* * * — Так продолжаться больше не может! — всё шептала и шептала я, убирая с потного, горящего лица пряди волос. Задыхаясь под тяжестью шкуры красного оленя, я дернула её с себя и уселась в изголовье на ложе, прислушиваясь к шуму разбивающихся о скалы волн. Лунные блики лениво разгоняли ночные тени в просторной палате, замок давно погрузился в ночной холод, а меня трясло, будто в лихорадке. Влажное ночное платье противно липло к телу, причиняя дискомфорт. Все признаки простуды, но… если бы это было так, считай, что легко отделалась… О, нет! Не узнавая себя, я изнывала от совершенно иного заболевания. Такого постыдного, извращённого, что в период обострения оно выбивало почву из-под ног, и в здравомыслии отказывал рассудок. Наивная, когда-то я надеялась излечиться от него, но хворь эта оказалась слишком сильна. Никакими средствами, никакими противоядиями её не вывести. Мёртвой хваткой она вонзила в меня свои клешни, и ныне я убедилась, что к ней возможно лишь только привыкнуть, принять и сжиться, как если бы она была частью меня самой. Я просила богов, но, глухие, они не услышали моих молитв, отвернулись и предали. Что дальше? Заложить душу дьяволу? Так на что она ему, коли капля по капле истекает неутолённой жаждою по зеленоглазому его порождению? Стоит закрыть глаза, и вот он… тут же… рядом… огненным пламенем губ выжигает на паточном моём теле бессрочные клейма принадлежности ему. Это уже не вожделение — это необходимость… как дышать. С вымученным стоном, кусая губы, я сорвала с себя ночное платье и отшвырнула прочь. Не впервой перекатившись на сторону инкуба, уткнулась носом в хранящую его терпкий запах подушку, закрыла глаза и, сгорая от стыда, дрожащими пальцами стала ласкать собственную плоть там, где касался лишь только он. Окутанная его ароматом, до крайности доведённая только что виденным сном, я намеренно топила себя в чувственной иллюзии и, казалось, вижу горящие триумфом глаза, слышу чуть насмешливый голос: — «Ты покормишь меня, детка?» — «Ну раз ты пришёл сам…» Исторгая прерывистые хрипы, скованная трепетом предвкушения, я замерла, пока под интенсивным движением пальцев скопившийся внизу чрева жар краткими судорогами не пронёсся по телу, ослепляя мнимым высвобождением. В отчаянной необходимости я потянулась к ЕГО губам: «Ну же, где ты, чёртов ублюдок? Закрой уста поцелуем, с жадностью пей свой напиток так, как желаю тебя я!» Но бездушным его обладателем дар мой не принят. Он слишком занят для этого, слишком далеко… Потопив истошный крик в подушке, я с силой сжала бёдра и несколько раз наотмашь ударила по кровати кулаком: — Тебя никогда нет, когда нужен, сукин ты сын… Так уж заложено в наших генах, что самые сокровенные, тайные страсти мы инстинктивно доверяем тьме. И я не исключение. Успокоение приходило постепенно, вместе с таявшим на небосводе ночным светилом. Оно, словно бледнея не от надвигающегося рассвета, а от моего греха, молчаливо утешало: «Таков твой удел, эльфийка. До следующего раза, до следующей ночи». Смахнув непрошенную влагу с лица, я почувствовала наконец себя в форме и поднялась в поисках одежды. Стараниями моего мучителя в пользовании моём были исключительно платья. Правда какие! Достойные самих императриц. Гретхен чуть удар не хватил, когда у первого подвернувшегося я разрезала подол так, чтобы можно было свободно ходить, демонстрируя оголенные бёдра. Но, считая это неприличным, нахалка настояла на вмешательстве портних, в результате теперь на моих платьях юбки превратились в этакие новомодные шаровары на восточный манер. Сейчас же под руку мне попалось простенькое белое платье, расшитое скромными, совершенно невычурными кантами. Очень приятное и на ощупь, и на внешний вид. Что-то было в нём невинно-трогательное. Жалко резать такое. Недолго колебавшись, я натянула его и невольно улыбнулась. «Если бы меня в нём увидела Иллиам, глазам не поверила». Я подошла к оконному проёму, села на каменную плиту и обозрела покои вождя: — А здесь не помешало бы перестановочку сделать, — припоминая, как подруга вынуждала меня уступить в каком-либо вопросе нагромождением мебели, доводя при этом до белого каления, я злорадно потёрла руки и, соскочив с подоконника, направилась к стоящему посередине покоев ложу. — Ну что же, приступим, — как можно тише, чтобы не привлечь внимание стоящих за дверью караульных, я стала сбрасывать на пол шкуры, пока не дошла до переплетённых в основании кровати кожаных ремней. Ложе было переносное, что не могло не радовать. — Какой, оказывается, предприимчивый мне достанется муженёк, — фыркнула я, сдувая упавшие на лицо пряди и, вдруг под кроватью увидела то, что никак не ожидала. Переступая меж ремней, я дошла и подняла с пола мой эльфийский кинжал, клинок которого покоился в ножнах, поэтому ранее я его и не замечала. — Как же так, Мактавеш, ведь ты его всегда с собой носишь?! Удивлению моему не было предела. Предположить, что вождь в спешке позабыл взять с собой убивающую демона эльфийскую сталь, при его-то обстоятельности было бы ошибкой. Оставалось думать, что Мактавеш намеренно оставил кинжал для меня. Вот чёрт! Неожиданный вывод поверг меня в недоумение, отбив всякую охоту пакостить инкубу. Бережно погладив драгоценную реликвию, я тщательно пристроила оружие к поясу платья и вернулась к окну, ожидая, когда на горизонте забрезжит рассвет. — Нужно лишь потерпеть немного, и я вытрясу из чёртового… — назвать его ублюдком отчего-то язык не повернулся, — Мактавеша правду о прошлом. С линии горизонта взор неспешно перешёл на умиротворённую картину пока ещё пустующей площади, цепляясь за дома, кузницу, сараи и ристалище. Наконец, устремился к мысу трёх стихий, жаль, заброшенная постройка частично срывала его суровую красоту. Уединённое место, ставшее для меня особенным с тех пор, как инкуб признался, что и он любит там засиживаться. Тогда я впервые задумалась, что между нами, такими разными, возможно нечто общее, и это было для меня откровением. Я вдруг поймала себя на мысли, что ещё ни разу не любовалась просто так, беззаботно, отрекшись от тревожных дум, рассветом в Данноттаре, и загорелась неудержимым стремлением сейчас же отправиться к мысу и исправить это упущение. Должно быть, это великолепно — стоять на краю земли и, встречая утро, приветствовать дневное светило. — Так что мешает свободной воительнице осуществить желание? — усмехнулась я и, поддавшись импульсивному желанию, перемахнула через подоконник, легко спрыгнув на крышу ранее запримеченного сбоку эркера. Будь бы на моём месте человек, тем паче — демон, черепица бы не выдержала и, понаделав шума, прыгун наверняка бы покалечился. Определённо, есть свои прелести быть эльфом. Цепляясь за камни, я без труда достигла земли и, держась тени, направилась к мысу, не помышляя о том, как незамеченной вновь вернуться обратно. Разумеется, я прекрасно понимала, что не сдержала данного на совете слова и впоследствии мне предстоит объясняться, однако, меня это абсолютно не трогало — они знали, на что шли, когда дерзнули обратить воина в трусливую девицу. Беспрепятственно преодолев открытое пространство, странно, что не приметила стражников, я приблизилась и завернула за угол ангара, выйдя на знакомую тропу. Я так спешила увидеть, как на востоке небо, соприкасаясь с морем, взорвётся яркими всполохами, и красный диск величественно займёт свой пьедестал, что слишком поздно поняла, какую непростительную ошибку совершила… Как только я достигла мыса трёх стихий, первое, что почувствовала — запах свежей крови. Здесь её было так много, что не наступить нужно было постараться. Трава, камни… всё было окрашено красными брызгами, медленно стекающимися в лужи. Тут же двумя бесформенными массами лежали человеческие тела, от которых в холодный утренний воздух исходил пар. — Ну наконец-то! — угрожающим предупреждением разнёсся утробный рык над мысом. Я вздрогнула от неожиданности и обернулась, в предрассветных сумерках рассматривая мужской силуэт. — Долго же тебя ждать пришлось, ушастая. — Сегорн?! — не сразу узнала я в приближающемся монстре старейшину. Да и сложно было бы узнать, столь разительна была перемена: лихорадочно горящие лютой ненавистью глаза, всклокоченные волосы, звериный оскал, вздутые от возбуждения вены на шее. На залитой кровью одежде красовалось омерзительное ожерелье из человеческих ушных раковин. Зато как знакомо из той, прошлой жизни. Именно с такими тварями эльфы сражались в бою. Так вот кто убийца! Теперь становилось понятно, отчего не могли сыскать. Состоя в совете, он заранее знал, где и как его ищут. Пряча от демона эльфийский клинок, я встала к нему другим боком и, стремясь унять зашкаливающее сердцебиение, незаметно сжала в руке рукоять. Я печально покачала головой. — Вот глупая. Стоило догадаться ещё на площади, что это ты. — Я бы тебя и там при всех выпотрошил, жаль, что не дали, — он глухо зарычал, глаза вспыхнули огненной магмой. — Не выйдет, тупой выродок! — оскалилась я в издевательской гримасе. — Дай срок, и всё ваше дьявольское племя у меня по струнке маршировать станет, а вождь ваш — пятки лизать. — Не будет тебе сроку! Подохни, сука! Отправляйся к своим ничтожным богам! Нехитрый расчёт сработал. Он полностью оборотился в демона — как просто всё-таки спровоцировать зверя! — отшвырнул меч, выпустил когти, с рёвом прыгнул на меня, что мне и было нужно. Отклонившись в сторону, я пригнулась, мгновенно выхватила клинок и подставила лезвием под бок проносящегося по инерции мимо монстра. Дело сделано. Чёрная кровь оросила ярко сверкающую голубую сталь. Рана не глубокая, но и этого довольно. Ещё немного, и он замертво рухнет наземь. Ошарашенный Сегорн, мгновенно почувствовав боль, удивлённо переводил взгляд с клинка на меня. — Эльфийская сталь… — прохрипел он. Я равнодушно кивнула, отрицая малейшую надежду на иное. Делиться собственной кровью во спасение ублюдка, истязавшего беззащитных рабов, я не собиралась. — Может перед смертью ответишь, почему? — бесстрастно взирала я на Сегорна, вновь приобретающего человеческий образ. — Ты… — он был силён, но голубая сталь знала своё дело — жизнь медленно покидала его. — Такой вероломной падали, как ты… Тебе мало смерти Повелителя и сотен нас? Мало того, что сгубила Фиена?! Повторения быть не должно… — Как, чёрт возьми… как сгубила? — вскричала я, зная, что время идёт на минуты. Второй раз за прошедшие сутки я слышу о погибели, но если бы я хоть что-нибудь понимала! Людское светило медленно восходило на небо, озаряя сатанинского хищника красными лучами, я ещё надеялась услышать полный рассказ, когда вдруг острая боль ужалила в спину. Ещё и ещё. Во рту появился противный привкус крови, и единственный вдох не смог наполнить лёгкие. Сереющая рожа демона медленно стала расплываться, пока не превратилась в огромное аморфное пятно. Я услышала призывающий глас Теней и окунулась в пустоту, когда над Данноттаром стоял кровавый рассвет. * * * Раненный демон с отвращением наблюдал, как Эйблихир вонзает клыки в недвижимое тело, сдирая вместе с одеждой кожу эльфийки. В конце концов он процедил: — Ты хочешь трахнуть дохлую эльфийскую шлюху? — Почему нет?! — тот оторвался от Лайнеф, стёр кровь с лица перепачканными ею же руками, и в спешке принялся стаскивать с себя штаны. — Всё время хотел добраться до этой суки и понять, что в ней нашёл Фиен, что плевать хотел на нас всех? Наконец, являя красному солнцу почерневшее от возбуждения жуткое тело монстра, он содрал с поверженной воительницы платье, вонзил в белоснежные груди звериные когти и, не обращая внимания на сочащуюся из глубоких ран на теле эльфийки голубую кровь, лег сверху на женщину. Глаза ублюдка загорелись ярко-оранжевым цветом, изо рта вместе с паром бесконтрольно потекла горячая слюна, испепелённая изнутри жаром сатанинского хищника, вдоль спины человеческая кожа стала трескаться и расходиться, мерно вылизывая хозяина языками пламени. — Куда тебя сперва трахнуть, сука: спереди, или сразу в зад? — прохрипел насильник в мертвецки бледное лицо эльфийки, утробно рассмеявшись собственной шутке. — Нет, ты точно рехнулся! Оставь её! Она и мёртвая опасна, — морщась от боли, Сегорн подошёл и дёрнул приятеля за волосы назад так, что тот завалился на спину, демонстрируя колом торчащий член. — Бл**ь! Ты что, паскуда, творишь?! — вскочил тот с кулаками и пихнул собрата в грудь, но, заметив испарину на посеревшем от боли лице, отдёрнул руки. — Лучше присоединяйся. Выпей крови этой твари, иначе подохнешь. Давай! Я, так уж и быть, следом. — Надо же… Такая пустяшная рана… — харкнул собственной кровью Сегорн и, пошатываясь, обошёл приятеля. Подойдя к эльфийке, он пару секунд смотрел на распростёртое её тело, после чего мыском сапога не без усилий пихнул Лайнеф в пропасть и тут же рухнул замертво на глазах изумлённого Эйблихира. — Зачем? — взбешённо заорал тот, но вопрос его потонул в шуме волн и характерном звуке разбившегося о камни тела принцессы. — Вот сука…. Даже дохлую не отымел, — разочарованно взвыл на луну демон. Глава 32 Тем временем, как в Данноттаре произошли известные события, лицо, никоим образом не заинтересованное в печальном их развитии, появилось в одном из шумных Лондиниумских трактиров и заняло одинокий столик в самом углу заведения, облюбованного завсегдатаями, охочими до выпивки. Как принято, все судьбоносные решения принимаются наверху, среди сильных мира сего, зато самую девственную, первородную информацию можно черпать исключительно среди обывателей. Стоит лишь раствориться средь них и уметь верно отделять сродни зёрнам от плевел истину от слухов, и получишь изумительный материал, необходимый искусному стратегу для верного хода в партии задуманной им игры. Поэтому рациональный ум Кирвонта, а именно им было обозначенное лицо, диктовал оставаться неприметным и, благодаря острому слуху, внимать всему, о чём чесали разнузданными в подпитии языками посетители трактира. Известное в городе заведение разве что с огромной натяжкой можно было заподозрить в чистоплотном содержании, а уж тем более в наличии художественного вкуса, что никоим образом не беспокоило хозяев, благо и без сих добродетелей дела их шли весьма благополучно. Что же касательно не начищенных полов, засаленных столов, да чарок, видавших лучшие времена, так и утварь по чину, и обхождение соответствующее. «Раса плебеев. Ленивы, жадны и глупы. Ко всему склонны к самоуничтожению. Даже не знаю, стоит ли их в расчёт принимать… — брезгливо наблюдая, как мухи ползают по грязному столу, размышлял эльф. — Разве что на рудниках пригодятся. Всё лучше, чем демоны. Эти гордые, из них рабов только посредством чар сделать можно, что весьма ненадежно. Если рассудить, людишки трусливы и вполне поддаются дрессировке. Да, определённо, самое место ничтожествам на эльфийских рудниках. Пусть там и дохнут. А пока, ради дела, что ж… не замараешься — не возымеешь» К разочарованию темного, присутствие его персоны, сокрытой от окружающих, казалось бы, уединённым местом да плащом, в таверне не осталось незамеченным. Люди подозрительны, и вскоре он стал ловить на себе косые взгляды. Шумные разговоры о гибели какого-то королевского отпрыска, да кто на очереди на пустующий престол, поутихли, пока совсем не сошли на нет. — Ты кто такой будешь, а, мужик? Что-то я признать тебя не могу. Скинь капюшон-то, — решился удовлетворить всеобщее любопытство один из компании за общим столом. В одной руке он держал полную чарку эля, в другой же удерживал грудастую и нарумяненную деваху, пристроившуюся у него на коленях. — Да чего ты его выпытываешь?! Стражников нужно звать, там разберутся, кого к нам ветром надуло. Но то ли свербело у смельчака в седалищном месте, то ли и в самом деле во хмелю перед девкой хотел пофорсить, воспользоваться советом приятеля он и не думал: — Ты так и будешь молчать, или скажешь чего? — повысил он голос, оскорблённый невниманием философа, и тут, обращаясь к приятелям, воскликнул: — Братцы! Так он из тех каледонских выродков, что монаха нашего кончили! А ну, хватай его! Моментально возникшая пауза взорвалась возмущённой бранью. Заведённые призывом завсегдатаи повскакивали с мест в стремлении добраться до чужака и поквитаться за смерть не коронованного, но уже признанного обывателями за щедрость свою (как раз накануне попивали во здравие и за счёт Константа) короля. Но праведный их пыл поубавился, стоило Кирвонту встать и скинуть капюшон. Подняв голову, темный умудрился единственным глазом обозреть сразу всех, из складок плаща блеснула сталь, а тонкие губы темного зашелестели монотонно сиплым равнодушием: — Я могу обратить вас в вечность, если возжелаете. Либо быть милостивым, забыть вашу дерзость и угостить доброй порцией эля. Взамен вы поведаете о последних событиях в вашем селении и о каледонских варварах, к коим отношения я не имею. Решать вам, — вытащил он из-за пояса и эффектно швырнул на стол мешочек монет в подтверждение слов. От чужака исходили столь мощные флюиды уверенности, что у посетителей таверны отпали малейшие сомнения в правдивости его обещаний. Неброская, дорогая одежда и до блеска начищенные сапоги, точёные черты бесстрастного лица, бледная кожа, холёных руки, присущая высокому сословию обманчивая леность отточенных движений — сама внешность выдавала в нём птицу высокого полета, и в тоже время — пугающий шрам, сползающий по щеке из-под чёрной повязки, колючий, пригвождающий к месту взгляд белёсого глаза, и голос, от которого пробирала дрожь… «Этот пришлый богат и, несомненно, опасен. Так стоит ли нарываться на неприятности, коли практически задарма предлагает брюхо набить? Какая разница, от кого сей чудак узнает новости, о которых уже судачит весь Лондиниум, тем паче, что не каледонец», — здраво рассудили заядлые выпивохи и, недолго колеблясь, пошли на мировую, зазывая темного за их общий стол.