Мы продолжаем идти вниз по незнакомой тропинке. Она не очень хорошо заметна и выглядит нехоженой, но мне сказали, что она приведет нас к тому месту, где Оливия сможет использовать свой ключ. Отец Ари поделился со мной большим секретом — о том, что находится по другую сторону закрытой двери — и именно там мы с Шарлоттой должны начать нашу совместную жизнь. Поэтому мы сейчас этим и занимаемся. Тропинка заканчивается, и мы приближаемся к закрытой деревянной двери между плотно посаженных деревьев. Это не похоже ни на что, что я когда-либо видел прежде, и это потрясающе. — Давай, Олив. Я знаю, что ты ждала этого. Олив вытаскивает ключ из своего маленького белого клатча, который Шарлотта купила ей, и медленно вставляет его в потускневший замок. Дверь открывается с громким скрипом, и мы оказываемся в большом огороженном саду, полном синих жасминов и белых гортензий, с небольшой узкой мощеной дорожкой по центру, ведущей к белой беседке. На ней мы видим табличку с надписью «Таинственный сад Оливии». Наблюдая за выражением лица Олив, мне хочется, чтобы Ари увидела эту благодарность за ее самый невероятный подарок, который она могла бы подарить. Олив кружится вокруг, заглядывая в каждый уголок, а потом ложится на клумбу цветов. — Кажется, мама здесь, повсюду, — говорит она. — Это самое удивительное место, наверно, как на небе. Я ложусь рядом с ней, притягивая ее к себе. — Она всегда рядом с тобой, Олив. Она всегда с нами. Мы в парадной одежде и лежим на земле, и это кажется настолько правильным, как никогда. Нет, стоп. Теперь ничего и никогда не будет чувствоваться настолько правильным. Рядом со мной ложится Шарлотта в своем прекрасном платье, а потом к нам присоединяется и Лана. Со стороны мы выглядим нелепо, но сейчас, глядя в небо, я знаю, что Элли и Ари наблюдают за нами. Полагаю, что они все это и спланировали. — Должен ли я просто объявить вас мужем и женой? — спрашивает отец Ари, входя через ворота. Когда чуть больше трех дней назад я сказал ему, что мы с Шарлоттой решили пожениться, он просил меня дать ему два месяца и сообщил, что проводит церемонии бракосочетания. Я не знаю, зачем ему понадобилось столько времени, но сад точно нельзя было сделать за один день. — Пожалуйста, — отвечает Шарлотта, поворачиваясь ко мне, и прижимается своим носом к моему. Цветы, окружающие нас, отражаются в ее мерцающих глазах и блеске губ. Я влюблен в эту женщину. Я люблю ее до безумия, и это так здорово — это ощущение совершенного и цельного. Отец Ари произносит несколько фраз перед тем, как вступит в силу наш брак и соединится наша новая семья. Никогда за миллион лет я не мог бы предположить, что моя жизнь повернется в таком направлении, — что я буду с кем-то еще, кроме Элли, и буду лежать на лугу среди голубого жасмина, вступая в новую жизнь с Шарлоттой. Жизнь подобна сердцевине распускающегося цветка, где каждый лепесток, постепенно приподнимаясь, обнажает наши сердца и души по мере того, как она кружит нас. Я не могу изменить этого и не могу остановить, но могу смотреть и восхищаться этим. Определенно, я выбрал наименее проторенный путь, и, мой Бог, он оказался особенным. Роберт Фрост, ты прекрасный человек. ЭПИЛОГ Десять лет спустя В восемь утра субботы я предполагал, что буду единственным в доме, кто уже проснулся. Но внезапные звуки борьбы из подвала заставляют меня задуматься, кто мог уже подняться. Возможно, это Жасмин забрела туда снова. У нее какое-то странное пристрастие к кромешной тьме в столь преклонном возрасте. Я продолжаю ждать, пытаясь услышать больше подсказок, и вижу полусонную Шарлотту, спускающуюся по лестнице. — Ты что-то ищешь? — спрашивает она, быстро целуя меня, и выхватывает кружку кофе. — Ты слышишь это? — спрашиваю я. Шарлотта останавливается, прислушиваясь. — Ах да, Олив искала там что-то прошлым вечером и думаю, вероятно, она все еще там и продолжает поиски. — Что она искала? — спрашиваю я. — Она не сказала. Ты ведь знаешь ее — когда она пытается что-то выяснить, то лучше не задавать вопросов, — я смеюсь над ее ответом. Это верно. Это то, что мы все хорошо усвоили на протяжении ее подростковых лет. — Эшли проснулась? У нее футбол в одиннадцать, я почти забыла про него, — говорит Шарлотта. — Черт, нет. Я тоже забыл. Позволь мне спуститься вниз и посмотреть, что происходит с Олив, а потом я отвезу нашу маленькую принцессу на футбол. Ты говорила, что нужно проверить что-то в офисе, верно? — Да, хочу убедиться, что все обновления были готовы прошлой ночью, — говорит она. — Точно, мой великий и знаменитый Гендир, — говорю я, потянув ее вниз на свои колени. — Очень смешно, — усмехается она. — О, и если ты не получал напоминалку, то скажу, что твоей маленькой принцессе сейчас девять и, полагаю, для тебя уже не вариант называть ее принцессой. Можешь поблагодарить меня за предупреждение позже. Девочки. — Я просто поблагодарю тебя сейчас, и покончим с этим, — говорю я, прижимаясь губами к ее шее. — Тьфу, гадость какая, — стонет Эшли, указывая пальцем на свой рот. — Поднимитесь в комнату. Да… Я не буду скучать по этому возрасту. — Извините, принцесса Эшли, — дразню я. — Боже мой, папа, соберись. Мне уже девять, — говорит Эшли, убирая свои каштановые волосы за плечи. — И тебе доброе утро, — улыбаюсь ей. Поставив кружку на кухонный стол, я почти бегом спускаюсь вниз по деревянным ступенькам и замечаю угол света возле задней части лестницы. — Олив, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, когда нахожу ее роющейся в старой коробке. Она бросает все с досадой, опуская руки на бедра. — Ух, я искала клатч, чтобы пойти с ним сегодня вечером, и подумала, может, у мамы было что-то милое, что можно было бы взять. Теперь я вижу, что она роется в одной из коробок с одеждой Элли. Интересно, как часто она это делает, учитывая, что я вижу это впервые. Выглядит так, будто она делала это и раньше. — О, — говорю я. — Честно говоря, я не знаю, есть ли там ее сумочки. Я так и не смог решиться на то, чтобы рассортировать ее вещи. Я просто знал, что не могу избавиться от них. Она игнорирует мои слова и продолжает копаться. — Я видела его здесь раньше, — говорит она. Предполагаю, что это и есть ответ на мой вопрос насчет того, перерывала ли она вещи Элли раньше. — Как он выглядит? — Не знаю, он черный и… ох, кажется, я его нашла, — она вытаскивает маленькую черную сумочку, расшитую золотым узором. Сейчас я припоминаю, что это было последнее, что Элли схватила по пути к двери, когда мы собирались в роддом. Помню, как спросил, зачем ей нужен клатч во время родов, но предположил, что это один из тех вопросов, которые мужчина просто не должен задавать женщине. — Я рад, что ты нашла его. Уверен, ей было бы приятно узнать, что ты пойдешь с ним на выпускной бал сегодня вечером. Олив встает, ее макушка теперь достигает моего плеча. Когда она так выросла? Такая красивая. Ее длинные светлые локоны в беспорядке, и она все еще в пижаме. Она вроде похожа на юного подростка и в то же время на молодую девушку на пороге женственности. — Ты проснулась так рано, думая о клатче? — спрашиваю я. — Я просто взволнована предстоящим вечером и немного нервничаю, так как Ланы здесь нет, чтобы пойти со мной. Весь этот год был трудным для Олив с Ланой, уехавшей учиться в колледж, — это предварительная репетиция того, что ожидает и меня тоже в следующем году, когда моя маленькая девочка покинет меня. Лана приезжает домой раз в месяц или около того, но Олив скучает по ней, как сумасшедшая, и даже не скрывает своих истинных чувств по этому поводу. Подростковые гормоны еще раз напоминают мне, что в одиночку я бы не справился. — У тебя будет сегодня замечательный вечер. Я обещаю, — говорю я ей. Олив осматривает сумочку и расстегивает молнию на ней, чтобы заглянуть внутрь. Она запускает руку вовнутрь, и странное выражение мелькает в ее глазах. Там не должно быть ничего, так как я забрал его у Элли, когда мы были в больнице, и я не помню, чтобы что-то оставалось внутри. Олив вытягивает руку из клатча, и я вижу записку, зажатую у нее между пальцев. — Что это? Я выхватываю записку из ее рук и разворачиваю так быстро, как только могу, обнаруживая, что она свернута в шесть раз, прежде чем открывается в полный размер листа тетради. — Можешь включить большой свет? — прошу я Олив. Мое сердце уже болит, и я не могу разобрать ни слова в темноте. Но как только фонарь освещает комнату, написанное становится четким. — Это от мамы? — спрашивает Олив. — Да, — говорю я, затаив дыхание. После стольких лет эта женщина все еще умеет красть каждый мой вдох. — Прочитай его вслух, — Олив обнимает меня, и кладет голову мне на плечо, когда я начинаю читать. Мой Хантер. Итак, я не знаю, когда ты увидишь эту записку. На самом деле надеюсь, что этого никогда не произойдет, потому что если ты найдешь ее, то это будет означать, что со мной что-то случилось, и меня, вероятно, больше нет с тобой рядом. Это также будет означать, что ты будешь очень расстроен из-за меня, узнав некоторые секреты, которые я скрывала от тебя, учитывая, что я знала, что произойдет что-то ужасное и решила скрыть это от тебя заранее. Это действительно звучит хуже, чем есть. Мне так кажется. Прежде чем все тебе расскажу, хочу, чтобы ты знал, как сильно я люблю тебя. С первого дня школы, когда ты взял меня за руку, и мы шли к автобусу, а потом ты вытер мои слезы, когда я прощалась с родителями; на второй день, когда тебе пришлось сделать то же самое, и, на самом деле, каждый день весь первый год в школе. К июню того года я уже знала, что ты навсегда останешься моим лучшим другом, и так приятно сознавать, что уже тогда, в свои шесть лет, я была права. Жизнь без тебя не имела бы смысла. Вырасти с человеком, с которым хотела бы провести всю свою жизнь, — поверь, не каждой девочке повезло в жизни испытать такое. Но мне повезло. Очень повезло оказаться именно той девушкой, которую парень тащил в сад ночью, чтобы вырезать на дереве ее имя рядом со своим. Полагаю, было бы правильнее и проще рассказать тебе, что шансов прожить до двадцати пяти лет у меня мало. Я могла бы сказать тебе обо всем, что хотела, например, пожалуйста, не переставай жить своей жизнью после моего ухода, и я надеюсь, что ты дашь второй шанс настоящей любви, даже если ты и не знал эту женщину первые двадцать лет.