— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Кельтские боги ещё не видывали такой кретинки! — как же скоро я стала корить себя за секундную слабость, плотно зажимая рану руками и… от обиды кусая губы. Поддавшись импульсивному желанию познать поцелуй чужака, на краткий миг я напрочь забыла о его состоянии и умудрилась поцеловать воздух, когда мой пациент уже был в отключке. — Север! — заорала я волку, подавив на корню зарождающуюся панику. Почти моментально тот влетел в хижину, благо открыть дверь его массивной туше не составляло труда, — Север, миленький, живо крови. Срочно! * * * За исключением ночи, когда умерла мама, эта была самой тяжелой. Тяжелой для нас с Севером и переломной для Квинта. Серый друг работал на износ, притаскивая жертву за жертвой. Я, посредством заклинаний, целительных снадобий и магической силы горячей крови, как могла, поддерживала в легионере жизнь. Но без воли самого воина все наши усилия были бы напрасны, так как именно от величины его желания жить зависел исход той схватки, что по образу кельтского бога солнца Луга, отвоёвывая своё право на земное существование, он вёл со смертью за пределами моего ведьмовского созерцания. Да, я не могла там быть с ним. Даже таким, как я, путь в мир теней заказан, но и без видения само тело воина говорило о его отчаянной борьбе. И невозможно не проникнуться уважением к тому, чьего жгучего стремления к жизни хватило бы и на десяток самых сильных, не ведающих страха воинов. По крупице, по маленькому отрезку, пядь за пядью он вырывал у слепой вечности для себя будущее не ради самой жизни, а ради познания истины сна, будто в этой истине и была его жизнь. Я всматривалась в осунувшееся, измождённое, выжженное болью нечеловеческое лицо, и, как ни странно, находила в нас обоих нечто общее. Ведь всё моё девичье существование, по сути — такой же одиночки, как и Квинт, было замешано на лжеисцляющем снадобье из ироничного высмеивания и мелочной мести невежественному сброду, который вышвырнул испуганную сироту из своего круга и превратил в озлобленную ведьму-отшельницу. Уверенная, что так легче, я порционно принимала свой лжеэликсир, топя череду одиноких вечеров в изучении таинственных свитков и манускриптов, практикуя заклинания, познавая тайны магии и природы. Ощущая себя несоизмеримо выше презираемых мной людей. Сейчас же, проводя аналогию между своей изъеденной горечью обиды на селян жизнью и судьбой воина, я представила, в какого монстра он может превратиться, когда примет правду о своей матери. Сердце его заледенеет, вечным холодом покроется чарующий взгляд зеленых глаз. В мстительном наслаждении он выпустит на волю алчущего зверя, что дарован ему от сущности отца. Квинт превратится в подобие меня, но, обладая нечеловеческой силой и яростью, он будет во много, много раз опаснее и … столь же несчастен. Хочу ли я для него такого будущего? Хочу ли воспользоваться шансом и обрести равнодушного к чужой боли и горю монстра? — Нет- нет, я ещё не выжила из ума! Этот путь к уничтожению, точнее, к медленному самоуничтожению, — ответила я сама себе. — Пусть я злобная ведьма для них, но не конченный человек для себя. Мы словно две параллели, которые самым причудливым образом судьбоносно пересеклись для взаимного исцеления. Моё — будет продолжительным, не так-то просто избавиться человеку от многослойного яда, накопленного годами, его — мне казалось, теперь я знаю, что делать. Не секрет, что немощное тело излечить можно подходящим снадобьем. Это дело верное и нехитрое. Но кто задумывался о том, что заблудшую в сомнениях душу также возможно излечить? Более того, со стороны ею возможно управлять. А ведь при должном умении есть такие мастера, что диву даёшься, как ловко способны манипулировать душой. И для этого не обязательно быть магом, достаточно неплохо разбираться в человеческих страстях и вовремя вставить нужное словцо. Подозреваю, что и моему отцу не чужда эта наука. Мне, конечно, до него далеко, но, тем не менее, кое-чему он меня научил, в том числе и нескольким полезным заклинаниям, в частности — чарам забвения. Но прежде нужно срочно менять лечение, заодно будет возможность убедиться, правдив ли сон, в чем, в принципе, я и не сомневалась. То, что воину необходима именно кровь, я бы сказала: “Тут и к ведьме не ходи”, если бы сама не была ею. Я улыбнулась собственной шутке и, чувствуя, что во мне взыграло профессиональное самолюбие, отталкиваясь от теории, что Квинт — феноменальное порождение двух сущностей, в конце концов, решилась на поочередное использование чистой крови, что приемлемо для темных эльфов, и крови, насыщенной негативной энергией страха жертв, без чего не могут обойтись демоны. * * * Я подхватила плошку, наполненную кровью, совершила должный обряд очищения и понесла в хижину, подмигнув Северу. Мой приятель, обладая вредным характером, время от времени устраивал мне “сладкую” жизнь, а вернее — бессонные ночи. Когда мы не сходились в каком-либо вопросе, эта наглая морда до рассвета выла под дверью, намеренно не давая мне спать. Чувствую, ждёт меня ещё одна. Он пренебрежительно фыркнул, завертелся волчком и устроился у тисового дерева, повернувшись ко мне хвостом. Да уж, друг называется … Так как руки мои были заняты, я по привычке толкнула не совсем спиной хлипкую дверь и тем же непосредственно образом переступила порог собственного жилища. Однако, сделав пару шагов, к собственному удивлению обнаружила, что упёрлась задом во что-то… Вот чёрт! Чьи-то руки прошлись по моим плечам, по бокам скользнули вниз, уверенно обхватили талию и замерли. — Квинт? — воскликнула я и медленно, чтобы не пролить содержимое сосуда, повернулась, хлопая глазами от резкого контраста между ярким полуденным освещением двора и полумраком хижины. Ну кто же ещё?! Мой пациент стоял по пояс обнаженный, благо дело, что в штанах, и нагло ухмылялся. — Такая красота гибнет посреди болота! — нарочито вздохнул воин. Ладони его легли поверх моих, сжимающих плошку, и поднесли её к губам. Не отрываясь от меня, он выпил эликсир. Вдруг резко отшвырнул сосуд, схватил меня в охапку, притянул к груди так, что ноги мои повисли в воздухе, и со смехом закружил по комнате. Черти плясали в его зеленых с янтарными бликами глазах, и невозможно было оторваться от их завораживающей пляски. О! Это был уже не тот немощный легионер, силы которого были опустошены смертельным ранением. Пышущий здоровьем, дьявольски притягательный в своей дерзости чужеземец, твердо стоящий на бренной земле, словно ветку удерживал меня одной рукой. Чуть надавит и пополам переломит. — Пусти, — приказала я, но мой призыв больше походил на блеяние жалкой овцы, чем на требование уверенной в себе женщины. Чёрт! Почему в его присутствии я постоянно попадаю в конфузные ситуации, а ещё чаще — робею? Определённо мне легче ещё раз встретиться с одноглазым, чем противиться магнетизму аврановых глаз. А он, будто понимая это, ещё крепче стиснул меня одной рукой, свободной же… бесстыдно схватил за задницу. Я задохнулась от возмущения. Это неслыханно! Он вообще соображает, с кем он?! Я что ему, девка дворовая, или, быть может, сама перепутала заклинания и вместо чар забвения на сон наложила заклятие скудоумия? Да мыслимое ли дело ведьму за задницу хватать?! Как нельзя кстати вспомнилось предостережение отца об осторожности с воином. Уж не это ли он имел ввиду? Тогда чего, спрашивается, я рот раззявила и молчу? Опомнившись, я забарабанила кулаками по его плечам и выпалила: — Да пусти же! Не было про меж нас уговора лапать меня. — Верно, не было, хотя я очень даже не против, нимфа, — смеялся он, но видя моё недовольство, неохотно убрал руку. — То-то же. А теперь немедля поставь меня на место, — указала я пальцем на пол, сердито хмуря брови и чувствуя, как на щеках вспыхнул румянец. — И не подумаю, — лениво улыбаясь, заявил он. — Что? — я настолько растерялась, что не нашлась, что сразу ответить. Он же, воспользовавшись моим замешательством, продолжил: — Нимфа, я обещал тебе, что буду нежным и ласковым, если вытащишь меня с того света, помнишь? — Смутно. — Зато я всё прекрасно помню, — посерьёзнел он, и бесшабашная улыбка сошла с его губ. Я испугалась, что заклятие не сработало, и он помнит свой сон — воспоминание о матери. — Что ты помнишь? — произнесла я, затаив дыхание. — Помню, что ты ответила на мой поцелуй. Квинт не спросил напрямую, но в сдержанных его словах неприкрыто звучал вопрос: — “Почему?” В обоюдном молчании я рассматривала красивое, спокойное мужское лицо, на которое время скупо нанесло жесткие штрихи одинокой усталости, и мне до одури, до зуда в пальцах хотелось разгладить каждую чёрточку так, чтобы вновь вернуть ему улыбку. Но на сей раз искреннюю, заразительную, чтобы потеряться в ней всем сердцем, и вместе с ним смеяться над таким нелепым одиночеством в прошлом. Мы внимательно смотрели друг другу в глаза, оба неидеальные, непохожие на многих и многих иных, совершенно разные меж собой по природе, но, с другой стороны, кто же тогда под стать ведьме, если не демон, пусть даже наполовину? — Поцелуй меня, ведьма… — прошептали его губы. Глава 25 (ЛОНДИНИУМ) Алистар — Ну и мода нынче пошла — чуть что, сразу кулаком по морде. Что-то не очень мне в последнее время везёт, — поморщился я, в темноте оценивая на предмет увечий собственное лицо. Похвастаться было особо нечем. Один глаз, правда, не пострадал, но вот второй полностью заплыл, и видеть им я не мог. Вновь рассечённые губы распухли. Кажется, досталось и носу. Тошнота и головокружение свидетельствовали о возможном сотрясении, и гул в ушах стоял такой, что не слышно собственной речи. Ко всему прочему, с учётом того, что находился я в кишащем крысами затхлом каменном подземелье, ледяная сырость которого пробирала до костей даже сквозь лужёную эльфийскую кожу, дела мои были на редкость дерьмовыми. Да уж! Красавец, не иначе. Сейчас кулаки Фиена мне казались дружескими объятиями, а с учётом ситуации, в которую умудрился вляпаться по собственной глупости, пожалуй, я был готов согласиться с демоном, что все беды из-за баб. И венец лидерства в их плеяде я бы с почестями водрузил на очаровательную головку Иллиам Дроум-Зартрисс, ласку нежных пальчиков которой имел сомнительное удовольствие испытать несколько часов назад на собственной шкуре. Я всё ещё пребывал в лёгком ступоре от её столь эффектного воскрешения, удивляясь, как умудрился быть настолько слеп, что не почувствовал темного эльфа. Не в пример интуиции, мой член отреагировал на неё моментально. Впрочем, ни один полноценный мужик не смог бы пройти мимо сего соблазна в юбке, а уж без неё … Сейчас, я готов был смеяться над собой, если бы не разбитая рожа и привкус горечи, которую испытывает неудачник, угодивший в ловушку. — Хорош советник, ничего не скажешь! Над горячностью демонов посмеивался, а тут сам же им и уподобился. Да, вождь, тут не на голову нужно укорачивать своего советника, а на член, ведь чтобы поддаться на такую дешёвую уловку, нужно быть полным мудаком, — усмехнулся я, вспоминая недавнюю угрозу Мактавеша обезглавить меня. Я осторожно утёр кровь с подбородка оторванным рукавом рубахи и попытался сесть, но стены камеры угрожающе зашатались, к горлу подступила тошнота, поэтому при всей брезгливости к условиям моего нынешнего пристанища, лучше было отлежаться на прогнившей соломе, куда меня бесчувственного и швырнули стражники, предварительно отведя душу: — Обвела ведь, как распалённого юнца обвела вокруг пальца. Вот уж точно росомахино племя… * * * Она была несравненно хороша, эта белокурая жрица любви в золочёной маске. И даже несвоевременность её предложения не удержала меня от моментального желания обладать ею. Да и возможно ли устоять, если пред тобой само очарование дрожит от неудовлетворенной страсти. По крайней мере, именно так я тогда считал. Нежные пальчики её в спешке забираются под мою одежду, лёгкими прикосновениями ласкают грудь, она трётся обнажённым бедром о пах, призывая к ответу, и, ощущая себя как никогда живым, отметаешь всё бренное, в молчании сминая податливые губы. Она — амброзия, вкус исступления, самого эротизма. И когда этот эталон греха рукой несмело, будто прося, забирается мне в штаны, тонкие пальчики в запрещённом приёме умело сжимают мужскую плоть, жрица опускается перед мной на колени и в чувственной ласке дарит откровенное, немыслимое наслаждение, это равнозначно окончательной капитуляции. Полновесное, всеобъемлющее ощущение преклонения самой женской сути в образе этой прелестницы перед мужским, заложенным глубоко в генах, инстинктом завоевателя. Блудница в совершенстве владеет искусством соблазна, идеально чувствует мужское тело, и ни один праведник, будучи мужиком, не устоит перед утончённой, сладчайшей пыткой, с которой то безгранично щедро, то мучительно скупо посасывают член искушённые губы. Чёрт дёрнул меня пробраться именно в эту палату! При всём здравомыслии, в конце концов, я не железный! Как все, из плоти и крови, а она… она завела меня непомерно. Спешно подхватив златокудрую деву на руки, я впился в её уста, стремясь скорее добраться до ложа и одновременно выпрыгнуть из спущенных штанов. Но стоило мне уложить её на шкуры, окончательно расправиться с собственной одеждой и нависнуть над ней в нетерпящей жажде близости, как её рот скривился в презрительной усмешке, и, упираясь руками мне в грудь, во всю глотку она стала исступлённо орать: — Помогите! Насилуют! Признаться, я опешил. Столь резкая перемена в её поведении настолько поразила меня, что я не сразу понял смысла развернувшегося спектакля. Ошарашенно я смотрел на истерически вопящую фурию, вонзившую когти мне в грудь, слышал сквозь её крики топот бегущих в комнату людей, и отрешённо понимал, что вовлечён в какую-то чужую игру в главной роли со мной и отменной лицедейкой. Когда же чары соблазна окончательно выветрились и прекратили своё действо, я ощутил то, чего меньше всего мог предполагать — энергетику тёмного эльфа. Она была столь мощной и богатой, что я диву давался, как не почувствовал её сразу. Жрица была такой же, как и я! Более того, мне стало казаться, что я начинаю её узнавать, ведь, несомненно, где-то я уже слышал этот голос, знаком с этим запахом, а эта ухмылка, которой наградила она меня до… Твою ж мать! Не может быть, чтобы это была ОНА! Я едва успел сорвать с лица эльфийки золочёную маску, чтобы увериться в своей догадке, прежде чем ворвавшиеся солдаты стащили меня с неё, швырнули наземь и принялись молотить. Уже потом, когда меня, изрядно поколоченного, волоком тащили в темницу, я смог расслышать, что помимо насилия мне инкриминируют также и убийство какого-то губернатора, но все то время, пока стражники вымещали на мне свою прыть, их усердие как-то вяло доходило до меня, слишком впечатлительна была встреча с cam verya. * * * Как причудливо всё складывается. Сперва Мактавеш приволок принцессу, теперь неожиданное появление этой гадюки. Неужто призраки прошлого возвращаются, или догма о материальности мысли имеет действительную под собой почву?.. Если так, Лайнеф я искал, и даже сейчас, несмотря на неверные её выводы и унизительное обвинение, искренне рад видеть наследницу, то, что касается Дроум-Зартрисс, её воскрешение никоим образом не входило в мои планы. Пусть я частенько и вспоминал о ней, но лишь как о ярчайшем примере беспринципной стервы, не гнушающейся ни убийством, ни распутством. Хотя, не скрою, думать, что именно она стояла передо мной на коленях, было невероятно приятно, и, пожалуй, я не скоро забуду виртуозную работу её губ, но последующие события полностью подтверждали давно сложившееся мнение об этой женщине. — Ну что же, Иллиам cam verya, по весьма странному стечению обстоятельств наши судьбы вновь пересеклись. Не скажу, что я в восторге от этого, но должок у тебя теперь передо мной есть. Хороший такой должок. Злость на неё придала мне сил и, покряхтывая от боли, я стал подниматься. Возможности одеться в той злополучной комнате мне не дали, хорошо, вещи швырнули в камеру. Нужно было хоть мало-мальски привести себя в порядок да справить нужду, благо дело, единственное удобство в виде полупрогнившего ведра имелось. Зная Молоха и Шагса, я нисколько не сомневался, что оценивать щедрое гостеприимство местных властей мне остались считанные часы. Демоны — ребята серьезные, не потерпят унизительного плена одного из своих. А застукай меня эти хохмачи в чём мать родила, да таким расписными красавцем — смеха потом не оберёшься. «Одного из своих» — абсурдная ирония жизни, не меняющая факта своего существования из-за собственной абсурдности. Тем не менее, я не жалел о прошедшем столетии, проведенном в одной «упряжке» с демонами, и буду искренне сожалеть, если в будущем в борьбе за земли эльфов мне придется скрестить свой меч с кем-нибудь из клана Мактавеша. Радует, что рассчитывать на подобное не приходится — слишком мизерный шанс на возвращение головорезов в Темный мир. Ну, что-то я отвлёкся. Пора о насущном … Теперь уж Молох определённо прав — нужно выбираться отсюда и возвращаться в Данноттар, оставаться в Лондиниуме бесполезно. Миссию свою как Каледонского посла по собственной дури и с содействия белокурой мегеры я благополучно провалил, хотя… Погоди, советник, погоди! Минуточку! Куда это я тороплюсь? Давай-ка остынем, отбросим в сторону тот факт, что Дроум меня обломала, и зададимся элементарным вопросом: «Какого чёрта она тут ошивается?» Зная её неуёмные амбиции, рядовой статус подстилки ей никак не подходит, а то, что своими прелестями она и евнуха до оргазма доведет, придаёт ей немалой ценности и веса среди власть имущих. Так, так… Возможно, стоит задержаться в этих чертогах и понаблюдать, как дальше будут развиваться события. Ну, а если запахнет «жареным», вот тогда уж Молох с Шагсом пусть меня и вытаскивают: — Охрана! Иллиам В сопровождении стражи я вновь шла по тому же коридору, в котором совсем недавно лишила жизни омерзительную субстанцию, именуемую совсем недавно Крофордом, и ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда поравнялась и прошла мимо того места, где все и произошло. Сейчас меня больше волновало иное, а именно: не проходящее ощущение роковой ошибки, допущенной мной в отношении незнакомца в чёрной маске. И вроде бы всё рассчитала, удачно разыграла, придраться не к чему, но сама жертва меня тревожила безмерно. Это сравнимо с тем, как если бы тебе завязали глаза и дали испробовать достойное вино. Ты чувствуешь знакомый вкус, но никак не можешь вспомнить, когда и где ранее пил его, и даже названия не помнишь, а упрямая память отказывается уступить. Необъяснимым было и то, что я не почувствовала рядом с ним человеческой ауры, будто её и не было в помине, хотя мои нервы за эту тяжёлую ночь настолько на пределе, что ничего удивительного. Но больше всего испугала собственная реакция на этого самца. Впервые за долгие годы мне хотелось секса. С ним. С загадочным незнакомцем в маске, от которого за версту несло высокомерием. Добротного, голого секса, не во имя чего-то, по принуждению или за какие-то блага, а НАСТОЯЩЕГО! Страстного, дикого, животного! Так, чтобы кости трещали от его объятий, чтобы забыть своё имя и кто такая, орать не от боли и презрения к себе, а от непритворного оргазма, пока он вколачивается в тебя. Чтобы почувствовать, что такое быть слабой, желанной женщиной в руках сильного мужика.