Он кивнул. – Ясное дело, пытался, – сказал он. – Я же не знаю, где я? На Северном полюсе? Доктор Стенбум засмеялся, но быстро снова посерьезнел. – Вы помните, кто вас сюда привез? Опять смутные воспоминания, картинки, в которых чего-то не хватало, как в порванных фотографиях. Он покачал головой. – Вы помните, был ли это мужчина или женщина? – Женщина, – моментально ответил он и сам удивился. – Хорошо, Сэм. А как она выглядела, помните? – Блондинка. – У нас есть записи с видеокамер наблюдения у главного входа. Все совпадает, там была светловолосая женщина. Но она оставила вас снаружи, в снегу. Нам пришлось выйти и занести вас на руках, Сэм. Кто она? Он почувствовал, что моргает. С каждым движением век бинты чуть натягивались. У него и впрямь замотана вся голова? – Не знаю, – сказал он. – Мы тоже, – развел руками доктор Стенбум. – У нас нет никаких данных о ваших родных и близких, с которыми мы могли бы связаться теперь, когда вы начинаете выздоравливать. – Я начинаю выздоравливать? – Несмотря ни на что, думаю, да, – улыбнулся доктор Стенбум и встал. – Думаю, что вы на пути к выздоровлению, Сэм. – Понятия не имею, на каком я пути. – Надо поспешать медленно, Сэм. Если вы не знаете, на каком вы пути, значит, и торопиться по нему идти, наверное, не стоит. – А что вы сейчас делаете? – Ввожу обратно капельницу, Сэм. С лекарством, которое мы давали вам все эти две недели. Ту же дозировку. Со временем мы сможем начать снижать дозу. – А что это за средство? – Главным образом препарат для парентерального питания. Вы не больно-то могли усваивать пищу другим способом, Сэм. Но еще и успокоительное. Оно было крайне необходимо вам раньше, и оно не меньше нужно вам сейчас, когда к вам постепенно начинает возвращаться сознание. Он рассмотрел пластыри на сгибе левой руки. Из них торчал желтый катетер. Туда врач вставил трубку, которая вела к капельнице в подставке, высившейся над его головой. Доктор встал рядом с койкой, уперев руки в бока, и посмотрел на лежащего. Нахмурив брови, он сказал: – Вы бежали, Сэм. Если бы персонал не заметил вашего отсутствия, вас ждала бы верная смерть на морозе. Обычно в таких случаях пациента привязывают к постели ради его же блага. Однако я предпочитаю сейчас этого не делать, потому что верю, что вы понимаете, что бежите не от нас, Сэм, а от реальности, от своих воспоминаний. И судя по тому, что я и остальной персонал слышали в последние недели, возвращение воспоминаний не будет для вас безболезненным. Я хочу, чтобы вы подумали об этом, Сэм, может быть, даже запомнили это. Это не будет безболезненно. Доктор Стенбум внимательно посмотрел на своего пациента. Потом вышел, закрыв за собой дверь. Кажется, щелкнул замок, запертый снаружи. Лежа в постели, он, однако, смотрел только на торчащий из руки желтый предмет. Потом начал медленно отдирать полоски пластыря, фиксирующие катетер. Кожа вокруг того места, где толстая игла входила в вену, была не только посиневшей, но и сильно исколотой. Следы многочисленных уколов более или менее зажили, и не было никакого сомнения в том, что он пролежал здесь весьма долго. Пару недель, так сказал чертов доктор Стенбум, но могло быть и намного больше. Время для него пока еще мало что значило. Он рывком вытащил иглу из руки. Довольно слабая струйка крови побежала из сгиба локтя, как будто никакого давления в теле не осталось. Потом струйка превратилась в ручеек, и пришлось выхватить из-под головы подушку, сорвать наволочку и положить подушку под локоть. Кровь, извиваясь, медленно стекала вниз, и под рукой расплылось большое пятно. Он согнул иглу, это оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Наконец она приняла слегка изогнутую форму. Он приблизил ее к свету, внимательно рассмотрел. Потом воткнул ее в кровоточащую ранку, поводил внутри, ища место, где вывести ее через вену. Боль добавляла ему собранности. Он посмотрел на кожу. В нескольких сантиметрах ниже входного отверстия появилась небольшая выпуклость. Он нажал сильнее, бугорок увеличился. Наконец, кожа разошлась. Изнутри. Из руки показалась изогнутая игла. Кровь сочилась из обеих ранок. Он видел отверстия, пулевые отверстия. Мимо проносились видения, пытались задержаться. Настойчиво пытались. Но прозрачная жидкость, смешивающаяся с кровью, прогнала их. Жидкость капала из согнутой иглы. Кап, кап. Лекарство. Оно больше не бежало по его венам и не отравляло его тело. И его душу. Он вернул пластырь на ранки, проделав небольшое отверстие в его поверхности, и наблюдал за происходящим, пока из-под пластыря не показалась первая прозрачная капля, стекшая на подушку. Тогда он поправил желтый катетер, и все стало выглядеть как раньше. Он положил испачканную кровью подушку на другую сторону кровати, чтобы дать ей высохнуть, свесил ноги на пол и какое-то время сидел на краю постели. Потом перенес вес тела на нижнюю часть туловища и поднялся. Его слегка качало, боль молниями проносилась по голове, но он остался стоять. Затем сделал первый пробный шаг, второй. Конечно, его пошатывало, конечно, он крепко держался за капельницу, но ноги держали. В дальнем конце пустой комнаты находилась раковина, над которой висело зеркало. Он доковылял туда, посмотрел на странное лицо мумии, нашел это логичным. Человек без воспоминаний, человек без лица. Это не было отражением Сэма Бергера. Он ощупал повязку, казалось, он видит в зеркале кого-то совсем другого. Кого-то совсем другого. Отражение кого-то совсем другого. Вдруг зеркало превратилось в лобовое стекло, наверное, какой-то машины, вдруг оно оказалось не чистым, а залепленным чем-то летящим со всех сторон. Это были снежные хлопья, большие плоские снежные хлопья, которые бились о стекло, как будто автомобиль прорывался сквозь хаотично мечущиеся и вспыхивающие осколки света. И в промелькнувшем отражении он увидел что-то другое. Это не было его, Сэма Бергера, отражением. Это была копна белокурых волос. Но никакого лица, только волосы. А потом все исчезло. Осталась только диковинная, таращившая глаза мумия. И не в лобовом стекле, а в зеркале, в мрачной пустой комнате в каком-то месте, которое должно было быть медицинским учреждением. Он отошел от зеркала, ему больше не хотелось туда смотреть. Нетвердыми шагами он добрел до окна. Выглянул наружу. Поле, которое еще недавно было таким белым, теперь черным-черно. Ничего не видно: ни луны, ни единой звезды, только кромешная тьма. Непонятно даже, идет ли снег. Наверняка идет. Он не мог отделаться от своего отражения. Снова мумия. Но на сей раз мумия сделала жест Сэма Бергера: подняла перебинтованную правую руку и застрелила себя из двуствольного револьвера. Потом он затих. Как фигура у стола. Внезапное замешательство. Стол? Фигура? Ужасающее чувство, как будто помнишь что-то, чего совсем не помнишь. Именно эту пустоту. Он встал у черного, как сажа, окна. Он видел свое отражение, ту же мумию. За спиной проступали вещи, представая его взгляду. Комната, большой, почти пустой дом. Дождь, хлещущий в окно. Фигура, сидящая на стуле посреди комнаты. Пустота, тишина, которую ни с чем нельзя сравнить. Из темноты возникла мебель, точнее, почти полное отсутствие мебели. Интерьер практически без меблировки. Непонятного происхождения крик, поднимающийся к сравнительно высокому потолку. И ничего больше. Ничего больше. Впрочем, не совсем. Копна волос. Белокурая копна волос. Взвилась злость. Сидящая фигура. Все непонятно. Четырехлистный клевер. И внезапно кровавый взрыв. Насилие и кровь. Дом наполнился болью. Повсюду пулевые отверстия. В полу. Следы от пуль в полу. Сидящая фигура. Женщина. Тишина. Потом показался подвал, темная подвальная лестница. Он был не в силах спуститься по ней. Мозг воспротивился. Закружились воспоминания, но он понятия не имел, откуда они. Два человека, еще дальше, как будто он смотрит на них с большого расстояния. И в пространстве, и во времени. Сначала они пришли, потом сидели неподвижно, очень близко друг к другу. Бешено завертелись. Возможно, это было в действительности: луна выбралась из-за облака, освещая медленно падающие снежинки. Они не неслись навстречу лобовому стеклу, а танцевали. И можно было проследить за каждой из них, равнодушных и к времени, и к скорости. Никакой скорости и не существовало. Она была внутри него и больше нигде. А там все двигалось очень быстро. Непостижимая расплывчатость воспоминаний – всё ускользало. Как только он надеялся ухватить картинку, она ускользала. Снова два человека, большой и маленький. Тандем. Он заставил себя удержать их, хотя они двигались к столу. Большим был он сам, это был Сэм Бергер, а рядом с ним находилась женщина. Но она была не белокурой, а темноволосой, довольно невысокой, со стрижкой «каре». Он тщетно пытался вспомнить имя. Дезире? Да, точно, и совсем не точно. Другое имя, может быть, прозвище? Да. Ди. Вроде бы так? И вдруг он увидел их со стороны, Сэма и Ди, тандем. Полицейские. Потом они сидели по одну сторону стола в допрос-ной. Сэм слева, Ди справа. Росенквист. Дезире Росенквист. Он видел свое выражение лица, мрачное, угрюмое. Он видел лицо Ди, подбадривающую улыбку. Хороший полицейский, плохой полицейский. Он видел насмешливый жест Сэма Бергера. Было три женщины. Одна из них неподвижно сидела на стуле в комнате без мебели, где дождь барабанил по оконному стеклу и где на полу были кровь и дыры от пуль. Или их было четыре? Или еще больше? И тут все пропало. Резко. Как будто переживший сотрясение мозг с непривычки выключился, получив передозировку впечатлений. Он сделал шаг вбок. Капельница зазвенела. Кожа вокруг ран, в которых торчала иголка, натянулась. Он рассмотрел пластырь на руке. Кажется, ничего не произошло. Он подождал. Наконец, капля прозрачной жидкости просочилась через маленькое отверстие в пластыре. Его изобретение все еще работало. Он повернулся и оглядел комнату. На полу за ним остался след. Но не кровавый, а из нескольких прозрачных капель жидкости. След из капель. След из лекарства. Он надеялся, что они высохнут раньше, чем в его комнату снова наведается кто-то из персонала. Пошатываясь, он подошел к постели. Там лежала подушка без наволочки, с расплывшимся пятном крови. Он потрогал его. Пятно оказалось по-прежнему мокрым. Он положил наволочку рядом и решил подождать и надеть ее, только когда кровь подсохнет. Чтобы не оставлять после себя следов. Кровавых следов. Он обогнул кровать и вернулся к исходной точке. Сел на край койки, потом закинул на нее ноги и лег на спину, ровно.