– А знаешь, Лизонька, такой ты мне нравишься больше, – неожиданно сказал он. – Только учти, что у Звягинцева опыта, как ты изящно выразилась, по развешиванию лапши на ушах куда больше. Не стоит ему доверять. Можешь пока не доверять даже мне, но прошу: внимательно отнесись к моим словам. Звягинцев держит сторону Фаины Алексеевны, а она по определению не твоя. Не говори ему лишнего. – Спасибо за предупреждение, Юрий, но, боюсь, я понятия не имею, что лишнее, а что – нет. Убирайте купол. Я не знала, насколько опасно проходить через призрачное мерцание, а то бы уже непременно ушла. – Я надеюсь, наш разговор не станет достоянием третьих лиц. Это в твоих интересах, но, поскольку ты ничего не помнишь, считаю своим долгом попросить. – Купол пропал, и опять я не заметила никакого свечения на руках Юрия, одна из которых, впрочем, незаметно опустилась в карман. Значит, все-таки устройство. – Возможно, Лизонька, что у тебя остались вещи, принадлежащие клану Рысьиных. Их следует вернуть, а то Фаина Алексеевна расстроится, а расстроенная Фаина Алексеевна – зрелище малоприятное, это и Владимир Викентьевич подтвердит. – В сыскной полиции сказали, что преступники забрали все артефакты, – неожиданно сказал целитель. Надо же, а я и не заметила, когда он вошел… – Так что вряд ли у Елизаветы Дмитриевны есть вещи клана. – Я просто предупредил, – лениво улыбнулся Юрий. – Я не призываю возвращать нам все. Они обменялись неприязненными взглядами, и я сразу вспомнила, что мамин начальник говорил про Юрия, что он – оппозиция княгине. А Владимир Викентьевич, значит, в ее команде? Интересное дело, почему он тогда пошел против официальной позиции клана и приютил меня? И почему сейчас не выставляет из дома того, кого явно считает противником? Появление Хомяковых прервало мои размышления. Действительно, попробуй тут размышлять, когда у тебя на шее повисает Оленька Хомякова и орошает слезами все, что только может закапать. Я опять испытала чувство вины из-за того, что не нахожу в себе ни малейших признаков горя из-за смерти мамы, в то время как моя подруга не только помнила, но и по-настоящему скорбела о ее смерти. «Боги мои, как жалко Ольгу Станиславовну, – всхлипывала Оленька мне прямо в ухо. – Что же такое, почему столько несчастий на одну вашу семью?» Николай остановился, не дойдя немного до меня, но смотрел на Юрия, неприязненно так смотрел. Впрочем, тот отнесся к пришедшему не с большей симпатией. – Подпоручик Хомяков, не кажется ли вам, что сейчас неподходящее время для визитов? – высокомерно протянул Юрий. – Моя сестра – близкая подруга Лизы, и она не могла не поддержать ее в такой тяжелый день, поручик Рысьин, – фамилию Николай выговорил с явной брезгливостью. – И вы совершенно правы, сейчас не время для праздных визитов, поэтому я не понимаю, что вы здесь делаете. «Вы» он выделил голосом настолько выразительно, что местоимение показалось грубым оскорблением. И не только мне. Владимир Викентьевич нахмурился, Юрий нехорошо сощурился и прошипел: – Если вы запамятовали, я Лизин родственник. – Если вы запамятовали, то Лиза больше не принадлежит к клану Рысьиных. – С этим решением согласны не все, подпоручик Хомяков. – В этот раз уже Юрий выдавил «Хомяков» так, словно уже сама фамилия была грязным ругательством. – Более того, Лиза все равно остается моей родственницей. – Весьма дальней, поручик Рысьин. – Ну так вам она и такой не приходится, подпоручик. Принесли соболезнования – и можете быть свободны. – Кто может быть свободным, решать не вам, Юрий. Это дом Владимира Викентьевича, – не выдержала я. – И хочу напомнить, что вас я уже давно прошу уйти. – И Ольга Станиславовна вам от дома отказала, Юрий, – неожиданно вспомнила всхлипывающая Оленька. – Не выдумывайте, барышня, – прошипел Юрий. – С чего бы она мне от дома отказывала? – С того, что она не хотела, чтобы ее втягивали во внутриклановую борьбу. А сейчас вы пытаетесь проделать то же с Лизой. Но мы не дадим этого сделать! Мы ее защитим! – воинственно заявила подруга, выставив перед собой руки, сжатые в кулаки. – Позвольте полюбопытствовать: мы – это кто? – Хомяковы, разумеется, – уверенно ответила Оленька. – Позвольте полюбопытствовать, а какое отношение Хомяковы имеют к бывшему члену клана Рысьиных, покинувшему его по недоразумению? – Хорошенькое недоразумение, – возмутилась уже я. – Княгиня лично объявила, что я клану не нужна, потому что бесполезна, а значит, на меня не стоит терять ни время, ни деньги. – Фаина Алексеевна уже наверняка раскаялась, что приняла столь опрометчивое решение, отрицательно сказавшееся на репутации клана. Но ты столь изящно дала твоей подруге возможность уклониться от ответа, что я поневоле начинаю подозревать, не собираешься ли ты войти в клан Хомяковых. Это был бы весьма глупый поступок. – Почему это? – возмутилась Оленька. – Потому что это было бы оскорбительно для нашего клана. Променять Рысьиных на Хомяковых… – Юрий брезгливо скривил рот. – Фу. – Фу – это ваш клан, Юрий, – звенящим от ярости голосом сказала я. – Пока что все его представители, которых я видела, отличаются весьма плохими манерами. Но мое вмешательство уже ничего не спасло, потому что почти одновременно с моими словами хомяковская перчатка полетела в наглую рысьинскую физиономию. Глава 9 Боги, Царя храните! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь двуипостасный! Боги, Царя храните! Сразу после исполнения перед началом занятий этого шедевра поэтической и музыкальной мысли классная дама подошла ко мне и препроводила в кабинет главной дамы в этом заведении. Именно дамы. Важной дамы, образца для подражания. Идеальная осанка, идеальная прическа, идеальная одежда для занимаемой должности. При всем при этом идеальность была на удивление естественной – возможно, потому, что сопровождалась излишней пышностью фигуры и мягкими располагающими манерами. Разумеется, если она хотела добиться симпатии у собеседника. Почему-то подумалось, что и белье под одеждой у нее тоже идеальное, а не тот колючий ужас, что на мне. Как бы узнать, что носят такие идеальные дамы? Прямо не спросишь, не ответит и опять заговорит про мои испорченные манеры. Директрисе я не нравилась. Даже не столько я, сколько сопутствующие мне проблемы. Дражайшая Александра Павловна, чье имя я успела подглядеть на латунной табличке директорской двери, смотрела на меня безо всякой приязни. Холодно так смотрела и вызвала к себе еще до начала занятий явно не для того, чтобы сказать, что гимназия окажет мне всяческую помощь. – И что же мне с вами делать? – риторически вопрошала она уже в который раз. – Вы забыли весь гимназический курс. Что там курс, даже реверанс не можете сделать правильно. – Я непременно наверстаю. – Когда? У вас выпускной класс. – Я не все забыла. Языки и математику помню. Возможно, вспомню еще что-то. А пока я постараюсь готовиться к занятиям и одновременно наверстывать утраченное. На удивление, я не волновалась об итоге этого разговора. Все мысли были совсем о другом – о дуэли между Хомяковым и Рысьиным. Владимир Викентьевич попытался примирить стороны, требуя от Юрия извинений и твердя, что княгиня будет весьма недовольна. Мне показалось, что Юрий при упоминании главы клана начал склоняться к компромиссу, тем более что перчатка была поймана на лету и не успела не то что съездить по холеной физиономии, даже нарушить безупречность усов. Но тут его противник заявил, что оскорбление второй степени простыми извинениями не смоешь, только кровью. Я пыталась было вмешаться и залепетала, что умные люди всегда могут решить вопрос словами, не прибегая к оружию, но меня не поняла даже Оленька, которая возмущенно бросила, что словами решают возникшие разногласия только торговки на рынке, а не люди, принадлежащие к благородному сословию, и если брат решил взять извинения кровью, значит, так тому и быть. Николай же вообще не обратил ни малейшего внимания на мою попытку их примирить. Однако какие кровожадные эти Хомяковы, никогда бы не подумала! И вот сейчас где-то проходит дуэль Хомякова и Рысьина, на которой согласился присутствовать в качестве наблюдателя Владимир Викентьевич. Это, конечно, успокаивало, но не настолько, чтобы переживать о разговоре с директрисой больше, чем об исходе поединка. Пусть Оленька и успела рассказать, что секунданты договорились о бое на саблях и только до первой крови, что, несомненно, увеличивало шансы выжить для обеих сторон, все же было тревожно. Ведь первая кровь может стать и последней. Если, конечно, воткнуть саблю достаточно глубоко. – В вашем положении, возможно, было бы лучшим выходом отложить занятия на год, восстановить здоровье, – внезапно ворвался в мои размышления голос заботливой директрисы. – Гимназия готова пойти вам навстречу и вернуть уплаченные деньги. Предложение было заманчивое, очень заманчивое, поскольку я понимала, с какими трудностями придется столкнуться, и подозревала, что не так уж и просто их будет преодолеть. Но очень уж подозрительным выглядело это желание от меня отделаться. Учитывая, что Рысьина входит в попечительский совет гимназии, я не могла не предположить, что в следующем году у меня попросту откажутся принимать документы, сославшись на то, например, что я не подтвердила пройденный курс. Нет уж, Владимир Викентьевич мне рекомендовал заняться учебой, значит, буду поступать по его рекомендации. Он целитель, ему лучше знать. – Не в моем положении пренебрегать возможностью получить образование, – твердо ответила я. – Александра Павловна, я приложу все силы, чтобы учиться достойно. – Понимаете, дорогая, ваши успехи и до этого трагического происшествия оставляли желать лучшего, – участливо улыбнулась директриса. – Вы отметили, что помните иностранные языки, но по ним у вас всегда был минимальный балл, и то я не уверена, что его выводили не из уважения к княгине Рысьиной. «К клану которой вы теперь не имеете ни малейшего отношения». Слова не были сказаны, но подразумевались. То, к чему отнеслись бы со снисходительностью у представителя сильного клана, никогда не спустят тому, кто лишен этой поддержки. – Опять же, ваши манеры претерпели изменения не в лучшую сторону. Это она сейчас про неудачный реверанс, при котором я чуть не упала, пытаясь ее приветствовать, или про то, что я противоречу, не желая облегчить ей задачу? – Я постараюсь в ближайшее время привести манеры в соответствие требованиям, принятым в гимназии. То, что не вспомню, выучу заново. Надеюсь, для этого не понадобится много времени. – И я надеюсь. Очень надеюсь. Директриса поджала губы, демонстрируя высшую степень аристократического недовольства. Получалось у нее это очень убедительно. – И предупреждаю вас, Седых, что вы не можете рассчитывать на снисхождение к вашему бедственному положению. Наша гимназия всегда славилась качеством образования, и если мы решим, что вы ему не соответствуете, то даже не допустим к экзаменам. А ведь ей были даны четкие указания от меня избавиться. Но нет, по плану Рысьиных ничего не пойдет: я собираюсь окончить гимназию, и вздорная княгиня этому не помешает. Не буду же я всю жизнь сидеть в уютном домике Владимира Викентьевича, подвергая его риску недовольства Рысьиных? А чтобы двигаться дальше, нужно образование. Не думаю, что на курсы, о которых говорил военный целитель, примут без документа об окончании гимназии. А значит, нужно стиснуть зубы, не обращать внимания на возможное недовольство директора и учителей и учиться, прилагая все силы. – Я учту, Александра Павловна. – Учтите, Седых, – величаво кивнула она. – Можете быть свободны. Наверное, если бы не классная дама, милейшая Антонина Юлиевна, я бы проискала нужный класс весь урок. Но она, в отличие от своей начальницы, отнеслась ко мне если не с симпатией, то с жалостью и взяла на себя роль Вергилия, поскольку, судя по всему, в планах директрисы было устроить мне вместо гимназии персональный ад. Как кстати пришелся подарок Шитова – показанное плетение, ускоряющее запоминание. Уверена, в ближайшем времени оно будет использоваться постоянно. Занятия уже начались, но, поскольку я была не одна, а в сопровождении классной дамы, учитель математики лишь недовольно посмотрел и молча кивнул. Мол, проходите, не мешайте уроку. Куда проходить, вариантов не было: Оленька Хомякова чуть ли не подпрыгивала на стуле и махала рукой на случай, если вдруг я ее перепутаю еще с кем-нибудь. Перепутать было сложно, пока для меня во всем классе в общую массу не сливались только три знакомых лица: ее, Тамары и Анны, но надеюсь, это ненадолго. Не успела я усесться рядом с Оленькой, как она ткнула меня в бок локтем и прошипела, прикрыв рот рукой: – Что хотела Булочка? Вызывала из-за дуэли? – Почему из-за дуэли? – невольно удивилась я. – При чем тут дуэль в делах гимназии?