– А его жена? – Она умерла приблизительно в то же время, что и он. – Какое совпадение. – Это мы были семьей Ориола. – Да, но… – Я единственный живой свидетель его гибели. – Вы? Сеньора Элизенда указала тростью на диван; Тина перестала разглядывать фотографии и села, как ей велела сеньора. Тогда сеньора Элизенда сказала трагедия состоит в том, что с течением времени из людской памяти стираются даже героические поступки, но мои воспоминания сотрет лишь смерть. В тот вечер здесь все бурлило и кипело. Алькальд Тарга вместе со своими людьми совершал обход, чтобы не позволить банде партизан прорваться в Торену и совершить здесь зверства, потому что маки приступили к захвату Валь-д’Арана, хотя вряд ли вы знаете, о чем идет речь. А в это время вышеупомянутый кандидат в Досточтимые, мученик и слуга Божий Ориол Фонтельес Грау, находился в школе, исполняя свой долг учителя. Уже было поздно, но он всегда задерживался в классе допоздна, поскольку превратил свою профессию в форму существования. Все дети Торены, все родители детей Торены могут подтвердить, сколь самоотверженно он отдавал всего себя делу обучения деревенских детей жизненным истинам и католической религии. С тех пор как он приехал сюда, многое в деревне стало меняться в лучшую сторону, ибо он был способен вселить мир и спокойствие в семьи, разобщенные войной. Мы можем предоставить все свидетельства и установить очередность всех событий, которые привели вышеозначенного кандидата в Досточтимые, слугу Божьего Ориола Фонтельеса Грау, к праведному мученичеству. Итак, события разворачивались следующим образом: в восемь часов вечера девятнадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, после утомительного рабочего дня в школе, Ориол Фонтельес заметил свет в церкви Сант-Пере. Он был очень удивлен, поскольку настоятель церкви отец Аурели Бага Риба, ныне, кстати, прилежный постулатор данного Процесса, уже два дня пребывал в Сеу-д’Уржель по случаю рабочего визита к сеньору епископу. Будучи человеком неравнодушным и истинным ревнителем благочестия, будущий Досточтимый бросился в церковь, дабы узнать, что там происходит. Едва он открыл дверь храма, как стал свидетелем ужасной и жестокой действительности: шайка маки, партизан, бандитов, коммунистов, сепаратистов и анархистов пыталась завладеть дарохранительницей, в которой хранились Святые Дары, с очевидным намерением переплавить в слитки те немногие золотые детали, что в ней были. Наш постулант, пришедший в ужас от сего зрелища, возмущенный и разгневанный, издал страшный крик, который насторожил Валенти Таргу Сау, в то время алькальда Торены, и сеньору Элизенду Вилабру Рамис, ныне выступающих свидетелями по делу о беатификации. Последним удалось проникнуть в церковь и в полном бессилии (ибо у них не было никакого оружия) наблюдать из угла акт мученичества названного постуланта. Итак, по свидетельству вышеупомянутых Тарги и Вилабру, они вынуждены были, оцепенев от ужаса и бессилия, созерцать следующую картину: слуга Божий Ориол Фонтельес бесстрашно бросился к нечестивым агрессорам, проклиная их и призывая отказаться от сего страшного богохульства. Партизаны же, не обращая ни малейшего внимания на его мольбы, лишь смеялись и угрожали ему смертью. Однако, несмотря на серьезные прямые угрозы, постулант пренебрег опасностью и смело направился к дарохранительнице. Свидетели заявляют, что все, что они видели и удостоверяют, является чистой правдой, и утверждают, что слуга Божий Ориол Фонтельес, возмущенный демонстративной непочтительностью группы святотатцев, резко оттолкнул двоих из них и подошел к алтарю. Остолбенев от неожиданности, налетчики не сразу прореагировали на сей смелый шаг, и постулант успел крепко обхватить руками дарохранительницу. Командир преступников потребовал, чтобы он немедленно отошел от алтаря, но Ориол Фонтельес ответил, что, пока он жив, он оттуда не уйдет. Что он готов отдать жизнь за дарохранительницу, Святые Дары и за Святую Мать Церковь (дословная цитата). После некоторого колебания командир бандитов (печальной памяти бывший контрабандист по фамилии Эспландиу) хладнокровно прицелился в мученика и выстрелил; пуля попала прямо в благородный лоб слуги Божьего, что повлекло за собой почти мгновенную смерть, согласно заключению судебного медика дона Самуэля Саэса де Самора, который произвел осмотр тела. Самый необычный факт, который мы хотим довести до сведения трибунала сего Процесса, состоял в том, что после того, как новомученик отдал свою жизнь за Католическую церковь, дарохранительницу и Святые Дары, как ни старались злодеи оттащить его тело от дарохранительницы, им это так и не удалось. Никакими смертными силами нельзя было оторвать его от святыни. Какое-то время, осыпая бездыханное тело ругательствами и проклятиями, они еще пытались что-то сделать, но потом командир приказал им спасаться бегством, пока не прибыли силы правопорядка. В память о своем зловещем рейде они бросили пару гранат, которые, взорвавшись, повредили северный фасад здания мэрии и вызвали небольшой пожар. Сеньора Элизенда Вилабру Рамис свидетельствует, что, как только убийцы и богохульники покинули храм, она подбежала к мученику Ориолу и, пребывая под впечатлением от увиденного, не прилагая никаких усилий, с легкостью разомкнула руки постуланта, обнимавшие дарохранительницу. Сей факт удостоверяет вышеупомянутый Валенти Тарга, свидетельство которого прилагается. К документу также прилагается ценное свидетельство отца Аугуста Вилабру Брагулата, который немедленно, как только получил уведомление, явился на место событий и подтверждает все вышесказанное. – Я обо всем этом понятия не имела. Вы меня просто ошеломили. Сеньора Элизенда вела свой рассказ, низко склонив голову, словно так воспоминаниям было легче струиться по памяти. Закончив, она указала на чайный сервиз, и только теперь Тина осознала, что даже не притронулась к чаю. Она отпила из чашки и сказала, что в одном из журналов того времени она нашла несколько иную интерпретацию событий. – Я знаю, но им не стоит верить. Они же ничего не видели. На основании всего вышеизложенного мы завершаем сей Процесс, и в качестве прелата данной епархии заявляем, что постулатор сего дела подтверждает публичную славу, благочестивую жизнь, проявленные добродетели и чудеса слуги Божьего Ориола Фонтельеса Грау. Также мы удостоверяем, что был в полной мере соблюден декрет Урбано VIII об отсутствии преждевременного культа, и высказываем свое мнение о многократно упомянутых выше событиях. Что касается расследований, именуемых processiculi diligentiarum, то мы вынуждены констатировать, что помимо не представляющих ценности личных заметок и вполне обычной и заурядной почтовой корреспонденции мы не обнаружили никаких документов, дневников, записей, письменных размышлений, любого рода теологических или философских исследований, которые могли быть приложены к сему делу в качестве доводов как в пользу, так и против кандидата в Досточтимые. Исходя из вышесказанного сегодня, восемнадцатого октября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, спустя ровно десять лет со дня героической смерти постуланта, властью, данной нам Святой Матерью Церковью, мы объявляем, что в момент смерти сеньор Ориол Фонтельес Грау самым героическим образом проявил свои христианские добродетели, в связи с чем мы с полным основанием можем считать его истинным мучеником и объявляем его досточтимым. В присутствии постулатора, преподобного отца Аурели Баги Рибы, настоятеля прихода, в котором произошли вышеописанные события, и главного нотариуса сего епископата, монсеньора Норберта Пуги Клозы, мы удостоверяем, что предварительный Процесс завершен и заверен печатью в полном соответствии с церковными предписаниями относительно процесса беатификации, который в будущем может быть возбужден в пользу Досточтимого Ориола Фонтельеса Грау. Tenore praesentium indulgemus ut idem servus Dei venerabilis nomine nuncupetur. Жоан, епископ Сеу. – Вся ответственность за доставленную всем нам радость полностью лежит на вас, сеньора Вилабру, – сказал святой отец с блестящими от навернувшихся слез глазами. Потом он обратился ко всем присутствующим: – Вы даже представить себе не можете, сколько бы всего я отдал за то, чтобы увидеть момент, когда мы сможем поклониться образу святого, который стал таковым, если мне будет дозволено, в этой церкви. – Вы еще много лет проживете, святой отец, – изрекла сеньора Элизенда. Пере Казас из дома Мажалс изобразил на лице любезную улыбку. Улыбался он исключительно из приличия, по долгу службы, ибо это было первое мероприятие, на котором он присутствовал в качестве алькальда, и ему хотелось по возможности дистанцироваться от памяти, которую оставил о себе его предшественник. Они находились в обшарпанном зале заседаний мэрии, в котором алькальд, вдова Вилабру и члены муниципалитета принимали священника, дабы поговорить о будущем Блаженном и Святом нашей деревни. Ну вообще-то, он был не совсем из нашей деревни, черт возьми, ну да ладно, сделаем вид, что он тут родился. – Дело о беатификации может быть открыто лишь по истечении пятидесяти лет со дня смерти Досточтимого. – То есть в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, – с сомнением произнес новый алькальд. Возможно, он представлял себе, что все еще будет руководить муниципальным советом. – Сегодня великий день для нашего прихода, школы и всей деревни, – заявил святой отец, все еще горя энтузиазмом. – И для Испании. – Алькальд с недоверием обвел взглядом собрание. – Да, разумеется, – откликнулся кто-то в зале. Затем они приступили к дегустации фаршированных оливок в память о Досточтимом и к обсуждению важнейшего вопроса: будут ли перила у будущего моста через Боскарро каменными или железными и в чем преимущества того и другого материала? Элизенда Вилабру отделилась от компании и стала смотреть на открывавшийся из окна уголок деревни со школой и церквушкой Сант-Пере. Все выглядело таким же спокойным и безжизненным, как и в тот день, когда несколько лет назад она, как обычно, отправилась на исповедь и отец Аурели провел ее в ризницу и поведал о долгих беседах, которые он вел с ее дядюшкой, отцом Аугустом, и в результате которых я полностью присоединился к его твердому намерению поддержать дело учителя-мученика (вы ведь тоже, как я понял, его поддерживаете, не так ли?); ваш дядя рассказал мне о впечатляющих подробностях образцовой жизни этого человека, и я принял решение выступить в качестве постулатора Процесса, разумеется при полной поддержке отца Аугуста. Я надеюсь на ваше сотрудничество, сеньора, равно как и на помощь другого непосредственного свидетеля событий. Далее отец Аурели подчеркнул, что хотя он не может утверждать это наверняка, но полагает, что если епископат признает чудо, о котором свидетельствуют документы дела, а именно невозможность отделить тело мученика от дарохранительницы, то его можно будет включить в будущий процесс беатификации. Священник, казалось, всеми порами своей кожи источал энтузиазм и уверенность в успехе, и сеньора Вилабру торжественно подтвердила свое согласие и заявила можете рассчитывать на мое содействие любого рода, включая и экономическое, святой отец. И в качестве доказательства приложилась к его руке и с присущей ей ловкостью незаметно всунула ему в ладонь аккуратно сложенную купюру. Ну что ж. За работу! Вечером того же дня сеньора Элизенда Вилабру в мэрии сообщила о состоявшемся разговоре Валенти Тарге, потребовав, чтобы он всячески способствовал успешному продвижению дела; всячески, ты понимаешь, что значит «всячески»? Потом они несколько минут провели в полном молчании, словно в память об усопшем, после чего она сказала ну, в общем, сам знаешь. И вот теперь, в зале заседаний мэрии, после признания Ориола досточтимым, когда Элизенда обернулась после недолгого созерцания окрестного пейзажа, ей показалось, что Валенти с портрета на стене боязливо отвел взгляд. – Теперь вы осознаете важность, которую могут иметь эти письма для досье будущего Блаженного? – А если они произведут противоположный эффект? – Но они могут послужить установлению истины. Оставьте мне их, и можете прийти за ними завтра приблизительно в это же время. – Нет. – И переводя разговор на другую тему: – То есть другим свидетелем смерти Фонтельеса был алькальд Тарга, так? – Да. Но его нет в живых. Он умер сорок лет назад. Она встала и подошла к комоду с фотографиями. Словно вполне зрячая, точно указала на снимок, скромно задвинутый к стене. Черно-белая фотография, как почти и все остальные. Сидя за огромным столом, зрелого возраста мужчина вопрошающе, будто требуя от фотографа ответа на поставленный вопрос, смотрел в объектив. То ли благодаря уверенной позе, то ли из-за требовательного взгляда он весь источал неудержимую энергию. Темные, зачесанные назад волосы и прямые тонкие усики. Одет он был не в форму, а в элегантный темный костюм. В пепельнице – наполовину выкуренная папироса; за алькальдом – испанский флаг, а выше, уже почти за кадром, – портрет генерала Франко. Часы на другой стене показывают девять. Утра или вечера. Хорошая фотоэмульсия, подумала Тина: все детали отчетливо просматриваются, хотя фотография очень старая. По положению руки можно было предположить, что Валенти Тарга только что повесил трубку черного телефонного аппарата. Проницательный взгляд его светлых глаз был направлен не вперед, а несколько правее, в сторону мертвецов на кладбище. – Это Валенти Тарга? – Да. Тина впервые смогла четко рассмотреть его лицо. – Похоже, в деревне о нем не слишком хорошая память. – Да что люди знают… – Сеньора произнесла это с глубочайшим презрением, словно сплевывая сквозь зубы. – Я его представляла гораздо моложе. – Здесь он сфотографирован незадолго до смерти. Хозяйка дома Грават вернулась к дивану без помощи трости. Тина вновь посмотрела на снимок, чтобы запечатлеть в памяти эти черты. – Ему было пятьдесят лет, или пятьдесят один. – В каком году это было? – В тысяча девятьсот пятьдесят третьем, – ни минуты не колеблясь, ответила сеньора. Валенти Тарга смотрел не на Тину, а вправо, на мертвых, туда, где сейчас стояла Элизенда; он только что с озабоченным лицом повесил трубку и сделал энергичный жест фотографу. Элизенда Вилабру, всего неделю назад ставшая вдовой, одетая в траур, холодная, неприступная, в ожидании застыла перед столом алькальда. Она ждала, пока тот заговорит. Краем глаза посмотрела на настенные часы: девять часов. Когда фотограф закрыл за собой дверь кабинета, оставив их наедине, она в ярости обратила взгляд к алькальду. – Ну, что случилось? – нарушила она молчание. – Странный звонок. – И для этого ты заставил меня сюда прийти? – Ну поскольку ты не разрешаешь мне приходить к тебе… – Так что в нем странного? – спросила она, подбородком указывая на телефон. – Какой-то незнакомец хочет что-то сообщить мне о Туке. – Тебе? – Тяжелая пауза. – Кто? – Некий Даудер. Звонила его секретарша. – Ты его знаешь? – Нет. Она говорит, что он – настоящий владелец Валь-Негры. – А почему он не обратился ко мне? – Он говорит, что располагает информацией, которая… – Никому не должно быть известно о том, что я хочу купить… Она посмотрела ему прямо в глаза: – Кому ты об этом рассказывал? Перед кем бахвалился? – Никому я ничего не рассказывал! – в возмущении вскочил Валенти. – Не кричи на меня, – сказала она тихим голосом, – не забывайся. Валенти Тарга провел ладонью по лицу и удрученно опустился на стул. – Так кому ты хотел пыль в глаза пустить? Молчание. Элизенда отвернулась к окну. Серое небо ноября. Еще один холодный день с гололедом на дорогах. Сеньор дон Валенти Тарга, палач Торены, открыл рот и вновь закрыл его. Поскольку он так ничего и не произнес, она, продолжая вглядываться в свинцовое небо, сказала кто тебе позволил вмешиваться в мои дела. – Дело в том, что я… – Нет-нет… – еле слышно прервала она его, – я тебя спрашиваю, кто тебе позволил. – Никто. – Валенти склонил голову, признавая свое поражение. – Отлично. А теперь я тебе кое-что объясню. Она пристально посмотрела на него. Алькальд съежился на стуле, как провинившийся ученик в классе сеньориты Руфат. Элизенда заговорила медленно и размеренно, словно обращаясь к маленькому ребенку: – Лыжная станция – это долгосрочное вложение капитала, и если выйдет неудачно, значит не повезло. Что меня по-настоящему интересует, так это продать Туку шведам. Если это сработает, то я стану такой богатой, что… – Но мне это все известно.