Я поднял лапу. Волшебник тяжко вздохнул: — Ну, Бартимеус? — Сэр, — сказал я, — нельзя ли внести встречное предложение? Прага окружена со всех сторон. Если мы попытаемся выбраться из города вместе с императором, всех нас ждёт ужасная гибель. Может, плюнем на старого идиота и смоемся? На Карловой улице есть маленький пивной погреб с пересохшим колодцем. Колодец неглубокий. Правда, отверстие довольно узкое, но… Волшебник нахмурился: — Ты рассчитываешь, что я стану там прятаться? — Ну, там для вас тесновато, конечно, но, по моим расчетам, мы сумеем вас туда запихнуть. Ваше пузо, конечно, будет мешать, но если хорошенько нажать… Уй-яа! Моя шерсть задымилась; я осёкся на полуслове. Раскаленные Иглы всегда сбивают меня с мысли. — Я знаю, что такое преданность, — в отличие от тебя! — прогремел хозяин. — Меня не нужно принуждать вести себя благородно по отношению к своему господину. Повторяю: вы оба должны защищать его особу, даже ценой своей собственной жизни! Поняли?! Мы нехотя кивнули; и как раз в этот момент пол под ногами содрогнулся от близкого разрыва. — Тогда следуйте за мной, — приказал он. — Времени мало. Мы поднялись по той же лестнице и углубились в гулкие коридоры замка. Окна озарялись яркими вспышками; отовсюду доносились жуткие вопли. Хозяин трусил на своих длинных, тощих ногах, хрипя и отдуваясь на каждом шагу, мы с Квизл длинными прыжками неслись следом. Наконец мы выбежали на террасу, где в течение многих лет император держал свой птичник. Птичник был огромный: нагромождение просторных вольеров с узорчатыми бронзовыми решётками, с куполами, башенками и выдвижными ящичками для корма и с дверцами, через которые император мог входить внутрь. Внутри всё было заставлено деревьями и кустарниками в горшках, между которыми носилось множество разнообразных попугаев, чьи предки прибыли в Прагу со всех концов света. Император был буквально без ума от этих птиц; в последнее время, когда мощь Лондона стала расти и империя начала ускользать из его рук, он все чаще подолгу просиживал в птичнике, беседуя со своими друзьями. Теперь, когда в ночном небе шло магическое сражение, птицы были в панике. Они носились по клеткам, роняя перья и издавая пронзительные крики. Император, низенький пухлый господин в атласных штанах и мятой белой сорочке, суетился не меньше попугаев. Он о чём-то спорил с людьми, приставленными ходить за птицами, совершенно игнорируя советников, которые теснились вокруг. Главный министр, Майринк, бледный, с грустными глазами, дергал его за рукав: — Ваше величество, прошу вас! Британцы уже в Пражском Граде! Мы обязаны перевезти вас в безопасное место… — Но я не могу бросить моих птиц! Где мои волшебники? Вызовите их сюда! — Сир, они все участвуют в битве… — Ну, тогда где мои африты? Мой верный Феб… — Сир, я уже несколько раз информировал вас, что… Мой хозяин протолкался сквозь толпу. — Сир, разрешите представить вам Квизл и Бартимеуса. Они будут содействовать нам в отъезде, а потом вернутся, дабы спасти ваших замечательных птиц. — Как? Кошки? Две кошки?! Император побледнел и надулся.[9] Мы с Квизл закатили глаза. Она превратилась в деву невиданной красы; я принял облик Птолемея. — А теперь, ваше величество, прошу вас к восточной лестнице… — сказал мой хозяин. В городе прогремели мощные взрывы; горела уже половина окраин. Через парапет, окружавший террасу, перемахнул мелкий бес с горящим хвостом. Он, скользя, подлетел к нам и замер на месте. — Разрешите доложить, сэр! К замку прорывается множество неистовых афритов. Атаку возглавляют Гонорий и Паттернайф, личные слуги Глэдстоуна. Они очень ужасные, сэр. Наши отряды не могут выстоять перед их натиском. Он умолк и оглянулся на свой дымящийся хвост. — Разрешите поискать воды, сэр? — А что големы? — осведомился Майринк. Бесенок содрогнулся: — Так точно, сэр. Големы только что вступили в битву с врагом. Я, разумеется, старался держаться подальше от облака, но, кажется, британские африты несколько смешались и отступили. Так как насчёт воды? Император издал дребезжащий победный вопль. — Прекрасно, прекрасно! Победа у нас в руках! — Это лишь временное преимущество, — возразил Майринк. — Сир, нам нужно идти. И, невзирая на протесты императора, его оторвали от клеток и потащили к калитке. Майринк и мой хозяин возглавляли процессию, следом за ними шёл император, но его приземистой фигурки было не видно за толпой придворных. Мы с Квизл замыкали шествие. Вспышка света. Через парапет у нас за спиной перемахнули две чёрные фигуры. Рваные плащи развевались у них за плечами, в глубине капюшонов горели жёлтые глаза. Они неслись через террасу большими летящими скачками, лишь изредка касаясь земли. Птицы в клетках внезапно умолкли. Мы с Квизл переглянулись. — Твои или мои? Прекрасная дева улыбнулась мне, обнажив острые зубки. — Мои. И она осталась позади, чтобы встретить приближающихся гулей. А я побежал догонять свиту императора. За калиткой под стеной замка шла вдоль рва на север узкая тропинка. Внизу полыхал Старый город, мне были видны бегающие по улицам британские солдаты и пражане, которые разбегались от них, сражались с ними и умирали от их рук. Но всё это казалось ужасно далеким — до нас долетало лишь лёгкое дуновение. В небе, точно галки, носились стаи бесов. Император наконец прекратил громко жаловаться. Свита молча торопилась вперёд. Пока что всё в порядке. Мы уже у Чёрной башни. Вот и восточная лестница. Путь был свободен. Позади послышалось хлопанье крыльев, и рядом со мной приземлилась Квизл. Лицо у неё было серым. В боку зияла рана. — Что-то не так? — спросил я. — Это не гули. Там был африт. Пришёл голем, уничтожил африта. Я в порядке. Свита стала спускаться с холма. В водах Влтавы внизу отражались сполохи горящего замка, придавая реке скорбную красоту. Мы никого не встретили, никто не пытался нас преследовать. Река была уже совсем рядом. Мы с Квизл переглянулись с надеждой. Город потерян, а с ним и вся империя, однако это бегство позволит нам спасти хотя бы остатки попранной гордости. Мы, конечно, питали глубочайшее отвращение к этому рабству, но при этом мы терпеть не могли проигрывать. Засада подстерегала у самого подножия холма. На ступени перед свитой внезапно с шумом и грохотом выпрыгнули шестеро джиннов и целая стая бесов. Император и придворные вскрикнули и отшатнулись. Мы с Квизл напряглись, готовые ринуться в бой. Позади кто-то слегка кашлянул. Мы обернулись одновременно. На пять ступенек выше нас стоял хрупкий молодой человек. Курчавые светлые волосы, большие голубые глаза, сандалии на босу ногу и тога в позднеримском стиле. В лице у него было что-то застенчивое и сентиментальное — как будто он из тех, что, как говорится, и мухи не обидят. Однако одна деталь, которая невольно бросилась мне в глаза, портила все впечатление: в руке он держал чудовищных размеров косу с серебряным лезвием. Я проверил его на других планах, лелея слабую надежду, что это на самом деле всего лишь эксцентричный человек, нарядившийся для маскарада. Увы, нет. Это был африт, и притом довольно могучий. Я сглотнул. Дело запахло жареным.[10] — Мистер Глэдстоун передает императору свои наилучшие пожелания, — произнёс молодой человек. — Он хотел бы видеть его в своем обществе. Все прочие могут убираться восвояси. Предложение звучало вполне разумно. Я вопросительно взглянул на хозяина, но тот яростно махнул рукой, приказывая мне вступить в бой. Я тяжело вздохнул и нехотя шагнул навстречу африту. Молодой человек неодобрительно поцокал языком: — Проваливай, слабак! Тебе против меня не выстоять. Это оскорбление разожгло во мне ярость. Я вытянулся во весь рост. — Берегись! — холодно ответствовал я. — Меня опасно недооценивать! Африт похлопал ресницами с показным безразличием. — Да ну? А ты кто такой? Имя-то у тебя есть? — Имя?! — воскликнул я. — Есть, и не одно! Я — Бартимеус! Я — Сакар аль-Джинни, Н'гор-со Могучий, Серебряный Пернатый Змей! Я сделал выразительную паузу. Молодой человек остался невозмутим. — Не-а. Первый раз слышу. Так вот, не будешь ли ты столь любезен… — Я беседовал с Соломоном!.. — Нашел чем хвастаться! — отмахнулся африт. — Кто с ним не беседовал? Скажем прямо, он ни одного из нас не пропустил. — Я восстановил стены Урука, Карнака и Праги!.. Молодой человек хмыкнул. — Это вот эти, что ли? Которые Глэдстоун за пять минут раскатал по камушку? А стены Иерихона — это, часом, не твоя работа была? — Его, его! — встряла Квизл. — Один из его первых опытов. Он об этом предпочитает помалкивать, но… — Слушай, Квизл!.. Африт провел пальцем вдоль лезвия косы.