Чтобы перевалить через «тот гребешок», разведчикам понадобилось немало сил и времени. Там, где местный пастух скакал горным козликом, русы, в большинстве к горам непривычные, ползли еле-еле, по-улиточьи, прилепляясь к стенам и стараясь не смотреть в разверзшуюся под ними бездну. Лучше остальных чувствовали себя горец-касог по прозвищу Дятел и сам Духарев, в котором в последние дни вновь проснулись навыки скалолаза. Проводник не соврал: с «гребешка» вид открывался замечательный. В прозрачном горном воздухе крепость была — как на ладони. Даже подслеповатый то местным меркам Духарев видел все детальки. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: крепость эта является идеальным примером пословицы «видит око, да зуб неймет». Шагах в ста за гребешком склон прорезала трещина шириной метров триста и глубиной, достаточной, чтобы, падая вниз, можно было с подробностям вспомнить наиболее интересные жизненные эпизоды. Зато трещину можно было обойти. Так сказал проводник, показал нечто (язык не повернется назвать тропой), вызывающее у равнинного жителя головокружение и слабость в коленях одним своим видом. Там, дальше, пояснил проводник, есть маленькая долинка с родником и хорошей тропой. Там летом хорошо коз пасти. А еще дальше через трещину — подвесной мост. Человека выдержит. И козу тоже. И осла. Коня — нет. Но коню сюда и не подняться. Даже горным лошадкам. В общем, если перейти через мост, то потом еще по одной тропке можно выйти на старую торговую дорогу. А от этой дороги уже к крепости идет тропа. Очень хорошая, широкая, можно осла с грузом провести. Раньше, говорят, она еще шире была, но в древние времена ее нарочно сузили: чтоб враг не подобрался. — Раньше в крепости вои нашего кесаря сидели, а теперь — ромеи, — сказал проводник. Духарев изумленно посмотрел на него. Оказывается, страшная военная тайна известна простому пастуху. — Откуда знаешь? — спросил он. — Люди говорили. — Ага, — обрадовался Велим. — Значит, ромеи ваших как-то оттуда выбили? — Не-а, — мотнул головой проводник. — Выбить — никак нельзя. Там только одна тропка узенькая. А в крепости такой большой лук стоит, — проводник широко развел руки, — на телеге. Он копья метает далеко, шагов на триста. И никогда не промахивается. — Почему? — спросил простодушный Уж. — А я почем знаю? — пожал плечами пастух. — Вои рассказывали. — Почему — это как раз понятно, — проговорил Велим. — Поставили машину, пристреляли по одному месту. Ты лучше скажи, как ее ромеи заняли? — Как, как... Поднялись и заняли. — А как же ваши? — А наши еще раньше оттуда ушли. Как узнали, что ваши в здешних местах воюют, а в Преславе ваш князь сидит, так и ушли. — Не понял, — нахмурился Духарев. — Чего они испугались? Их же оттуда никакому войску не выковырять. — Так кушать же надо. А там кроме камней — ничего. Провиант им не подвезли, а наши без денег им ничего не давали. Сначала на оружие меняли, а потом перестали. Еды, вишь, и так мало. Самим не хватает. — А много там воев было? — спросил Зван. — Сотни две, может и больше. Наши говорили: ромеи в трех деревнях всех ослов забрали. Шесть дней корзины наверх поднимали. — Булгарские дружины в крепостях были — по большой сотне, — сказал Духарев. — Я спрашивал. Но ромеев, может, и больше. — Ловко! — оценил Зван. — У нас бы так: посадил на заставу сотню воев — и ни одна орда не пройдет. — Мы-то точно не пройдем, — пробормотал Велим. — Что скажешь, воевода? — Пока там, наверху, ромеи — не пройдем. Значит, надо их оттуда выкинуть. Сотни две, говоришь? — Духарев глянул на проводника. — Вроде того. — Да хоть бы и два десятка! — перебил Велим. — По ихней тропе всё равно не взойти! — Значит, поищем другой путь, — спокойно ответил Духарев. — Это какой? По воздуху? Духарев не ответил. Думал. — Скажи-ка, пастух, у вас тут кузнец поблизости есть? — Как не быть. Есть кузнец. — Вот к нему и веди. — Как прикажешь, болярин. * * * Духарев снизу вверх смотрел на скалу и понимал, что он правильно сделал, решив штурмовать ее днем. Ночью для такого «опытного» скалолаза, как он, подъем был бы чистым самоубийством. Судя по взглядам, которые бросали гридни на своего воеводу, они полагали самоубийством любую попытку взобраться на этот сорокаметровый клиф. — Дятел, ко мне, — позвал Духарев горца-касога. — Сможешь залезть? — спросил воевода. Горец помотал головой. — Никто не сможет, — уверенно ответил он. — Видишь этот «лоб», воевода? Через него даже ящерице не перелезть. «Лоб» был знатный. Кусок «отрицателаного» склона у самого верха скалы был высотой метров пять. Да и остальная часть «маршрута» была — не сахар. Но пройти нужно. И можно. — Ящерица, положим, перелезет, — произнес Духарев. — Видишь, какие там трещины. — Так человек не ящерица, воевода. В трещину не поместится! — Касог засмеялся. Решил: шутит воевода. Но Духарев не шутил. — Сейчас полезем наверх, — сказал он. — Я первым пойду. Ты — вторым. Касог весело хрюкнул. Думал, воевода опять шутит. Но воевода не шутил. — Зван, давай сюда тюки, — скомандовал он, кивнув в сторону понурого ослика. — И веревки тоже. Недавно дружинники недоумевали: зачем воеводе целая сотня железяк с дырками, теперь пришло время удовлетворить их любопытство. — Эта железка, — сказал Духарев, — называется «костыль». Вбиваешь ее молотком в трещину, в «ушко» веревку продеваешь, потом становишься на нее, вбиваешь следующую, — Батька, а зачем ты молоток кожей обернул? — поинтересовался Зван, — Чтоб не так громко было. Если там, наверху, стук услышат, может нехорошо получиться. — Какая простая хитрость, — касог Дятел вертел в руках полукилограммовый «костыль», — как я сам не догадался! Сколько раз кинжал в щель вставлял для упора, а вот про такое даже и не слышал. Ну ты умный, батька-воевода! — сказал он с восхищением. Духарев промолчал. Присваивать чужое изобретение не хотелось. — Стой смирно, — велел он касогу и обвязал его верезкой. — Поднимаешься наверх — пропускаешь свободный конец через «ушки». Закрепляешь. Забиваешь следующий — закрепляешь на нем. — Это зачем? — поинтересовался касог. — А затем, что если сорвешься, то не ухнешь вниз, а на веревке повиснешь. — А если железка выскочит? — Одна выскочит, другая удержит. Не болтай, а делай, что сказано! Духарез сделал обвязку себе, посмотрел наверх. — Ну-ка поднимите меня повыше, — велел он. — Не надо, батька! — вмешался касог. — Лучше дай мне молоток. Да, навыки скалолаза у касога оказались намного лучше, чем у Духарева, Горец — он и есть горец. Минуты через три Дятел уже висел на скале метрах в десяти над головами русов и вколачивал в стену первый «костыль». Потом — следующий. Духарев же глядел на него снизу, и всё его участие на этом этапе подъема сводилось к выкрикам: — Закрепляйся, Дятел! Закрепляйся, не ленись! Но касог всё равно пренебрегал страховочными мероприятиями. Закреплялся только тогда, когда сбрасывал вниз свободную веревку и поднимал очередную порцию «костылей».