Проповедник засучил рукав, и взгляды каждого обратились к изувеченной ручке Ежи. – Кто-то скажет, что это клеймо! Лжецы назовут уродством! Мать Ежи громко охнула, но супруг успокоил ее, положив тяжелую ладонь на плечо. Он знал, что подобные речи всегда начинаются с чего-то пугающего и обидного, но заканчиваться?имеют свойство хорошо.?Ежи виновато опустил голову. – Кто сотворил с тобой такое?! – сгущал краски Вит. – Иные скажут, что Отец Переправы, но то лжецы и хулители! – Собака, – прошептал мальчик, и на его глаза навернулись слезы. –?Я фигурки на реке нашел, а?Ворчун укусил прям за руку. Я д-де-де, –?мальчик начал заикаться, но Старик опустил его руку и почти по-отечески пригладил кучерявые волосы готового разрыдаться мальчишки. – Иди к родителям, – прошептал проповедник, но, повысив голос, продолжил, уже обращаясь ко всем присутствующим. – От обиженных, от убогих, от израненных и сломленных может отвернуться лишь каменное сердце! Каменное сердце, но не Отец Переправы! Великий паромщик окинул взором своим Угольный Берег и увидел сотни, тысячи, тьму! Тьму несчастных, втоптанных в грязь и ставших грязью душ! А после обратил он взор свой в Серебряные хляби и увидел путь сквозь хладные воды. История о том, как Отец Переправы перевел первых людей на Озаренный берег, была любима чернью или, как говорили в?Оддланде, голытьбой. Вит мог рассказывать её без устали и с упоением, но тогда разумом его завладела совсем другая история. Весь вечер он размышлял про себя, что за фигурки нашел мальчишка, и почему собака изгрызла руку Ежи, оставив тому лишь два здоровых пальца. 3 Ежи уже спал. Взрослые ждали, когда он уснет, чтобы лишний раз не вскрывать старые раны. – По весне река Хельга вышла из берегов и подмыла берег. Там, чуть дальше Подлеска, – отец Ежи задумался, почесал бороду и продолжил, – рыбаки говорили, что аж пещеру намыло. Кто знает, может сами по тихой грусти выкопали, только на кой леший оно им надо. Ладно бы холодную хотели сделать, чтоб рыбу там держать, прежде чем люди барона за ней приедут, но там с полдня вдоль берега идти по солнцепеку. Короче, я верю, что пещеру ту река намыла. Вит отхлебнул пива и кивнул в знак того, что понял, о чем толкует его собеседник. На деле он понимал мало. – Золото могли искать?? – поинтересовался проповедник. – Да и по сему некоторые верят, что мужичье из Подлеска все-таки копало там,– мужик задумался, нахмурил лоб и продолжил, – да, думаю могли. Иной раз тут такое случается. Хельга через горы течет, да и земля богата?миреналами. –?Минеравами, – поправил его Вит, припоминая, так ли говорили ученые мужи, приходившие в былые дни к его хозяину. – Ты был в той пещере? – Бывал, да. Холодрыга, даже в самый зной. Говорили, что потеха там. Ничего потешного, Отцом Переправы?клянусь. Дух там смрадный какой-то стоит… – А при чем тут Ежи? – Река намыла берег, в реке разное начали находить. То заколка, то монетка чудная, с дыркой по центровине. Вот Ежи и нашел там свои деревяшки. Игрался с ними, а потом домой принес. Резьба топорная, я лучше режу, но мальчугану нравились, а мы…?А?мы и ладно, пусть играет. Только вот Ворчун наш, – мужчина тяжело выдохнул. – Собайка?добрая была. За четыре лета, что жила, хоть бы?набрехал на?кого... Как дед ворчал, да и только. А тут как увидел Ежи с этими человечками да как набросился. Еле оттащили. С пальцами отгрыз… Сукин сын, чтоб его черви жрали… – Очень странная история… Все, что добыто в реках, благословлено Отцом Переправы. – Так-то оно так, но горе семье это благословение принесло. – Думаю, что в Ворчуна вашего Угольная тварь вошла, – Вит говорил это на свой трах и риск. За пугающие истории проповедников могли избить, и случалось так, что били. Но, видя понимание в глазах собеседника, он все же продолжил. Старик не мог знать, что отчасти был прав. – Те, кого Отец Переправы оставил на том берегу, посчитал недостойными и не повел за собой на Озаренный берег. – А такое возможно?? Наши в угольных не верят. Гутарят, дескать ентих монстров сочинили, дабы монетку с нас выцарапать. – Отцы церкви считают, что да. Если вселиться в человека им не под силу, то зверье Угольным тварям вполне по зубам. Когда?сука,?породившая?Ворчуна,?ощенилась, щенят окунали в реку? – Да нет вроде, – мужик почесал голову, а его баба, прежде внимательно слушавшая, прошептала. – Да кто же его знает… Он же?приблуда?был. – Выкинули ли вы те фигурки? – поинтересовался старик. – Или от воды дерево сгнило? – Да нет, храним. В сундуке лежат. – Могу я взглянуть на них??- он не знал, зачем задает этот вопрос, но какая-то часть души Вита требовала найденных в реке фигурок. – Это важно... Баба встала с лавки и, подойдя к сундуку, извлекла?тряпицу,?в которую были обернуты находки. На мгновение ей показалось, что отбрасываемые очагом тени замерли, но то было лишь мгновение, и баба прогнала пугающие мысли прочь. – Вот, глядите. Как будто только вырезали. – И правда, – буркнул Вит себе в бороду, – словно и не лежали в воде. Он не мог отвести глаз от трех вырезанных из дерева человечков. Все они с легкостью помещались в ладони и поблескивали в тусклом свете, едва различимо подрагивая. – Ежи считал, что они потешные, – произнес отец сопящего на лавке мальчугана, – только вот чем потеха обернулась. Старик сжал фигурки в руке и понял, что знает имя каждой из них. Осознание пришло само собой и не испугало Вита. «Наверное, видел нечто подобное в доме прежнего хозяина», – подумал он, а вслух прошептал: – Это Возлюбленная, Покинутая и Скорбящая. Могу я оставить их у себя? На память о Ежи, само собой. Освободить их надобно. Устали Сестрички в дереве спать. Родители изувеченного мальчика что-то ответили, затем о чем-то спросили, но Вит уже не слушал их. Старик внимал голосам фигурок и понимал, что прежняя жизнь бродяги подошла к концу. – Так много нужно успеть за лето, – произнес он. – Говорят, что у вас в лесу холм есть. Это так? – Так. В самом центре полянки. Холмом назвать сложно, скорее холмик. А что? – Говорят… – Вит чуть было не обмолвился о том, кто именно ему это говорит, облизал пересохшие губы и продолжил, – говорят, что у Вас есть инструмент для рытья земли. Это так? 4 –?Как тебя зовут, сынок? По щекам мальчишки двенадцати лет от роду катились слезы. Безумный старик не связывал его, не издевался над ним, не бил, но дал понять, что если он хочет жить, то уходить от костра будет не самой лучшей идеей. – Пиотр, – его голос дрожал. – Дедушка, отпусти меня. – Ты сам пришел ко мне, – ухмыльнулся старик, – куда же ты собрался теперь? Здесь, на поляне, было что-то помимо него и старика. Это что-то скрывалось в ночном мраке, этим чем-то были пропитаны скрипучие кроны сосен, и это что-то заткнуло клювы ночным птицам. Возможно, именно эта сила разбудила мальчишку посреди ночи и заставила прийти в лес, разыскать в этом лесу человека и сесть напротив огня. Все это произошло будто бы во сне, и, пробудившись, Пиотр был в ужасе. – Умоляю, – прошептал мальчик, – Великий Отец Переправы, сбереги меня. Так говорила его бабушка, так говорит его мать. В трудный час принято обращаться за помощью к Отцу Переправы и Пиотр обращался, но по пустякам. Он просил подвести рыбу ближе к берегу, прогнать грозовые тучи, и чтобы отец не порол его за шалости. Он так часто просил о чем-то Бога и теперь боялся, что утомил того своими пустяковыми просьбами. Старик удивленно поднял густые брови, и свет костра заиграл в его мутных, напоминающих рыбьи глазах. – Не упоминай этого имени, Пиотр. Не оскорбляй присутствующие здесь силы, а иначе, – старик погрозил ему пальцем. Голый, вымазанный грязью и безумный человек, – иначе я накажу тебя. В свете огня мальчишка видел старый, покрытый копотью котел, и, Отец Переправы, какая же здесь стоит вонь! Смрад впитался в каждую травинку, в каждую сосновую иголку. Неподалеку от котла лежал инструмент. Кирка, лопата. Старик, должно быть, трудился здесь, и, проследив направление взгляда своего гостя, он ухмыльнулся в седую, позабывшую о гребне бороду: – Это был праведный труд, сынок. Я хорошо поработал. Безумец замер, огляделся по сторонам и вслушался в мертвенную тишину леса. – Да, Сестры. Это честь для меня. Я так рад, что освободил вас из дерева. Я так рад, что именно в эту ночь сей Холм обретет смысл, – пауза. Пиотр вслушивался в каждое слово безумца, в его хриплое и сбивчивое дыхание. – Я не прошу награды, ведь само служение уже является наградой, – он уставился в темноту, говорил с ней, и, кажется, тьма отвечала ему. – Дедушка. – Заткнись, – захрипел старик, – не смей открывать пасть, когда говорят Сестры! Иначе, – он опять поднял указательный палец вверх и добавил, – я выбью тебе все зубы. Чтоб ты усвоил урок. Сестры, вы же не против? Пиотр закрыл руками лицо. Всем сердцем он желал одного, чтоб его отец оказался здесь. Да, Ансгар бы показал этому выродку, каково это пугать детей. Безумец не приблизился к нему ни на шаг, но Пиотр, сын уважаемого в Подлеске человека, знал – у безумцев очень короткое расстояние между словом и делом. Отец учил его не показывать собственный страх. Это был хороший совет, но сейчас от него не было проку. – Сестры не против, – улыбнулся старик, – но ты толковый мальчик. Ты послушный мальчик. Погляди сюда да не боись. Погляди-ка на то, как славно я поработал. Это был славный труд, Пиотр, – он указал на яму в центре поляны. – Не идеально, но я наберусь опыта, обещаю тебе. Скоро сюда придут люди и принесут вторую жертву, – старик посмотрел Пиотру в глаза и, увидев в них понимание и ужас, захохотал. – Меня зовут Вит, – представился он наконец и, усевшись напротив Пиотра, протянул руки к огню. – Успокойся, мальчик. Тебе нечего бояться. Ты же не боишься? Сестры сказали, что ты вспомнил о каком-то Ансгаре. С этого человека будет толк? – Сам у него и спросишь, – выдавил из себя Пиотр. Угрозы давались ему с большим трудом и в менее напряженной обстановке, а сейчас он не мог успокоить дрожь в членах. – Я не боюсь, – мальчик понимал, что если не бежать сейчас, то потом может быть поздно. Осмотрев собеседника, Пиотр решил, что того не хватит сил догнать его. Но хватит ли сил у самого Пиотра побороть страх? – Ты боишься, но ты храбрый. Сёстрам ты нравишься, а что до твоего папашки… – старик резким движением поднес палец к губам, несколько раз кивнул и продолжил все тем же спокойным голосом. – Сестры говорят, что ты думаешь о побеге. Ты ведь думаешь о побеге? – Нет. – Подумай хорошенько, прежде чем врать. – Я не вру. Старик схватил с земли камень и швырнул его в лицо Пиотра. – В таком случае ты обвиняешь во лжи Сестёр. Грязный сопляк. Твоему папашке придётся искупать вину… Сестры хотят, чтоб было так. Ну-ну! – Вит обдал ребёнка полным презрения взглядом. – Не распускай нюни, я знаю, ты живой. Пиотр лежал на земле, нелепо раскинув руки. Кровь сочилась из разбитой брови. Голова болела так, словно в нее вбили гвоздь. – Можно я уйду? – прошептал мальчик. – Пожалуйста. – Ты все испортил, сопляк. Ты все испортил. Надейся, что они не держат зла.