Йона выключил аудиокнигу – Пер Мюрберг со своей неповторимой смесью спокойствия и воодушевления читал “Преступление и наказание” Достоевского. Комиссар припарковал машину возле “Лао Вай”, азиатского вегетарианского ресторана, куда его настойчиво звала Диса. Заглянул в окно и поразился простой аскетичной красоте деревянной мебели – ничего лишнего, никакой роскоши. Когда он позвонил в дверь квартиры, Эрик уже был на месте. Они поздоровались, и Йона коротко объяснил, что собирается делать. – Мы реконструируем похищение по возможности подробно. Симоне, вы единственная из нас, кто все видел своими глазами. Симоне сосредоточенно кивнула. – Так что вы будете изображать саму себя. Я – преступник, а вам, Эрик, придется побыть Беньямином. – Ладно, – сказал Эрик. Йона посмотрел на часы. – Симоне, как по-вашему, сколько было времени, когда в квартиру проникли? Симоне откашлялась: – Не знаю точно… но газеты еще не приносили… значит, до пяти часов. Я вставала попить воды около двух… потом немного полежала, но не спала… значит, где-то между половиной третьего и пятью. – Хорошо. Тогда я ставлю часы на половину четвертого, и получим приблизительное время, – сказал Йона. – Я отопру дверь, прокрадусь к Симоне, лежащей на кровати, сделаю вид, что делаю ей укол, а потом пойду к Беньямину – это вы, Эрик, – сделаю вам укол и вытащу из комнаты. Протащу по полу прихожей и вытащу из квартиры. Вы тяжелее Беньямина, так что накинем еще несколько минут. Симоне, попытайтесь двигаться точно так же, как тогда. В каждый момент времени лежите в той же позе, как в ту ночь. Я хочу понять, что вы видели, точнее, что вы могли видеть или чувствовать. Бледная Симоне кивнула. – Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, что вы это делаете. Йона посмотрел на нее прозрачно-серыми глазами: – Мы найдем Беньямина. Симоне провела по лбу рукой. – Я иду в спальню, – хрипло сказала она и увидела, как Йона выходит из квартиры с ключами в руках. Когда комиссар вошел, она лежала под одеялом. Он торопливо двинулся к ней, не бегом, но уверенно. Стало щекотно, когда он поднял ее руку и сделал вид, что вкалывает иглу. Когда комиссар склонился над ней, Симоне встретилась с ним глазами и вспомнила, как проснулась от ощутимого укола в предплечье и увидела, что кто-то торопливо крадется из спальни в прихожую. От отчетливого воспоминания неприятно защекотало место укола. Когда спина Йоны скрылась, Симоне села, потерла сгиб локтя, медленно встала и пошла. Вышла в прихожую, прищурившись, заглянула в комнату Беньямина и увидела, как Йона наклоняется над кроватью. И неожиданно произнесла слова, эхом отозвавшиеся в ее памяти: – Что вы там делаете? Можно войти? Колеблясь, она подошла к буфету. Тело помнило, как оно обессилело и упало. Ноги подогнулись, и одновременно Симоне вспомнила, как проваливалась все глубже и глубже в черную немоту, прорезаемую короткими вспышками света. Симоне сидела, опершись спиной о стену, и смотрела, как Йона тащит Эрика за ноги. Воспоминания раскручивались непонятным образом: Беньямин пытается уцепиться за дверной косяк, его голова бьется о порог, он хватается за нее, Симоне, слабеющими руками. Взгляды Эрика и Симоне встретились, в прихожей на миг образовался какой-то туман или пар. Симоне увидела лицо Йоны снизу. В ее сознании оно на мгновение сменилось лицом преступника. Лицо в тени и желтые руки, обхватившие щиколотки Беньямина. Сердце Симоне тяжело застучало, когда она услышала, как Йона выволакивает Эрика на лестничную клетку и закрывает за собой дверь. Беспокойство разливалось по квартире. Симоне не могла избавиться от ощущения, что в дом снова вломились преступники. Вяло двигаясь, она поднялась на онемевшие ноги и стала ждать, когда Эрик и Йона вернутся. Йона вытащил Эрика на поцарапанный мраморный пол этажа. Комиссар оглядывался, наклонялся и приподнимался, пытаясь понять, где могли находиться свидетели. Он вычислял, насколько просматривается лестница: возможно, кто-нибудь стоит сейчас пятью ступеньками ниже, возле самых перил, и наблюдает за ним. Комиссар перешел к лифту. Приготовился и приоткрыл дверь. Немного нагнувшись вперед, увидел на блестящей поверхности собственное лицо и перекошенную стену у себя за спиной. Йона втащил лежащего Эрика в лифт. В проем лифта была видна дверь справа, щель для почты и латунная табличка с именем, с другой стороны – только стена. Лампу на потолке частично загораживал проем. В кабине Йона рассмотрел отражение в большом зеркале; наклонился, вытянулся – ничего. Окно на лестнице постоянно закрыто. Оглянувшись через плечо, комиссар не заметил ничего нового. Но вдруг что-то привлекло его внимание. Взглянув в маленькое зеркало под острым углом, он увидел блеснувший синим глазок в двери, которая до этого была не видна. Закрыв лифтовую дверь с длинным узким окошком, комиссар заметил, что зеркало в лифте все еще позволяет ему видеть дверь с глазком. Если кто-нибудь стоит и смотрит в глазок, подумал комиссар, то сейчас он видит мое лицо совершенно отчетливо. Но, отведя голову всего на пять сантиметров в любую сторону, он тут же переставал видеть дверь с глазком. Когда они спустились, Эрик встал, и комиссар посмотрел на часы: – Восемь минут. Они вернулись в квартиру. Симоне стояла в прихожей; кажется, она только что плакала. – У него на руках были резиновые перчатки, – сказала она. – Желтые резиновые перчатки. – Ты уверена? – спросил Эрик. – Да. – Тогда нет смысла искать отпечатки пальцев, – заметил Йона. – Что нам делать? – спросила Симоне. – Полиция уже опрашивала соседей, – мрачно напомнил Эрик, пока Симоне щеткой счищала грязь и пыль у него со спины. Йона достал какую-то бумагу. – Да, у меня есть список опрошенных. Полицейские, скорее всего, сосредоточились на жильцах этого и нижнего этажей. С пятерыми еще не говорили. И еще одна квартира… Он всмотрелся в список и увидел, что квартира наискосок за лифтом зачеркнута. Именно эту дверь он видел в обоих зеркалах. – Одна квартира вычеркнута, – сказал комиссар. – Та, что расположена с другой стороны лифта. – Хозяев тогда не было, они уехали, – сказала Симоне. – И еще не вернулись. Шесть недель в Таиланде. Йона серьезно посмотрел на них. – Пора навестить жильцов, – коротко сказал он. На двери, полностью видной в зеркало лифта, значилось “Росенлунд”. Квартира, на которую не обратили внимания полицейские, проводившие опрос жильцов, потому что ее не было видно и она стояла пустая. Йона нагнулся и заглянул в щель для почты. Не увидел на коврике у двери ни газет, ни рекламы. В недрах квартиры вдруг послышался слабый звук. Это кошка вышла из комнаты в прихожую. Кошка остановилась и выжидательно посмотрела на комиссара, приподнявшего крышку почтовой щели. “Никто не оставит кошку одну на шесть недель”, – подумал Йона. Кошка настороженно прислушивалась. – Ты как будто не умираешь от голода, – сказал ей Йона. Кошка широко зевнула, вскочила на стул в прихожей и свернулась клубочком. Первым делом комиссар решил поговорить с мужем Алисе Франсен. Когда полицейские опрашивали жильцов в первый раз, дверь открывала она. Супруги Франсен жили на том же этаже, что и Симоне с Эриком. Их квартира была прямо напротив лифта. Йона позвонил и стал ждать. Промелькнуло воспоминание, как он ребенком ходил по домам с картонными майскими цветами[16], а иногда с картонной копилкой “Лютерйельпен”[17]. Ощущение того, что ты чужой, возникающее перед тем, как заглянешь в другой дом, нежеланный гость для тех, кто открывает дверь. Комиссар позвонил еще раз. Открыла женщина лет тридцати. Она выжидательно-сдержанно посмотрела на него, отчего комиссар вспомнил кошку в пустой квартире. – Да? – Меня зовут Йона Линна, – представился он и показал удостоверение. – Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Женщина торопливо глянула через плечо и спросила: – Сначала я хотела бы знать, в чем дело. Вообще-то муж сейчас занят. – Речь идет о ночи на субботу, двенадцатого декабря. – Вы же уже спрашивали об этом, – раздраженно сказала женщина. Йона бросил взгляд на свой список. – Здесь записано, что полиция разговаривала с вами, а не с вашим мужем. Женщина недовольно вздохнула: – Не знаю, есть ли у него время. Йона улыбнулся: – Это займет всего несколько минут, обещаю. Женщина пожала плечами и крикнула в глубину квартиры: – Тобиас! Здесь полиция! В коридор вышел мужчина в полотенце, обернутом вокруг бедер. Его кожа казалась сильно нагретой и была очень загорелой. – Здравствуйте, – поздоровался он и объяснил: – Я загорал… – Неплохо. – Да нет. У меня от этого образуются энзимы в печени. Я осужден загорать по два часа в день. – Это другое дело, – сухо ответил комиссар. – Вы хотели о чем-то спросить. – Может быть, вы видели или слышали что-нибудь необычное в ночь на субботу, двенадцатого декабря?