– Я еще не успела обдумать это, но что-то тут странно. – Я знаю, – сказал Бергер и положил трубку. Потом повернулся к Блум и повторил: – Что-то тут странно. Она с сомнением покривилась и вернулась к компьютеру. Бергер видел, как бегущий по экрану текст отражается в ее глазах. Блум покачала головой. – Не нахожу никакого Рейне Даниэльссона, – сказала она. – Простой поиск ничего не дает. Вероятно, это означает, что он, к примеру, не платит налогов в Швеции. – А тот, кто не платит налогов в Швеции, либо имеет несколько крейсерских яхт в Монако, либо никакого дохода вообще. – Давай отбросим владельцев яхт. Почему у человека вообще нет дохода? – Потому что он социально неблагополучен, не имеет жилья? Или… – Да? – О, чтоб его! – заорал Бергер, кинувшись к высоким стопкам бумаг рядом с компьютером. Он выхватил толстую папку с делом Хелены Граден и исступленно начал перелистывать документы. Блум понаблюдала за его лихорадочными действиями и неуверенно сказала: – Мне кажется, ты это произнес, когда я принимала душ. Ты наговорил уйму имен вместо того, чтобы протянуть мне теплую воду. Мы обсуждали названия хуторов в Даларне. Бергер недоверчиво покачал головой и указал на папку. – Похоже, что так, – ответил он. – Рейне Даниэльссон, один из товарищей по несчастью Карла Хедблума, жил в том же пансионате в Орсе. Это какой-то кошмар. Блум потерла уголки глаз и сказала: – Рейне построил хижину. Рейне захватил и убил Хелену и Расмуса Граденов. Рейне продержал их в плену почти двое суток и тем не менее контролировал себя в пансионате. Рейне удалось удалить в хижине и с тел жертв все следы ДНК. Рейне оставил там ДНК Карла Хедблума. Невозможно поверить, что Рейне был в том приюте совершенно заурядным пациентом. – Мы допрашивали его, – сказал Бергер и почувствовал, что бледнеет. – «Мы»? Ты лично? – Я лично, – подтвердил Бергер. – И Ди лично. Мы оба лично. Он взял телефон и набрал хорошо знакомый номер. Ответили практически моментально. – Орса, – отрезала Ди. – Ведь Орса же, да? – Да, – сказал Бергер. – Мы допрашивали его, ты и я допрашивали его во временной штаб-квартире полиции в Орсе, в отеле, если ты помнишь. В деле написано, что это было так, но я не стал бы утверждать, что я это помню. А ты? – Их было так много, через нас прошел огромный поток людей. Может быть, однако… – Нет, не могу ничего припомнить. – Ты никогда не умел обращаться с прошлым, – сказала Ди. – Мне кажется, я помню очень высокого и нескладного парня, он вполне мог иметь рост метр восемьдесят пять и сорок пятый размер обуви. Кроме того, ему могло быть около двадцати шести, это соответствует году рождения в идентификационном номере. Но что я могу вспомнить о допросе? Черт его знает. Мне надо поразмыслить. Я перезвоню. – У меня перед глазами распечатка. Созвонимся, когда я прочитаю, а ты поразмыслишь. – Я, наверное, буду дома где-то через полчаса. Здесь на пляже начинает темнеть. Мы играли в классики. – Давай быстрее доигрывай. Тебе надо быть в здании полиции в пять. – Это еще почему? – И к сожалению, тебе надо взять с собой пять тысяч наличными. – Во что ты намерен втянуть меня на этот раз? – Робертссон, – ответил Бергер. – В полицейском архиве. Ты должна забрать у него видеозапись допросов. Ди очень глубоко вздохнула. – И еще одно, – добавил Бергер. – Мне это только что пришло в голову. – Ну? – Если я произвел на Рейне Даниэльссона такое большое впечатление, что восемь лет спустя в один из периодов обострения заболевания он назвался Сэмом Бергером, то существует вероятность, что он помнит и тебя, Ди. Мы не должны забывать, что письмо было послано лично тебе. Ди помолчала, потом спросила: – Что ты хочешь этим сказать, Сэм? – Только одно. Будь осторожна. – Я могу за себя постоять, – ответила Ди и положила трубку. Она перевела взгляд на Люкке. Неохотно научившись прыгать в классики на песчаном берегу, она вернулась к своему камню. В слишком уж быстро спускающейся темноте лицо Люкке светилось слегка голубоватым светом, подсвеченное мобильным телефоном, где вовсю шла переписка в чате. На гладкую, темную поверхность залива падали лучи стремительно заходящего солнца, розовая пелена предвещала наступление темноты. Собаки и их хозяева уже ушли, мать и дочь остались одни в густеющих сумерках. Странно одни. Не доносилось ни звука, стояла абсолютная тишина. Розовая пелена над водой становилась все тоньше, ее постепенно сменяла темнота. У Ди что-то прокатилось по позвоночнику и вызвало сильную дрожь. Она нехотя посмотрела на опушку леса. Там все уже давно было тихо, и Ди решила, что ветки дрожали из-за осеннего ветерка, падающих шишек или собирающих орехи белок. Машина стояла на парковке пляжа, до нее было всего пара сотен метров. Ди посмотрела на ветви. Неподвижны. Все тихо. – Люкке! – позвала она, и ей показалось, что ее голос эхом пронесся по пустынному ноябрьскому лесу. Люкке оторвала взгляд от мобильника, но ничего не сказала. Голубоватый свет освещал ее совсем еще детское лицо. – Пора идти домой, – тихо сказала Ди, но постаралась, чтобы голос звучал как можно бодрее. Одним глазом она увидела, что Люкке поднимается, все еще уткнувшись взглядом в мобильный. Другим глазом Ди заметила движение среди деревьев. Она резко перевела туда взгляд. Ветви одной из елей слегка дрожали, как будто затихая после сильного толчка. Больше ничего не происходило. Быстрый взгляд на Люкке, до нее метров десять, смотрит вниз. Снова быстрый взгляд на лес. Ничего. Дрожание веток стихло. Спокойствие снова разлилось над пляжем, заливом и всем лесом. Люкке подошла к матери, Ди протянула ей руку. Дочь взяла ее, руки у обеих были ледяными, они не могли согреть друг друга. Они слишком долго гуляли. Не спеша они пошли к тропинке, ведущей на парковку. Темнота спускалась неожиданно быстро. Теперь Ди уже еле-еле различала опушку леса. Тем заметнее было движение. Сначала дрогнула только одна ветка, потом все стихло. Ди остановилась, сжала руку дочери, посмотрела на лес. Люкке оторвалась от телефона и удивленно взглянула на мать. И тут ветки задрожали. Одна за другой, как будто позади них кто-то бежал. Приближаясь к Ди и Люкке. Ди опустилась на корточки, взяла камень, впервые за очень долгое время ощутила, что ей жаль, что при ней нет служебного оружия. Вспомнила, что сказала Сэму, где они находятся; это было неожиданно утешительно, как будто это что-то значило, кроме того, что люди будут знать, где искать их трупы. Они уже приближались к опушке, до тропинки оставалось не больше двух-трех метров. Самое ближнее дерево задрожало. Лес словно распахнулся. Кто-то выскочил из него с пугающей скоростью. «Рейне Даниэльссон, – промелькнуло в голове Ди, и она занесла руку с камнем. – Ты ни за что не получишь мою дочь. Я буду драться, пока от меня не останется только одна разящая рука с камнем». Ветки раздвинулись, и все произошло моментально, но в то же время словно в замедленной съемке. Из леса появилось какое-то существо. Оно остановилось, угрожающе посмотрело на Ди, в глазах у него читалась смерть. Вокруг существа собрались детеныши, четыре кабаненка вокруг огромной свиноматки. Обе матери постояли какое-то время, уставясь друг на друга, не сводя друг с друга глаз. Было такое впечатление, что обе они узнали друг в друге мать. Мать, от которой зависит вся жизнь на Земле. Мать, которая пойдет на что угодно ради детеныша. Свинья издала хрюканье, похожее на вой. Потом резко развернулась и побежала в лес. Поросята вприпрыжку последовали за ней. Ди постояла еще какое-то время. Наконец, она заметила, что сжимает руку Люкке слишком сильно. Она ослабила руку. Но от мысли выбросить камень она отказалась. Только когда они окажутся в безопасности в автомобиле. – Какие они милые, – воскликнула Люкке и подпрыгнула от радости. 24 Воскресенье, 22 ноября, 16:58