Теперь следовало занять позицию. По правилам неподвижной дуэли каждому сопернику разрешены выпады и отступления, но левая нога при этом должна оставаться неподвижной. Поэтому дуэлянты, заняв удобную им дистанцию, вбили каждый небольшой колышек и привязали к нему левую ногу - если колышек будет выдернут или бечевка лопнет, это будет означать нарушение правил и проигрыш дуэли. - Господа! - обратился к Николаю и графу его секундант: - К моему глубочайшему сожалению, офицерский суд чести вынес решение о поединке, поэтому я не могу предложить Вам окончить дело примирением. Позволю себе напомнить правила. По указанию секунданта "En garde", Вы принимаете удобные для Вас стойки. Затем секундант спрашивает Вас о готовности "йtes-vous prЙts?" - давать ответ не нужно, но, если Вы неготовы, Вы должны топнуть ногой или поднять оружие вертикально вверх. Если в течении двух секунд после вопроса "йtes-vous prЙts?" никто из Вас не подает такого знака, то по хлопку в ладоши Вы начинаете поединок. - Поединок продолжается до результата, но, если секундант считает необходимым прервать бой, он дает команду "Halte!", по которой Вы обязаны прекратить поединок. Если кто-то из Вас будет ранен, то секундант прервет поединок до тех пор, пока раненный не будет освидетельствован присутствующим здесь врачом. В случае, если врач посчитает возможным продолжение поединка, секундант вновь подаст сигналы "En garde!" и "йtes-vous prЙts?", после чего по хлопку ладоней поединок возобновляется. Во всяком другом случае, когда секундант прервал поединок, он возобновляется тем же способом. - Есть ли у Вас какие-то вопросы? Николай отрицательно помотал головой. - Нет. -Нет, - процедил граф сквозь зубы. - Что же, тогда - к делу. En garde! Граф, небрежно салютовав Николаю, поднял клинок в классическую позицию - рука, держащая оружие, чуть согнута, лезвие параллельно земле, на уровне глаз, острие смотрит в лицо кавторангу. "Что же, самое время всем нам немного удивиться", - подумал про себя Николай и, не глядя, протянул назад левую руку. Кузяков не дремал, и в ладонь кавторанга немедленно лег туго свернутый комок материи. Все присутствующие на поляне с широко раскрытыми от удивления глазами наблюдали, как Николай встряхнул белый комок и как он развернулся в белую матерчатую ленту, которую кавторанг и повязал поверх брючного ремня. Но это было только начало - Николай, не вынимая собственный клинок из ножен, засунул его за матерчатый пояс. Левой рукой он придержал ножны так, чтобы шашка располагалась почти параллельно земле, при этом рукоять его оружия смотрела в грудь графу. Правая рука Николая осталась вытянутой вдоль тела, он даже не прикоснулся к эфесу. После этого кавторанг встал в классическую фехтовальную стойку - правая нога вперед, колени слегка согнуты, спокойно глядя в глаза графу Стевен-Штейнгелю, острие клинка которого пребывало на расстоянии вытянутой руки от лица Николая, и даже меньше. Один только князь понял, что происходит и скорчил Николаю зверскую гримасу. Остальные же смотрели на кавторанга едва ли не открывав рты. - Halte! - воскликнул Петр Васильевич, секундант графа. - Господин капитан второго ранга, по-моему, Вы не поняли условия поединка. По команде. "En garde!" извольте обнажить клинок и встать в позицию, как это сделал Ваш соперник! - Спасибо, господин ротмистр, но я принял нужную мне позицию. - Но... но как это, Вы даже не взялись за клинок! - Так что ж с того? Ведь правила этого не запрещают? Ротмистр, помявшись, признал, что нарушения правил дуэльного кодекса в этом нет. - Тогда за чем же дело стало? - мило улыбнулся ему Николай. - Но Ваша лента... -Это пояс. Я обязан выйти на дуэль, не имея ничего в карманах, но пояса правила не регламентируют. - Но ножны... -Слово чести, я не собираюсь использовать их в бою. Но если граф мне не верит, то может взять свои, я не возражаю. - Ну... это... - только и смог вымолвить ротмистр и, разведя руками, воззрился на графа Стевен-Штейнгеля. А тот и вовсе не смотрел на своего секунданта, не спуская глаз с Николая, и в его черных зрачках медленно разгорался гнев. - En garde! - повторил Петр Васильевич Николай снова принял ту же позу. Ротмистр подождал немного, словно надеясь на то, что капитан второго ранга одумается и вынет-таки оружие из ножен. Этого не произошло, и Петр Васильевич чуть дрогнувшим голосом подал следующую команду: - йtes-vous prЙts? Николай молчал. Граф секунду пристально смотрел ему в глаза, но потом не выдержал, топнул ногой и поднял шашку вверх. - Черт Вас подери, капитан, что за балаган Вы тут устраиваете?! Тон Николая мог бы проморозить до дна средних размеров озеро: - Держите себя в руках, граф. Если я сделаю что-то такое, что идет в разрез с правилами дуэльного кодекса, секунданты меня поправят. А от Вас я больше не желаю слышать ни единого слова. Бешенство вспыхнуло в глазах штабс-ротмистра... и погасло, смытое каким-то иным чувством, для которого Николай не мог подобрать названия. Граф кивнул своему секунданту и тот в третий раз повторил - En garde! Штабс-ротмистр вновь замер, направив острие своего клинка прямо в лицо Николаю. А кавторанг продолжал стоять как стоял, только спокойно и чуть насмешливо смотрел ему прямо в глаза. - йtes-vous prЙts? Николай молчал и граф тоже. Но через секунду лезвие шашку графа едва заметно дрогнуло, и штабс-ротмистр тряхнул головой: - Да чтоб вас! - буквально выплюнул он и опустил клинок вниз. Ротмистр чуть не подавился, а Николай ощутил страшное желание прикрыть глаза, дабы торжествующий блеск не выдал его раньше времени. Похоже, он рассчитал правильно. Сам по себе вызов и участие на дуэли не были для графа чем-то зазорным - дело чести, и ни один блюститель светских правил никогда ни в чем его не упрекнет. Хотя обстоятельства вызова все же были несколько сомнительны, но репутация графа не претерпела никакого урона. В выборе холодного оружия, тоже претензий быть не могло - граф в своем праве оскорбленного, но... ...но все же какой-то шепоток за его спиной уже мог бы возникнуть - кто-то наверняка обратил бы внимание на то, что граф "постеснялся" выбрать пистолеты, на которых противники были бы равны и предпочел клинки, где у морского офицера против кавалергарда не было никаких шансов. Вообще говоря, это тоже ничего не значило - поболтали бы да и забыли, мало ли сплетен ходит в свете? Ха, да свет из них состоит более, чем наполовину. Но вот если бы к этому добавилось еще известие о том, что граф заколол человека, который даже не извлек оружия из ножен - вот тут последствия для его репутации уже могли возникнуть, причем весьма недвусмысленные. Но самое главное было не в этом. В конце-концов граф действовал по закону, и секунданты это подтвердят, никто и никогда не бросит обвинения ему в глаза, ну, может будут шептаться по углам, так ведь это не доставит особых затруднений штабс-ротмистру. Плевать он хотел на чужое мнение. Настоящая загвоздка для него в том, что одержав такую победу, граф не имел никакой надежды вновь возвысить себя в глазах госпожи Абзановой. Благосклонности дамы можно добиться, поразив ее воображение, совершив что-то неординарное, а какое будет впечатление от хладнокровного убийства? При этом граф уверен в своем превосходстве - и правильно уверен, так что с того, если он немного подождет, опустив клинок, пока неумеха-моряк не соизволит, наконец, обнажить свой? Конечного результата это все равно не изменит. Так, или примерно так должен был думать граф - по мнению Николая. - йtes-vous prЙts? - повторно спросил ротмистр. Ответа не последовало. Граф продолжал стоять, опустив клинок острием в землю, Николай также не менял своей позы. Петр Васильевич в недоумении пожал плечами, и тогда князь Еникеев хлопнул в ладоши. Свистнула сталь. ГЛАВА 10 Николай, в рубашке и брюках валялся на кровати, забросив обе ноги на деревянную спинку. Постельное белье собрали еще вчера, а вот с выдачей чистого что-то не заладилось, так что ночевать пришлось на голом, не первой свежести соломенном матрасе. Что до валика с песком, который заменял здесь подушку, оставалось только обернуть его собственным пиджаком, поскольку никакой иной наволочки найти было нельзя. Впрочем, эти неудобства не слишком беспокоили Николая. Он лежал на спине, заложив обе руки за голову и отрешившись от всего тварного мира. Взор его с легкостью пронзал плохо оструганные доски, из которых был составлен не слишком высокий потолок, и блуждал в неведомых здесь эмпиреях. Лицо Николая являло сосредоточенность, коей восхитился бы сам Махасаматман Будда, случись он поблизости. Без долгих духовных практик, медитаций и мантр расставался мичман с иллюзией мира, растворялся в путях Нирваны и погружался в такие глубины созерцания, что любой буддийский монах возрыдал бы от зависти. Ни колючий матрас, ни жесткий подголовный валик не были тому преградой, и только сильнейший зуд в лодыжках не давал мичману окончательно заплутать в надзвездных путях мироздания. Прошлым вечером и ночью комарье совсем озверело, двинув в бой бесчисленные, алчущие крови легионы. Летучие эти твари шли понизу, предпочитая кусаться за щиколотки, и было любопытно - неужто им хватало разумения атаковать там, куда не сразу дотянется рука? Такая избирательность неприятна сама по себе, но корень зла заключался в ином: вместо обычного жала, положенного всякому уважающему себя комару, эти словно были вооружены миниатюрными дайкатанами, от которых никакое белье не служило защитой. Так что старый барак одного из многочисленных храмов Киото превратился в поле брани, где регулярно-звонкие шлепки по телу перемежались эпитетами, оставляющими чувство законной гордости за богатство родного русского языка. Теперь вчерашние укусы чесались немилосердно, но Николай почти не обращал на это внимания. Он пережил трагедию Цусимы и плена, чему в немалой степени способствовал веселый темперамент его нового друга Алексея Павловича. Да и здоровье шло на лад, японские медики оказались толковы и компетентны. Но третьего дня Николай получил письмо о разорванной помолвке, что вернуло юного мичмана в пучины черной меланхолии, из которых он только что выбрался.... Кроме него в бараке никого не было, когда из-за порога раздались голоса - А где Ваш юный друг, князь? Неужто опять уснул с открытыми глазами? - Бросьте, Арсений. Каждый имеет право немного похандрить. - Немного - быть может, но Ваш протеже предается грусти с утра до вечера. Что у него случилось? Эх, не та нынче молодежь пошла, нету в ней огня и душевной стойкости ... - Ну, Арсений, это Вы совсем зря. Вы просто не видели юношу в деле, а я, смею заметить, видел. "Душевно нестойкий" был контужен, ранен в голову и руку, ослаб до такой степени, что его штормило, как утлую лодчонку одиннадцатибалльным ураганом. А он удрал от коновалов и пошел воевать. Наводил орудие в полуобмороке, но как наводил! Залепил атакующему нас миноносцу прямо под рубку, что тот был вынужден отступить несолоно хлебавши, и больше уже к нам не совался. - Да ладно, Алексей Павлович, я ж шутя, Вы знаете Потрепанная жизнью циновка, по замыслу хозяев изображающая дверь изогнулась, пропуская князя - Мичман Маштаков, а ну-ка подъем! Все самое интересное проспишь. Турнир, между прочим, через пять минут, так что если ты немедленно не соберешься, то я на него опоздаю. Алексей Павлович обладал удивительным даром с легкостью извлекать мичмана из любых пучин его размышлений, игнорировать князя было невозможно, так что Николай против воли слабо улыбнулся: - Это одна из самых странных угроз, которые я когда-либо слышал. - Странная? То есть ты готов обречь своего лучшего друга, боевого товарища и мудрого наставника на проигрыш в состязании, потому как невыход на бой мне зачтется за поражение? А заклад? Бутылка худшего в моей жизни, но лучшего коньяка, который только можно было достать в этой каре Господней, под названием Киото - ее тебе тоже не жаль?! - закатил глаза в притворном ужасе князь, после чего принял донельзя официальный вид: - Ну что же, вот тебе тогда другая угроза - если ты немедленно не соизволишь принять вертикальное положение и не отправишься в сад, завтра днем, мой юный друг, придется тебе фехтовать со мной сорок минут без ограничения. Николай деланно застонал: