Не дожидаясь, пока ворота откроют полностью, Святослав бросил коня внутрь, едва не сшиб кланяющегося в пояс вышгородского десятника и поскакал вверх по улице. А за ним, галопом, княжьи и духаревские. На просторном подворье боярина Шишки было весело. Но не всем. Не веселилась меньшая челядь, которую согнали смотреть, как боярин наказывает того, кто ему не угодил. Не веселился наказываемый, гридень Зван, с которого содрали бронь и одежду и привязали к столбу посреди подворья. Не веселилась дочка боярина, к которой, собственно, и приехал в гости Зван. Дочки, правда, на дворе не было. Ее по приказу отца еще утром двое доверенных увезли из города в потаенное место. Не веселились и псы. Были у боярина три зверюги, специально натасканные на человека. Были. Теперь два «людоеда» валялись со вспоротым горлом, а третий медленно издыхал с ножом между ребер. Не рассчитал боярин Шишка. Хотел продлить удовольстие и перед травлей велел освободить Звана. А тот ножик у челядника отнял да на Шишку кинулся. Тут псарь «людоедов» и спустил. И всё. Нет больше «людоедов». Правда, и гридня порвали собачьи клыки. Не то чтобы опасно, но потрепали основательно. Так что взяли Звана во второй раз и теперь уж воли не дали. Раздели и привязали к столбу, у которого Шишкин палач порол провинившихся холопов. Привязали. Привели других псов, попытались науськать. Но не получалось. Не хотели охотничьи псы брать человека. Зван, хоть и крови потерял изрядно, но держался. И вел себя храбро: поносил разными нехорошими словами боярина и описывал, что с Шишкой сделает воевода Серегей, когда обо всем узнает. Боярин Шишка, в красных сапогах, будто ромейский василевс, в дорогой шелковой одежке. На жирной груди — византийский крест с рубинами и изумрудами, у пояса — короткая сабля с рукоятью в самоцветах. Морда толстая, красная, злая, брызги слюны изо рта: — Запорю всех! Жрать его, жрать!!! Хохот Звана. — Ори, ори! Лопнешь — будет чем собачек накормить! Они гнилую требуху любят! Псы лают, псари кричат... На дворе никто не услышал, как подскакали к воротам всадники. Стучать не стали. Духарев узнал голос Звана — этого достаточно. Махнул рукой... Забор у Шишки высокий. Однако намного ниже крепостной стены. Змеями взлетели арканы. Побежали вверх по частоколу гридни... Сам он остался в седле. Рядом с князем, который улыбнулся одобрительно — понравилась ему выучка духаревских дружинников. Хотя, если вдуматься, — ничего хитрого. Вот когда под обстрелом, да наверху — вои с оружием... Пять секунд — и за забором перестали орать. Только собаки забрехали еще пуще. Еще пять секунд — и створки ворот попозли в стороны. — Добре, — похвалил Святослав и тронул коня. Окруженные дружинниками великого князя Духарев и Святослав не спеша, стремя в стремя, въехали во двор. Картина им представилась живописная. На ступенях терема сгрудились, выставив разномастное оружие, челядники Шишки. Человек пятьдесят. Вокруг крыльца, двумя линиями, гридни Духарева. Первое полукольцо — с мечами наголо, второе — с луками на изготовку. Их меньше, но результат схватки ясен даже ёжику. Поэтому и не нападают. Успеется. Звана уже освободили. Кто-то и меч ему в руку сунул... «Лучше бы перевязали», — подумал Духарев. Псари с собачками уже слиняли — от греха подальше. — Убери своих, — сказал Святослав Духареву. — Гридь, на-конь, — скомандовал Сергей. Цепочки мгновенно рассыпались. Дружинники, не выпуская оружия, разобрались по седлам. И снова построились позади воеводы. — Прочь! — велел князь Шишкиным челядникам, и те, не заставляя повторять, кинулись кто куда. С большой охотой — умирать никому не хочется. Остались только четверо наемкиков-нурманов. Эти тоже в Валхаллу не рвались, но работа есть работа. — Шишка! — рявкнул Святослав. — Вышел сюда! Боярин появился в дверях. Уже не красный, а бледный. Но даже страх не выбил из него природного гонора. — Здрав будь, княже! Зачем пожаловал? — Ты что творишь, боярин? — спокойно произнес Святослав. «Неужели выгородить хочет мерзавца?» — удивился Духарев. Определенный резон в этом был. Шишка — боярин сильный. При Ольге власть имел изрядную и пользовался ею наверняка не только себе во благо, за что и был у княгини в большой чести. Но Святослав — не тот человек, который ради выгоды пожертвует честью и Правдой. — Я — в своем доме. — Увидев, что князь с ходу не отдал его воеводе Серегею, Шишка взбодрился. — А этот, — кивок на Звана, — дочь мою обесчестил. По Правде за бесчестье охальника отцу головой выдают. — Верно, — согласился Святослав, Шишка совсем воспрял. Зван с беспокойством посмотрел на своего воеводу. Духарев чуть заметно качнул головой: не беспокойся, мол, я тебя не выдам. — Только вину его не тебе определять, боярин, а мне, — напомнил Святослав. — Это мое право. Княжье. — Вышгород — великой княгини городок. Он киевскому столу не подлежит, — на знакомом поле законов и тяжб боярин снова надулся. Зря. — Был — княгини, — ровным голосом произнес Святослав. — Теперь — мой. И суд здесь — тоже мой. А ты, боярин, помню, моей матери верно служил. А мне? Шишка хрюкнул. Удивился. Но быстро сообразил, куда идет. — А тебе, великий князь, еще верней служить буду! — и даже попытался поясной поклон отвесить. Получилось плохо — брюхо мешало. А уж глазки как замаслились. Должно быть, представил боярин, как он при великом князе славно заживет. Великом князе, который всегда в походах... А Святослав сделал паузу небольшую и совсем спокойно добавил: — А я на этом гридне вины не вижу. — Э-э-э... Как не видишь? — Шишка аж глаза выпучил. Удивился. — А так. Не вижу, и всё. — Но у меня видаки есть... — растерянно проговорил боярин. — А зачем мне твои видаки. Я, боярин, свое слово сказал. Но если рассудить по Правде... — Вот-вот! — оживился Шишка. — Если по Правде... — Хочешь — по Правде? — осведомился князь. — Хочу! — бодро ответил Шишка. Не почуял подвоха. — Что ж, боярин, за верную службу моей матери надо тебя отблагодарить. Быть посему. Варяг Зван, готов ли ты постоять за себя по Правде? — Благодарю, княже, за подарок! — Зван низко поклонился. — Только я не могу. Дочку я его люблю, жениться на ней хочу. А как это можно, если я ее отца убью? Тут до Шишки доперло. Аж борода затряслась. По варяжской Правде подобные спорные вопросы решались непосредственным обращением к Перуну. То есть — поединком, в котором правый оставался живым, а неправый — соответственно, мертвым. Шишка был христианином, Зван — тоже. Так что Перун мог оказаться в затруднении. Вдобавок Зван был изранен и измучен... Но ни сам Зван, ни кто-либо из присутствующих ни на миг не усомнились, кто окажется правым, а кто — нет. — Прости меня, княже, не могу я с ним биться, — Зван был простым гриднем, не князем. У князей — другая мораль. Сыну Святослава Владимиру, например, ничто не помешало сделать своей женой дочь Роговолта полоцкого, предварительно убив не только ее отца, но и всю ее семью. — Великий князь, неужели ты спустишь ослушнику? — закричал воспрявший Шишка. — Соглашайся, Зван, — негромко посоветовал Духарев. — Дашь ему легонько по башке — и дело с концом. Зван подумал — и кивнул. — Коли боярин настаивает, будем с ним биться, — сказал он. — Не со мной! — мгновенно отреагировал Шишка. — По закону я имею право выставить за себя поединщика. Вот он, Харальд, будет биться за меня! — Шишка показал на одного из своих нурманов. Святослав поморщился. Хитрость Шишки не привела его в восторг. Но закон соблюден. Духарев поглядел на Харальда-нурмана и сразу понял, что Звану с ним не справиться. Даже будь парень в хорошей форме, ему пришлось бы туго. Опытный битый волчара, искушенный именно в такой вот, один на один, пешей рубке. Духарев хорошо знал эту породу. С десяти лет — с мечом. С двенадцати — в виках[13]. Сам Духарев, наверное, мог его завалить. Святослав — наверняка. Зван? Очень сомнительно. — Зван тоже имеет право назвать поединщика! — Йонах опередил Духарева, намеревавшегося сказать то же самое. — Может, ты хочешь биться вместо него? — спросил князь. — Нет! — крикнул Зван. — Да! — не раздумывая, заявил Йонах. Святослав с большим сомнением посмотрел на молодого хузарина. Нурман усмехнулся, перебросил из руки в руку секиру. — Йонаш, нет! Я сам! — Да, — сказал великий князь. — Я принимаю замену. Молчи, воевода! — остановил он собравшегося возражать Духарева. — Слово сказано. На перекресток не пойдем. Биться будете здесь, места хватит. Биться будете пешими. Со своим оружием. До смерти. Нурман насмешливо оскалился, сдвинул на глаза шлем, сдернул со спины щит. Йонах спрыгнул с коня. В сравнении с Харальдом он смотрелся ребенком. Но не выглядел испуганным. Щита хузарин брать не стал, зато вынул из налуча лук. — Эй-эй! — закричал Шишка. — Лук — нельзя! — Почему — нельзя? — удивился Йонах. — Это мое оружие!