Сказать, что Николай был заинтригован происходящим - означало не сказать ничего. Он был в совершеннейшем восторге от нового знакомства, его собеседница была весела и иронична, демонстрируя при этом недюжинный ум и удивляя Николая оригинальностью суждений. Нежелание его новой знакомой что-либо говорить о себе приняло характер милой игры, состязания умов. На прямые вопросы о себе девушка не отвечала, и задачей юноши было спрашивать так, чтобы заставить ее проговориться случайно. Или же спрашивать вроде бы и вовсе о другом, но получить ответ, который позволил бы что-то понять о прекрасной незнакомке. Видно было, что потуги Николая изрядно развлекают девушку. Весь день он продумывал хитрые ходы и макиавеллевские вопросы, но... на следующей встрече совершенно не преуспел. - Вы такой забавный, Николай - сказала ему перед расставанием таинственная прелестница: - Вы пытаетесь узнать обо мне что-то. Но так... прямо! Надо мягче и тоньше. И дипломатичнее. Вы ведь в Японии, а в Японии вообще никогда нельзя доверять собственным глазам. Вам могут что-то показать, если Вы попросите. Но это никогда не будет тем, что Вы хотите увидеть. Это будет всего лишь тем, что Вам хотят показать, и только! - Неужели у Вас все так запутано? - О да, можно сказать и так. Мы, японцы, любим интригу. У вас, европейцев, считаются добродетелью честность и сила, направленная на доброе дело. А у нас перехитрить врага считается не меньшей доблестью, чем победить его в бою. Обман в Японии - не порок, а достойное средство достижения цели, поэтому умение вводить в заблуждение ценится высоко. Мы привыкли скрывать свои истинные мотивы и искать двойное, тройное дно во всяком поступке. - Но как это возможно? - спросил Николай: - Вот, к примеру, взять Ваше посещение поединка неделю тому назад. Вы пришли, чтобы взглянуть, как сражаются европейцы, Вам это интересно, потому что Вы сами фехтуете. Что же тут может быть непонятного, где тут второе дно? - Мне? Европейское фехтование? Николай, ну неужели Вы всерьез полагаете что юная леди не найдет себе более интересного занятия, кроме как наблюдать за потеющими, машущими палками мужчинами? - Но... - А Вам не приходило в голову, что смотреть на поединки приходила вовсе не я? - ??? - Но Вы же видели, что я была не одна - Но Ваш слуга... - А с чего Вы взяли, что это был мой слуга? А вдруг это - мой престарелый отец, мастер фехтования, не имеющий сыновей и оттого научивший меня всему, что знает сам? Николай замер с открытым ртом. - Постойте... но будь это Ваш отец, он бы... - Что? Выглядел бы по-другому? А если ему хотелось сохранить инкогнито? - Но что бы ему мешало тогда прийти одному? - И все бы знали, что некий японец приходит смотреть на поединки. А так - ну кто обратит внимание на скромно одетого мужчину в летах, если рядом с ним - очаровательная юная девушка? Все будут смотреть на нее... а о мужчине вообще никто не вспомнит! Николай совсем стушевался. - Так...получается... Это был Ваш почтенный отец?! - Кто же знает, о проницательный мичман? Уж точно не Вы - не так ли? Тут девушка покинула Николая, свернув на узенькую тропку в зарослях кустов, исчезла, растворилась в едва дрожащей под легчайшим ветерком зелени. Замерла, потревоженная полой ее кимоно ветка, угас тихий смех, - Николай же оставался стоять, совершенно сбитый с толку. Впрочем, следующая их встреча вышла и вовсе особенной. Еще не дойдя до полянки, он заметил, как поверх высоких кустов взметнулось навершие клинка - все произошло так быстро, что глаз едва успел уловить движение. Николай скорее решил бы, что ему почудился этот стремительный, как бросок кобры, замах, но его слух уловил тот негромкий упругий шелест, что издает "лезвие" деревянного меча в руке настоящего мастера. Неужто, кто-то из "фехтовального клуба" поднялся ни свет, ни заря? Или... Николай осторожно приблизился, и, привстав на цыпочки, заглянул поверх кустов. Оказалось - или. Зрелище было... великолепным. Сегодня на девушке был какой-то другой наряд, совсем не похожий на то, что она носила до этого. Вместо длиннополого, с широкими рукавами кимоно, чем-то смахивающего на халат, но, тем не менее, отлично подчеркивающего обольстительную талию, на ней была широкая рубаха и нечто, изрядно напоминавшее широкую юбку. Все это сидело достаточно мешковато, скрывая соблазнительные линии женского тела, но в целом такой наряд куда более подходил физическим упражнениям. На это стоило посмотреть, и Николай залюбовался точеной грации движений. Девушка то замирала на месте, как лань, заслышавшая подкрадывающегося к ней хищника, потом вдруг целеустремленно делала несколько плавных, стелящихся над землей шагов. В руках она сжимала боккэн, который сперва обманчиво замирал в изящных, но крепких ладонях, а затем вдруг, в неуловимый миг, обрушивался со страшной скоростью на воображаемого врага. Точность и грация движений завораживали, это было сродни танцу - прекрасному и смертоносному... так могла бы играть пантера в своих родных джунглях, так двигался бы ирбис на заснеженных отрогах родных гор. Казалось, сама Япония обратила сейчас свой взор на Николая, явив квинтэссенцию себя, своей неведомой Европе культуры, во всей ее тысячелетней самобытности. И мичман замер, боясь нарушить удивительную гармонию этого места, любуясь во все глаза открывшимся ему зрелищем А девушка, похоже, завершала свой урок - подчеркнуто медленно вдвинула боккэн в такие же, деревянные ножны и коротко поклонившись неведомому партнеру, обернулась наконец к Николаю. - Здравствуйте, мичман - улыбнулась она ему - Что же Вы замерли на краю полянки? - Боялся помешать - честно сказал Николай: - Это было прекрасное упражнение и мне вовсе не хотелось вставать на Вашем пути. Девушка дунула на выбившуюся из прически прядку, своевольно выпавшую на ресницы: - Спасибо! - серьезно, без обычной шутки в голосе поблагодарила она мичмана. - Ката - это упражнение не только тела, но и духа, и потому мешать исполняющему его - очень дурно. Но - звонкий голос девушки обрел привычные Николю, шутливые нотки: - К делу! Вы же не зря принесли свой меч, так давайте же начнем! Так уж вышло, что и в первое и во второе их свидание, юноша имел при себе боккэн. Не то, чтобы Николай был особо суеверен, но все же (на всякий случай) прихватывал с собой японскую деревяшку и на следующие встречи, а зачем - он и сам толком не понимал. Невинная маскировка на случай, если кто из офицеров заметит его ранним утром? Талисман? Обычно, он просто прогуливался, придерживая деревяшку наподобие трости, которую несут в руке, не опираясь на нее. Но сегодня ему, похоже, предстоит воспользоваться боккэном по назначению Следующие четверть часа показались Николаю вечностью скорости и боли. Он всегда считал себя неплохим фехтовальщиком, но сегодня его противница делала с ним все, что хотела. Более всего это напоминало то ли избиение младенцев, то ли игру кошки с мышью - на фоне молниеносных защит и отточено-стремительных атак, в которых силуэт девушки буквально расплывался, выскальзывая из поля непривычного к такому зрения, движения Николая выглядели медленными и неуклюжими. Видно было, что его напарница сдерживала силу своих ударов, но бока, плечи и грудь Николая обжигал яростный огонь боли всякий раз, когда боккэн девушки бил коротким тычком или скользил рубящим ударом по его телу. С другой стороны, Николай знал, что в поединке на одной только технике ударов и защит далеко не уехать. Нужно понять, как дерется твой противник, какие удары предпочитает, как защищается, в чем он силен и в чем - слаб. Подловить можно и мастера, если поймешь его стиль, ведь тогда он станет для тебя предсказуемым. Сегодня Николай на своей шкуре почувствовал азиатскую школу боя. Она была и необычной, и непривычной для него, но все же мичман не узрел ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Не было каких-то тайных приемов или чего-то столь изумительного, чему европейская наука сабельного боя не смогла бы противостоять. Он, конечно, проиграл этот бой. Но проиграл не потому, что европейское фехтование никуда не годилось против японского, а потому что сам он, как фехтовальщик, многократно уступал своей очаровательной сопернице. В какой-то момент, когда очередной тычок заставил вспыхнуть правую сторону груди пламенем боли, а чертовка, мастерски нанеся удар, в мгновение ока отступила, разорвав дистанцию и готовая к защите, Николай нашел в себе силы рассмеяться, отсалютовать девушке деревянным клинком и сделать шаг назад, прекращая поединок. Однако же его напарница что-то заметила - Как Вы, мичман? - С тревогой спросила она. Николай постарался улыбнуться самым беззаботным и обворожительным образом, но пристальный взгляд карих глаз обмануть не смог. Девушка что-то прошипела по-японски себе под нос, и тут же перешла на английский: - Простите меня. Мне следовало принести с собой защиту. Как глупо все вышло...- вырвалось у нее - Ну что Вы, ничего страшного не произошло. Бывало и хуже - покраснел Николай. Получить тумаков от девушки - само по себе неприятно, но если эта девушка еще и жалеть тебя начнет... Похоже, японка угадала причину, заставившую алеть щеки юноши и смутилась окончательно. Выглядела при этом девушка чудно, но Николай вдруг осознал, что их отношения висят на очень тонкой ниточке, которая запросто может оборваться в любой момент. Кое-что о нравах японцев Николай все же усвоил, беседуя в госпитале Сасебо с врачами, владевшими английским языком. Самое страшное для японца - потеря лица, которая происходит, если японец прилюдно совершил какой-то неподобающий обычаю и его чести поступок. В данном случае, можно сказать, что она заставила Николая потерять лицо - не тем, что победила его в бою, но тем, что выказала по отношению к проигравшему жалость, которая могла лишь унизить его. И, совершив предосудительный поступок в отношении Николая, "потеряла лицо" сама. "Если я сейчас брякну что-то не то, то мы расстанемся и больше не увидимся никогда", - шепнул мичману его внутренний голос и, похоже, был абсолютно прав. - Вы блестяще фехтуете, куда лучше меня, и мне не следовало затягивать схватку. Но я ничего не мог с собой поделать - желание насладиться поединком оказалось превыше здравого смысла. В этом моя вина и я прошу у Вас прощения (Николай вовремя вспомнил, что если женщина не права, то самое лучшее, что может сделать мужчина - извиниться перед ней). И... позвольте поблагодарить Вас за бесценный урок. - здесь Николай склонился в поклоне по-японски - ладони на бедра, голова опущена так, чтобы лицо было параллельно земле. Мягкая, нежная ладонь дотронулась до его волос - Николай, никогда не кланяйтесь Вашему сопернику так, как Вы это сейчас сделали. Я коснулась Вас ладонью, но в ней мог быть клинок, а Вы бы ничего не увидели. Когда мы делаем поклон в начале и по завершении схватки - мы выражаем уважение. Но выразить уважение, не означает оказать доверие - я ведь говорила Вам, это совершенно разные вещи. Поэтому наши воины во время поклона не опускают глаз, они всегда смотрят на лицо противника. Николай молча склонился еще - на этот раз, не отрывая глаз от чуть порозовевшего лица своей учительницы. - Я сожалею лишь об одном - что не обладаю мастерством боя моего старшего товарища, сражавшегося в поединке, который Вы видели. Полагаю, в этом случае я смог бы лучше развлечь Вас сегодня. - О, он - прирожденный воин, - ответила девушка. - Да, - подхватил Николай, радуясь возможности перевести разговор на менее щекотливые темы: - Мой друг, князь Алесей весьма искусен в фехтовании, и, кажется, для него не существует лучшего подарка, чем добрая тренировка. Когда у него нет возможности заниматься, он сильно скучает и становится решительно невыносимым... - Ваш друг? - чуть сморщив лоб, промолвила девушка - Такой невысокий, жилистый.... - Да, да, это он. - Но я говорю не про него, а про его соперника. От удивления у Николая опять едва не отвалилась челюсть. Про себя он отметил, что крайняя степень изумления, похоже, становится привычным для него состоянием. Вслух же произнес: - Похоже, мне никогда не понять Японию. - Почему? - Удивленно глянула на него девушка: - Конечно, Вы гайдзин, чужеземец по-нашему, хотя это слово у нас несет пренебрежительный оттенок, что-то наподобие варвара. Но Вы небезнадежны. Вот, к примеру, Вы искали поединка со мной, но не могли вызвать меня прямо. И вместо этого придумали хороший способ - не говоря ни слова, всегда брали с собой боккэн на наши встречи. Это был хороший намек на Ваше желание, которое Вы не могли выказать иным образом. Вполне по-японски. И я, в конце концов, не устояла - со смехом закончила она. Николай с грустью понял, что за сегодняшние синяки он должен благодарить исключительно самого себя. - Но почему Вы считаете есаула настоящим воином, ведь он же проиграл в поединке? - спросил он. - Это же очевидно, - ответила его собеседница и Николай с неудовольствием услышал нотки превосходства в ее голосе. - Понимаете, мичман, есть бой... а есть - театр. И воин, и актер изучают одни и те же приемы. Но задача актера - показать красоту и искусство. Он не убивает на сцене, он лишь имитирует поединок так, чтобы зрители восхищались, и чтобы гадали, чем же все закончится. Актер услаждает взоры зрителей, это его профессия и талант. А воин - убивает. Это тоже искусство, это тоже красиво, но... это совсем другая красота. И другой путь. Актер показывает красоту движений, он должен потешить публику, а воин должен убивать быстро - иначе убьют его самого. Актер выступает на деревянных подмостках и под навесом - воин обязан уметь убить врага хотя бы и по колено в грязи, под проливным ливнем. Воин умеет убить пешего и всадника, будучи сам на коне или на ногах. Или лежа в канаве. Актеру этого не надо - в театре лошадей и канав нет. Если вывести воина на подмостки театра и заставить сражаться по правилам актера, то воин может проиграть. Но в настоящей схватке актер не справится с воином. - Ваш друг... его не учили убивать. Его учили побеждать, когда под ногами - ровная земля, а противник скован правилами поединка. И сам поединок - понарошку, достаточно коснуться лезвием, и это считается за удар. А воин... для воина нет правил. И легкий порез врага не остановит. Воин должен бить наверняка. Понимаете, мичман? - Кажется, да - задумчиво произнес Николай. Интересно, не поэтому ли казачий есаул избегал "фехтовального клуба", и на поединок его пришлось заманивать коньяком? Николай против воли воскресил в памяти ту схватку... А ведь действительно, выходило так, что практически каждый удар есаула стал бы смертельным, или, как минимум искалечил бы противника - будь это "всамделишный" бой. Вот только мичман не понимал этого, пока японка не взяла его за шкирку и не натыкала носом в, казалось бы, очевидную истину.