СВБГ: Сумма существенная. Нам потребуется время на сбор таких средств. – Твою мать, – выдохнул Уилл. – Они согласились! – А куда они денутся, – ответил Хамза. – И теперь они знают, что мы, черт побери, понимаем, что делаем. – Они говорят, что им нужно время на сбор денег. Сколько им дать? Хамза на пару секунд задумался. – Семьдесят два часа. Могут ликвидировать некоторые активы, если понадобится, но последний их проспект утверждает, что у них почти столько же на инвестиционных счетах, готовых в дело. Только им понадобятся всякие утверждения и согласования. В общем, просьба их вполне оправданна. Оракул: Средства должны быть получены в ближайшие 72 часа. СВБГ: Согласны. На тот же счет? ОРАКУЛ: Да. Используете ли вы до конца оплаченное время беседы? СВБГ: Да, но еще одно. Если вы нас обманули, будьте уверены, что мы используем все возможные средства, чтобы вас уничтожить и вернуть наши деньги. Уилл нахмурился, сердито глядя через экран лэптопа. Руки вдруг стали очень твердыми. Оракул: Меня уничтожить? Десять слов на Сайте – и больше ничего не надо. Что для вас, что для каждого в этом мире. Подумайте об этом, кретины. Уилл закончил беседу. Он решил, что фонд несколько онемел после финального обмена репликами, что вполне понятно. Ответа ни на один из следующих вопросов он не знал, и это было хорошо и правильно. Напряжение от еще одного попадания могло бы его убить. Он закрыл чат, посмотрел на Хамзу, который снова вернулся в кресло, глядя на баланс банковского счета на компьютере. Казалось, он оглушен или даже слегка одурманен. Уилл откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Всего лишь апельсины, подумал он. Фрукты, бог ты мой! Фрукты. Ну какой тут может быть вред? Глава 4 Преподобный Хосайя Брэнсон сморгнул пот с век и пристально всмотрелся в стоявшую перед ним женщину. Она улыбнулась ему; глаза ее блестели восторгом. Она не была красива, но была серьезна и преданна, и это компенсировало некоторую простоту ее черт. Брэнсон ощутил, как его захлестывает волна экстаза. Он закинул голову назад, закрыв глаза, и поток неразборчивых звуков хлынул из обмякших губ, язык, казалось, его не слушался. Он напрягся, потянулся вперед и положил руки на лицо женщины. Ее ресницы, касаясь ладоней преподобного, дрожали, напоминая лапки паука. Последний судорожный вдох – и он оттолкнул от себя лицо девушки, его завывания стихли. Брэнсон широко раскинул руки, потом соединил их перед собой, обняв воздух. И открыл глаза. Служки подхватили падающую девушку, и она лежала у них на руках, как новорожденная, тощие бледные руки и ноги повисли, будто бескостные. Брэнсон протянул к ней руку, изобразив широкую, уверенную улыбку. Девушка вцепилась в руку слабыми пальцами, они дрожали. Хосайя потянул ее, поставил на ноги. – Иди ныне, и ходи в свете Господнем, – произнес он, и микрофон на лацкане усилил его голос в сотню раз. Девушка разразилась потоком слез, перемежаемых судорожными вздохами, лицо ее раскраснелось. Ожили прожектора в потолке, полыхнули светом, очерчивая для нее путь обратно в публику. Появилась одна из «cестер», взяла ее под руку и осторожно повела прочь. Брэнсон чувствовал усталость. Работа получилась хорошая, но отняла много сил. Она будет на сегодня последней. Он повернулся лицом к пастве: тысячи и тысячи людей, неровными рядами стоявшие перед ним в соборе. Нескончаемое движение предстало перед его взглядом – люди раскачивались, пританцовывали, хлопали в ладоши, пораженные сияющей истиной Господней. Шум собрания, идеально поддержанный пением на хорах слева от алтаря, наполнял собор – его прекрасный дворец цветного стекла. Проповедник воздел руки над головой, хор взял долгую ноту – и резко замолчал. Стихла аудитория, готовая принять то, для чего пришла: финальную проповедь дня. – Оракул… – тихо заговорил проповедник, и микрофон на лацкане подхватил его голос, наполняя собор. Несколько проклятий из публики, но в основном почтительное, ожидающее молчание. – Оракул – яд, – произнес Хосайя. – Это чудовище, через свой Сайт скармливающее миру ложь. Мне печально, до самых глубин души моей печально видеть, как неразумные, в вере нестойкие люди поддаются на эту игру мошенников. Он замолчал, вынул из нагрудного кармана платок, промокнул лоб. Глубокий вдох – и он бросился в следующую фразу – с багровым лицом, извергая кипящую серу, ожидаемую паствой: – «Исход», глава двадцатая, стих пятый: «Не поклоняйтесь идолам и не служите им, ибо Я Господь, Бог ваш, не потерплю, чтобы Мой народ поклонялся другим богам»! Слышите, вы? На тех, кто поклоняется самозванцам, Бог обрушит отмщение свое. Ибо Он – Бог ревнивый! И так им и надо, ибо лишь Он есть истинный Бог, и горе – горе, говорю я! – тем, кто ослушается его. «Исход», глава двадцатая, стих шестой: «Но Я буду милостив к тем, кто любит Меня и повинуется Моим наказам, буду милостив к их семействам на тысячи поколений»! Этот Оракул – орудие дьявола. Вполне может быть, что он дьявол и есть. Мы ведем войну, друзья мои, войну со злом, присутствующим в нашей повседневной жизни в соблазнительном, новом виде. Этот Сайт… он продает нам лживые басни, выдавая их за великие дары. Дивно ли, что столько безумцев поддались в эти безбожные времена на игру дьявола? Но вопреки всему этому я надеюсь, друзья мои. У меня есть надежда, потому что я знаю: вы, мои солдаты Христа… вы хорошо вооружены для битвы с этим лукавым злодеем. У вас есть то единственное оружие, которое вам нужно. Хосайя вытянул руку назад ладонью вверх. Служка шлепнул ему в руку книгу в кожаном переплете – с мясистым, довольным звуком. Брэнсон протянул руку к слушателям, и прожектора блеснули на золотых словах, тисненных на переплете. – Вот оно! Слово самого Господа! Священная Библия! Мощным хором одобрения отозвалась толпа: аминь, аллилуйя… Хосайя отметил, что его служители расхаживают по проходам с блюдами для пожертвований. – Разоблачайте Сайт. Разоблачайте Оракула всюду и везде где сможете. Знайте, что я с вами в этой битве, с вами наши братья и сестры по всему миру. Да благословит вас Бог, и до скорой встречи! Хосайя кивнул одному из служителей – рослому человеку по имени Генри, и тот со всеми прочими быстро выстроился за ним клином, острием которого стал проповедник. Телевизионные камеры по обе стороны паперти задвигались, снимая сцену в различных ракурсах. Брэнсон воздел руки к небу. Он знал, что так же поступили все стоящие за ним служки. У них были ярко-синие куртки и красные штаны, и были они похожи на взвод французских зуавов. Его маленькая армия – и он сам, в ослепительно-белом костюме, ярче всего, что выделяли прожектора, стоит перед фронтом как генерал, в центре внимания публики. Свет погас. Сопровождаемый служителями Хосайя незаметно вышел в дверь сразу за сценой слева и оказался в длинном тускло освещенном коридоре. Ковер здесь был темно-кремовый, стены выкрашены в тот же самый цвет. Как только дверь закрылась – служки остались снаружи, следя, чтобы она так и осталась закрытой, – шум толпы стих. Звукоизоляция здесь была сделана тщательно. После хаоса собора погрузиться в эту тишину было как в ванну теплого молока. Брэнсон прошел по коридору, вошел в другую дверь и оказался у себя в кабинете. Тяжело плюхнувшись за стол в кресло, он глубоко вздохнул. Потер переносицу, сдвигая очки на лоб. Отпустив их, чтобы упали на место, он той же рукой провел по лысому черепу. Скривился, ощутив рукой обильный пот. Проповедник посмотрел на часы – самой дешевой модели, которую можно купить на любом перекрестке. Не надо, чтобы телекамеры заметили что-нибудь слишком изысканное. Брэнсон потянулся через стол – пустую, белую, как ледник, поверхность, протянул палец к кнопке, утопленной в столешницу. Поставил палец на кнопку, но заколебался, перед тем как нажать. Давай, Хосайя. Отдери этот чертов пластырь, подумал он. И нажал кнопку. Она с еле слышным щелчком подалась вниз, и едва успела вернуться в прежнее положение, как в стену напротив стола постучали. – Войди, – позвал Хосайя. Открылась ранее невидимая в стене щель, расширилась до двери. Вошел невероятно тощий молодой человек – брат Джонас Блок, правая рука Брэнсона. Мрачное нахмуренное лицо возвышалось над черным костюмом, черным галстуком и ослепительно-белой рубашкой. Шик гробовщика. – Вы звали меня, ваше преподобие? – Звал, Джонас. Брат Джонас никогда не мог похвастать здоровым цветом лица, но сейчас он был положительно похож на труп – будто был сделан из белого воска. Взгляд его метался из стороны в сторону – он не мог посмотреть в глаза Брэнсону. Не слишком благоприятный признак. – Я полагаю, это произошло? – спросил Брэнсон. – Да, сэр. – Рот у Джонаса скривился, взгляд на секунду дернулся в сторону проповедника. – Предсказания Сайта о выигрыше в лотерею женщины в Боулдере. Подтвердились несколько минут назад. Но это не… Брэнсон с размаху хлопнул рукой по столу. Он почти двадцать тысяч долларов потратил, чтобы в этом помещении не было никакой акустики, насколько это возможно, и все же хлопок хлестнул, как выстрел, наполнив кабинет. Проповедник развернул кресло, отворачиваясь от Джонаса, взялся рукой за запястье. Оглядел кабинет – обстановка приглушенных тонов, лишь несколько со вкусом размещенных там и сям цветовых пятен. Синяя лампа, диван, обтянутый шелком цвета морской волны. Большая картина на стене прямо за спиной. Святилище. Рука заныла от удара. Он посмотрел на стену, на картину и прищурился. Кисть филиппинского художника густыми мазками масла изобразила процессию кающихся, идущую по улицам Манилы в пасхальное воскресенье. Каждый год находились люди, подвергающие себя распятию для подтверждения своей веры. Истинно верные всаживали гвозди себе в руки и надевали терновые венцы. – Сэр… – осторожно произнес Джонас. – Это еще не все. – Что еще? – устало спросил Брэнсон. – Вы знаете, что время от времени на Сайте появляются новые предсказания, по нескольку зараз? – Знаю, конечно. – Когда подтвердился выигрыш в лотерее в Колорадо, появился новый набор. Всего три предсказания, но одно там… Джонас осекся.