- Полагаю, что если бы мы так стреляли в Цусиме, флот микадо понес бы куда большие потери. Но разбить японцев имевшимися в нашем распоряжении силами все же не вышло - возможно, нам удалось бы свести дело к ничьей и пройти во Владивосток, хотя бы и с потерей нескольких кораблей. - Ах, да, я ж совсем забыл - в газетах писали, что Ваши снаряды почти не разрывались при попаданиях. Кстати, про эти снаряды ходит прелестный анекдот: несмотря на Цусиму, адмиралы продолжали снабжать флот негодным огнеприпасом и только после того, когда оказалось невозможным подавить артиллерию взбунтовавшегося Свеаборга, до Адмиралтейства наконец-то дошло, что флоту требуются другие снаряды. Поражения от Японии прошли для моряков незамеченными, но вот когда не удалось расстрелять своих - заполошились, и деньги на перевооружение нашли сразу же - произнес граф. Но Николай совершенно не собирался поддаваться на провокации. - Это не более чем анекдот, граф, возникший от непонимания артиллерийского дела. Некоторые наши снаряды действительно не взрывались из-за тугих трубок. В основном же разрывы были, но чрезвычайно слабые. Перед войной наши снаряды были специально облегчены, чтобы иметь высокую скорость и на малой дистанции пробивать больше брони, чем тяжелые. Однако драться пришлось на больших расстояниях, для которых наши снаряды оказались плохи - легкий снаряд быстрее теряет скорость, взрывчатки мало, разрыв слаб.. - Да? Право, не знаю, не специалист. Как я понимаю, специалистов в артиллерийском деле вообще мало, особенно на флоте... А Вы случайно не служили тогда на кораблях, обстрелявших Свеаборг? - Господа, быть может мы все же сменим тему - попытался вмешаться в разговор, смущенный нетактичностью графа господин Федюшин. - Не думаю, что присутствующим здесь дамам интересны такие военные особенности, а потому... - Я задал Вам вопрос, капитан - отрубил штабс-ротмистр. Николай решил до поры не замечать вызывающего тона молодого человека. - Когда Свеаборгская крепость взбунтовалась, я только что вступил в должность командира носовой башни броненосца "Слава". Но по мятежной крепости нам пострелять не довелось - начальство задержало броненосец, и мы присоединились к "Цесаревичу" и "Богатырю", когда все было уже кончено. Нехорошее это дело, стрелять по своим, но мятежники захватили тяжелую крепостную артиллерию и могли бы натворить таких дел, что... В общем, их нужно было остановить. - О, да! - улыбка Анастасии Георгиевны вышла изрядно напряженной. - Я как раз была тогда в Гельсингфорсе - Господи, страху-то натерпелись! Грохот стоял такой, что у нас даже оконное стекло растрескалось, и страшно-то как было! А уж... - защебетала она и разговор уходил со скользкой темы, но штабс-ротмистр совершенно закусил удила - Что Вы выкручиваетесь - стрелял, не стрелял, участвовал, не участвовал? Не можете ответить прямо?! - Немедленно прекратите, сударь! Вы пьяны! - глаза Валерии Михайловны, казалось, метали молнии, но было в них и что-то другое. Удивление? Испуг? Жалость? Может быть, но что-то и еще, впрочем, это можно было бы обдумать и позже, а сейчас: - Что за тон? Извольте объясниться, штабс-ротмистр - Я имею ввиду, - произнес граф Стевен-Штейнгель отчетливо, едва ли не по слогам: - Что наш "доблестный" флот, не будучи способен справиться с азиатами, вполне преуспел в качестве подручных жандармской команды. А Вас даже и на это не хватило. Воцарилась тишина, все словно окаменели. Николай не дрогнул лицом, хотя его будто бы обожгло морозом, а кипящий комок ярости грозил захлестнуть ставшее вмиг четким и ясным сознание. Сравнение морского офицера с жандармом было оскорблением. Капитан второго ранга сделал шаг вперед, приблизившись вплотную к графу, и дамы вздрогнули, когда его спокойный, но звенящий стылым металлом голос разорвал воцарившееся было молчание: - Извольте немедленно принести извинения. Вокруг загомонили: - Граф, что Вы делаете?! - Это неприлично, сударь! - Извинитесь, Александр Петрович! - Извиниться?! - повысил голос штабс-ротмистр, сверля Николая ненавидящим взглядом: - Перед кем?!! Перед этим... !!! А дальше все произошло молниеносно. Граф Стевен-Штейнгель сделал резкое движение, будто бы собираясь плеснуть коньяк в лицо кавторангу. Николай, отреагировал инстинктивно - защищаясь, вскинул ладонь, случайно угодив ею по руке, державшей бокал. Изделие именитых чешских стеклодувов, издав печально-мелодичный звон, выскользнуло из пальцев штабс-ротмистра и с грустным хлопком разбилось о паркет, коньяк же, выплеснувшись теплой волной, каким-то чудом никого не задел. - А, дьявол! Я вызываю Вас! - воскликнул штабс-ротмистр: - К Вашим услугам, сударь. - только и осталось ответить Николаю. - Полноте! - Что Вы, господа! Что Вы! Успокойтесь! Мир! - Не о чем разговаривать. Этот господин ударил меня - процедил сквозь зубы граф. Первый раз Николай видел госпожу Абзанову вне образа олимпийской небожительницы. Валерия Михайловна, поднеся кончики пальцев обеих рук к губам, с ужасом смотрела на Александра Петровича, а тот, сверкая глазами, казался сейчас дьяволом во плоти. - Господа - слово взял неизвестный Николаю седой полковник, которого он и видел-то пару раз, то ли муж одной из ее многочисленных подруг, то ли какой-то родственник: - Я старше Вас обоих по званию. И я требую, чтобы Вы как можно быстрее покинули стены этого дома. Суд общества офицеров определит способ удовлетворения чести, а пока я призываю Вас воздерживаться от визитов сюда до окончания Вашей ссоры. - Д-да, Вы правы, Максим Васильевич - Валерия Михайловна изо всех сил пыталась овладеть собой и у нее отлично получалось, потрясение выдавали лишь чуть дрогнувший голос, да тени тревоги во взоре прекрасных глаз. - Господа, я буду рада видеть Вас...сразу же после того как Вы уладите это недоразумение - куда более уверенным голосом продолжала она, сделав ударение на слове "недоразумение" Александр Петрович быстро взглянул на нее, но отвел глаза, хотел было что-то говорить, но тут же бросил. Коротко и словно бы заискивающе усмехнувшись, отвесил неглубокий поклон и, не глянув более на госпожу Абзанову и ее гостей покинул общество. Следом за ним вынужден был откланяться и Николай. Вот так и вышло, что долгожданный вечер обернулся форменным безобразием. Все изменилось так быстро и решительно, что к негодованию на задиру-графа примешивалось искреннее недоумение. Только что совершенно счастливый Николай наслаждался обществом прекрасной дамы, и будущее сулилось блестящими перспективами. Теперь дорога в уютный "дворец" Валерии Михайловны ему заказана, а сквозь грезы о грядущем вдруг явственно проступил неровный оскал освобожденного из плена плоти черепа. Его ждет дуэль. Ум все понимал, но сердце не желало мириться с внезапно обрушившимися изменениями, малодушно просясь назад, в прекрасное, но увы, навсегда ушедшее прошлое. В общем, хотелось выпить. Как назло, желание не совпадало с возможностями - окружение совершенно не располагало. Николай, в расстройстве чувств, сам того не заметил, как ушел от "дворца" достаточно далеко. Фешенебельный район кончился, уступив место кварталам попроще и заведения здесь, увы, совершенно не годились для измученных душевными терзаниями кавторангов. Только что Николай прошел мимо аккуратненькой и чистенькой кухмистерской. И ощутил невольную зависть, увидев сквозь большое, чисто вымытое окно как двое мужчин - по виду служивые, хотя формы было не разобрать, увлеченно дули пиво из запотевших от холода бокалов. Пиво Николай любил... Но ноблесс, нечистые б его взяли оближ - негоже капитану второго ранга наливаться пивком по соседству с нижними чинами. Николай уже озирался в поисках экипажа, как вдруг обнаружил аккуратненькую вывеску вполне пристойного заведения. Интерьер ресторации не разочаровал - кроме общей залы имелось несколько отдельных кабинок, скрытых занавесями от нескромных глаз. Одну из них Николай немедленно занял, с удобством расположившись на маленьком диванчике за накрытым белоснежной скатеркой столиком. И, не сдерживая более души прекрасные порывы, потребовал у немедленно объявившейся крепенькой фрекен в белом передничке кальвадос. Для аперитива. Прихлебывая маленькими глоточками крепчайший, распространяющий одуряющее-прекрасный грушевый аромат кальвадос пятилетней выдержки, Николай размышлял о сегодняшнем происшествии. Со штабс-ротмистром все ясно - влюбленный мальчишка, осел, не перенес сердечной раны. Напился, аристократическая моча в голову ударила, чуть нимб не скособочив, вот и полез искать ссоры и благородной дуэли. Но как понимать Валерию? А, впрочем, что тут сложного? Графу она, очевидно, дала отлуп, но дальше-то ситуация вышла из-под всякого контроля. Если нанесено оскорбление и сделан вызов на дуэль, то по правилам и обычаям оскорбителю и оскорбленному до поединка видеться не полагается. Договариваться о времени, оружии и месте - на то секунданты есть. Потому никак нельзя было Валерии свет Михайловне оставлять в силе приглашение бывать у нее в гостях для них обоих. Они могли случайно встретиться у нее дома и вышло бы неприлично: вот и пришлось выбирать, давать ли от ворот поворот обоим, либо одному из них. Что Валерия прогонит его, в такое Николай даже поверить не мог, да и с чего бы это? Но вот так вот, прилюдно, взять, да и отказать от дома графу - тоже не дело. Аристократ не из последних, это же скандал будет на весь Гельсингфорс. Так что иного выбора, как изгнать их обоих у Валерии не имелось и обижаться на нее за это глупо. Николай тяжело вздохнул и, сделав очередной глоток, обнаружил, что его рюмка опустела, зато ощутимо посасывает под ложечкой. Плеснул себе еще на треть и, подозвав официантку, сделал заказ. Плохо было то, что теперь неизвестно совсем, когда доведется увидеться. В этот момент Николай от души завидовал мушкетерам от любимого им Дюма. Как все у них было просто! "Я вызываю Вас, сударь!"; "Как Вам будет угодно, сударь!"; "Завтра в девять, на опушке?"; "Согласен, сударь!" Следующим утром все вопросы улажены и можно спокойно жить дальше... тому, кто останется жить, конечно. Сейчас все не так. Ему придется доложить о ссоре своему командиру. Будет суд общества офицеров. Вообще говоря, суды эти есть при каждой флотской дивизии и в каждом полку российской армии, да только беда в том, что имеющимся судам его дело рассмотреть не положено. Во-первых, в них разбирают только дела своей части, они же с графом не то, чтобы разных частей, а вообще один флотский, второй армейский, точнее - гвардейский. А во-вторых, там судят только обер-офицеров, а Николай, будучи капитаном второго ранга, имел штаб-офицерский чин. Так что пока начальство сформирует суд, пока его члены совершат дознание, пока суд вынесет свое решение, пока договорятся секунданты - времени пройдет немало. Может и недели, а может и месяц. Был анекдотический случай, когда дело об оскорблении разбиралось почти год. Николай зябко передернул плечами. Упаси Господь от такого, за столько-то времени Валерия Михайловна не то, что его совсем забудет, а того и гляди еще и замуж выйдет! Мясо оказалось на удивление вкусным, и Николай, отсалютовав опустевшему блюду, проводил жаркое добрым глотком кальвадоса. Набил себе трубку британским табаком и подлил себе еще - не зря, ох не зря кальвадос считается превосходным завершением трапезы! Смысла оставаться в городе не было никакого, хотя Николай давненько уже снимал махонькую холостяцкую квартирку, чтобы не быть привязанным к кораблю. Только что ему сегодня в ней? Лучше уж вернуться на корабль, хотя его увольнительная истекает лишь утром понедельника. Чем быстрее он доложится командиру, тем быстрее закончится эта дурацкая история с дуэлью. Однако взгляд на часы заставил Николая тихо матюгнуться - размышления под превосходнейшее грушевое бренди отняли куда больше времени, чем ему казалось. Так что успеть на последний вечерний катер уже не было никакой возможности. - А может оно и к лучшему - обратился Николай к неверному отражению своего лица в мутном стекле бутылки. - Завтра с утра съезжу к князю, попрошу его быть моим секундантом, а там уж и на корабль можно. Отражение не возражало. Николай плеснул себе еще кальвадоса. ГЛАВА 3 Несмотря на прискорбные события вчерашнего вечера, настроение было самое превосходное, а воскресный день определенно задался. Утром Николай проснулся, ощущая легкость во всем теле и лишь небольшой гул в затылке - впрочем не настолько уж он вчера и разгулялся, чтобы ожидать серьезного похмелья. С князем Еникеевым все получилось так хорошо, что лучше и быть не могло. Николай застал Алексея Павловича одного, Ольга Васильевна уехала проведать кого-то из своей многочисленной родни. Это было к лучшему - Николай вовсе не хотел смущать ее рассказом о случившейся ссоре. Алексей Павлович, не прерывая друга вопросами, внимательно выслушал повествование друга. После чего, сохраняя всегдашнюю свою невозмутимость, выдал, не повышая голоса, удивительно длинную и сочную тираду: о роковых женщинах, влюбленных молокососах, кавалеристах, их лошадях, ослах и еще кое-каких парнокопытных. А затем перечислил столько необычайных способов вступления всех вышеперечисленных в интимные связи, что Николай, пару раз восхищенно хмыкнув, под конец уже хохотал в голос, утирая слезы. Особенно восхитил кавторанга способ приятного времяпровождения, коему, по мнению князя, регулярно предавались бравый кавалерист, не рассёдланный мул и полярный пингвин - самому Николаю, воспитанному в строгих нравах, до такого было вовек не додуматься. После этого князь угостил друга царским обедом. Великолепная снедь личного повара Алексея Павловича под пару бокалов доброго вина окончательно сняли всякое воспоминание о вчерашних излишествах. - Иэхх, говорил же я тебе, друг Николай, что не доведут тебя до добра ухаживания за светскими львицами. Теперь, конечно, ничего уже не поделать - однако ты держался как должно, да и попытку плеснуть в тебя коньяком графу засчитают за оскорбление действием, так что оскорбленным все же будешь ты. Значит, за тобой и выбор оружия и прочие преимущества. В общем, все совсем не плохо, могло быть и хуже. Разумеется, совершенно излишне говорить о том, что князь согласился принять на себя обязанности секунданта Николая. Обсудив все нюансы, друзья расстались - Алексею Павловичу предстояло нанести сегодня визиты, ну а кавторанг отправился на корабль. Воскресение лучилось солнечным светом. Еще вчера низкие облака неподкупной стражей вечной осени затягивали свинцом небо, а сегодня вдруг развиднелось. Море казалось гигантским зеркалом - вчера, отражая в себе серость туч, оно было мрачным и неприветливым, сегодня же воды Балтики вдруг обрели яркую синеву летнего неба, распростершегося от горизонта до горизонта. К четырем часам разъездной катер, лихо вспенив небольшую волну, подошел к борту "Императора Павла I". Вскочили и вытянулись в струнку дневальные на шлюпках, отдавая честь подошедшему кораблику. Николай, отсалютовав флагу и испросив разрешения дежурного офицера, легко перепрыгнул с танцующего на волнах катерка на трап и взбежал на ставшую ему родной палубу. Дежурил сегодня Щербинин, высокий и худощавый лейтенант, чье невозмутимое, но чуточку... да чего уж там, совершенно лошадиное лицо служило вечным объектом остроумия мичманов, когда им казалось, что их никто не слышит. К их глубокому сожалению и запоздалому раскаянию, лейтенант обладал абсолютным слухом и не выносил намеков о своей внешности. А о чувстве юмора Щербинина ходили легенды. Он никогда не переходил границ дозволенного в приличном обществе, никогда не допускал даже намека на оскорбление. Однако оплошавшему мичману надолго гарантировались "аление ушей" под гомерический хохот окружающих офицеров при всякой встрече с лейтенантом. Николай, сам шутник не из последних, как-то в кают-компании попробовал было сойтись с Щербининым в диспуте острословия - и был бит как швед под Полтавой, хотя окружающие и сочли, что он проиграл достойно. Ну а сейчас, когда все формальности были соблюдены, ничто не мешало Николаю перекинуться парой слов с лейтенантом. - Приветствую Вас, Евгений Владимирович! Что новенького на вверенном Вашему неусыпному бдению броненосце? - У нас, Николай Филиппович, тишь, гладь да Божья благодать, слава тезке Вашему, святому Николаю-чудотворцу. А вот у адмирала после обеденного отдыха большое шевеление случилось, да так и продолжается. И верно - ясно видно было с палубы, как на стоявшем поодаль "Андрее Первозванном" что-то происходило. На глазах Николая все противоминные орудия правого борта вдруг почти синхронно начали движение, меняя прицел и целик, а затем замерли, выцелив ведомую только им точку. Какое-то время все было спокойно, а потом слитное движение стволов повторилось. Вослед им вдруг зашевелились и восьмидюймовки, пришли в движение башни... - Слухи такие, Николай Филиппович, что адмирал не стерпел Вашего успеха на прошлой стрельбе. А потому повелел всех артиллеристов "Андрея" приковать якорными цепями к орудиям, и не давать им водки до тех пор, пока не выбьют лучший процент, чем наш "Павел". - Хмм, тогда мне на некоторое время лучше будет затаиться - за такие воскресные экзерциции господа артиллеристы нашего флагмана вряд ли воспылают ко мне братской любовью. - Я бы сказал, господин капитан второго ранга, что удобнее всего Вам было бы спрятаться в каюте нашего командира. И чем быстрее - тем лучше - Это почему же, любезнейший Евгений Владимирович? - Да потому что старик требовал Вас к себе, как только поднимитесь на борт - жаль вот только не сообщил, для какой надобности, так что, увы, подсказать ничего не могу.