– У Джоуи зуб шатается. – И что? Потом вырастет новый. – Но больно же. Ты должна лечить то, что болит. – Должна? – эхом переспросила Лана. – Слушайте, детишки, вот будете истекать кровью, тогда можете донимать меня. Я тут не для того, чтобы лечить всех, у кого голова побаливает, зуб шатается или коленки ободраны. – А ты вредная, – сказал мальчик. – Да. Я вредная. – Лана водрузила наушники на место и пошла дальше, злясь на детей и ещё больше – на себя, за то, что повысила на них голос. Но дети повсюду следовали за ней. Они мешали ей обедать. Донимали её, когда она спокойно сидела на балконе и читала книжку. Колотились в дверь, пока она сидела в туалете. И почти никогда у них не было серьёзных проблем, требующих чудесного вмешательства. А Лана всё больше убеждалась, что её дар – это чудо. Лучшего объяснения ни у кого не нашлось. А чудеса не следует транжирить впустую. Как бы то ни было, у неё оставалось право на личную жизнь. Лана им всем в слуги не нанималась. Она принадлежала только себе. Иди ко мне. Лана прикусила губу. Она пыталась игнорировать его, этот голос, галлюцинацию – что бы это ни было. Просто не обращай внимания. Прибавила громкость. По мере приближения к городу она сменила направление и стала отдаляться от пляжа. Может быть, стоит подольше побродить по улицам. Может, если она изменит маршрут, её станет труднее вычислить. Но пока Лана придерживалась той же дороги: поднималась вверх по холму, назад к «Вершинам». К стене УРОДЗ. Она никогда не касалась стены, только подходила к ней очень близко и останавливалась, задыхаясь, вспотев и хватаясь за бок, в котором, как всегда, кололо. Лане было необходимо ежедневно видеть этот барьер вблизи. Для неё это было чем-то вроде ритуала. Краеугольный камень. Напоминание о том, что она находится здесь и сейчас. Прошлое уже не важно – теперь она другой человек. Она попала в ловушку этого места, этой жизни. Это не её выбор: за неё выбрала стена. Иди ко мне. Ты мне нужна. – Ты не настоящий, – крикнула Лана. Но голос был настоящим. Она знала это. Знала его. Знала, откуда исходит этот голос. Лана понимала, что нельзя заставить этот внутренний голос замолчать. Единственным способом заглушить его было заглушить его навсегда. Она может стать его жертвой – или наоборот. Безумие. Суицидальное безумие. Лана промотала длинную песню и включила кое-что пободрее. Кое-что достаточно громкое, чтобы заглушить сумасшедшие мысли. Она зашагала решительнее, быстрее, едва не переходя на бег, размахивая руками и заставляя Патрика бежать вприпрыжку, чтобы не отставать. Но и этой скорости было недостаточно, чтобы оторваться от грузовика, который стремительно приближался, гудя на ходу. Лана снова сорвала с головы наушники и крикнула: – Чего? Но на этот раз дело было не в шатающемся зубе или ободранных коленках. На дорогу выскочили Альберт с Говардом. Говард помог Орку вылезть из кузова. Мальчик… существо… шаталось, будто пьяное. Наверное, он и правда пьян, решила Лана. Но, опять же, у него явно был весомый повод напиться. В одной из немногих оставшихся человеческих его частей – в щеке – зияла дыра. Щека и шея были покрыты коркой засохшей крови. Кровь посвежее, красная, продолжала сочиться из щеки и капать на шею. – Что случилось? – спросила Лана. – Черви напали, – объяснил Говард. Он разрывался между лёгкой паникой и чувством облегчения от того, что, наконец, отыскал Целительницу. Он придерживал Орка под локоть, словно гиганту нужна была его тщедушная помощь. – Червь проник внутрь? – с опаской уточнила Лана. – Нет, червь у нас, – заверил её Альберт. – Мы просто надеялись, что ты ему поможешь. – Не надо мне больше никаких камней, – добавил Орк. Лана всё поняла. Раньше Орк был обыкновенным хулиганом, лишённым всяческой сверхъестественной силы, пока на него в пустыне не напали койоты. Его сильно искромсали. Очень сильно. Он пострадал даже сильнее, чем в своё время Лана. И в тех местах, где его покусали, кожа Орка покрылась камнем, сделав его практически неуязвимым. Ему не хотелось терять то, что осталось от его человеческого тела: клочок розовой кожи, рот и часть шеи. Лана кивнула. – Ты должен перестать раскачиваться, Орк. Я не хочу, чтобы ты рухнул на меня, – сказала она. – Садись на землю. Орк сел слишком резко и от этого хохотнул. Лана приложила ладонь к отвратительной дыре. – Не надо мне больше никаких камней, – повторил Орк. Кровь остановилась почти моментально. – А боль ты чувствуешь? – спросила Лана. – Я о камнях. Рана-то болит, это я и так знаю. – Нет. Не больно. – Орк треснул кулаком одной руки по предплечью другой с такой силой, что нормальная человеческая рука бы не выдержала. – Почти ничего не чувствую. Даже кнут Дрейка, когда мы дрались, я почти не чувствовал. Вдруг он расплакался. Слёзы покатились из человеческих глаз и потекли по щекам, теряясь среди камней. – Ничем не чувствую, кроме вот… – он ткнул толстым каменным пальцем в кусок плоти на лице. – Ясно, – сказала Лана. От раздражения ничего не осталось. Быть может, Орку тяжелее, чем ей. Лана отняла руку, чтобы посмотреть, как идёт процесс. Дыра уменьшилась. Она всё ещё была покрыта засохшей кровью, но кровотечение остановилось. Целительница положила руку назад. – Ещё пара минут, Орк. – Меня зовут Чарльз, – сказал Орк. – Правда? – Правда, – подтвердил Говард. – А что вы там делали, на червивом поле? – спросила Лана. Говард с сомнением посмотрел на Альберта, и тот ответил: – Орк собирал капусту. – Чарльз Мерримен, – повторил Орк. – Можно меня иногда и по имени звать. Взгляды Говарда и Ланы встретились. Теперь, подумала Лана, Орк хочет вернуть своё старое имя. Задира, который называл себя именем монстра, превратился в монстра на самом деле, и теперь хочет, чтобы его звали Чарльзом. – Вот и всё, – объявила Лана. – Кожа-то на месте? – спросил Орк. – На месте, – заверила его Лана. – Человеческая. Она взяла Альберта за руку и оттащила в сторону. – О чём вы думали, когда посылали его на это поле? Альберт непонимающе смотрел на неё. Он не ожидал упрёков в свой адрес. На мгновение Лане показалось, что он ей ответит грубостью. Но прошла секунда, Альберт слегка обмяк, словно сдулся. – Я просто пытаюсь помочь, – сказал он. – Накачивая его пивом? – Я плачу ему за работу тем, что он сам хочет, и Сэм не против. Ты же была на собрании, – сказал Альберт. – Слушай, как, по-твоему, ещё можно заставить такого типа как Орк горбатиться часами под палящим солнцем? Астрид, похоже, думает, что люди будут работать за спасибо. Может, некоторые и будут. Но Орк? Лана поняла, что он имеет в виду. – Ладно. Зря я на тебя набросилась. – Всё в порядке. Я уже привыкаю, – сказал Альберт. – Я как-то вдруг превратился в плохого парня. Но знаешь, что? Это не я сделал людей такими, какие они есть. Если дети и будут работать, они захотят что-то получать взамен. – Если дети не начнут работать, мы все умрём с голоду.