«Любовь втроем? Щедрое предложение! И как долго продлится мое стыдное положение при новгородском дворе?» – Не обсуждается, – сказала она вслух. – Собственно, я собиралась прийти к вам сегодня, чтобы сказать, что уезжаю. Как ни больно, но такова жизнь, таковы ее сраные законы. При слове «сраные» Иван вздрогнул, а Шарлотта заплакала. – Хотела сказать вам, что вы в этом не виноваты. Что я по-прежнему вас обоих люблю, а поэтому должна уехать. – Хотела? – нахмурился Иван. Похоже, он кое-что уловил. Интонацию, стилистику фразы или, может быть, заметил, как сгустилась вокруг Герды тьма. Хотела она того или нет, но гнев никуда не делся, и удерживать его в узде ей было совсем непросто. – Хотела, – подтвердила Герда его догадку. – Предполагала… Но не скажу. – Что случилось? – Вот теперь его пробрало по-настоящему. Шарлотта все еще тихо плакала, но, похоже, Иван уже понял главное: случилось что-то ужасное, непоправимое, что-то настолько омерзительное, что и он, и Шарлотта перестали быть для Герды теми, к кому она собиралась идти со словами дружеского прощания. Герду, однако, его вопрос удивил. «Он что, не знает?! Весь город знает, а он – нет?» – Случилось? – переспросила она. – Случилось то, чего следовало ожидать, – продолжила она спокойно, без видимого нерва, после короткой паузы. – Прошлой ночью на меня было совершено покушение, а вечером – еще два. Три покушения, Иван, или не знаешь?! – Кто? – голос Ивана сел, и он, казалось, не произнес вопрос вслух, а выхаркал его, выкашлял, хрипло пролаял. – Твой телохранитель Лукьян, Иван. – Он… – Он мертв, – с откровенным сожалением в голосе сообщила Герда. – Жаль, конечно. Его стоило бы допросить… Вдруг его послал ты? Нет? Ну, и слава богу! Но он был не один, и нам пришлось их всех убить. Семь человек, Иван. Семь! И всех я видела среди твоих гридней. Всех до единого! – Господи! Герда, ты же понимаешь, что… Я даже не знал, что там были гридни… Мне сказали, было нападение, но вы отбились. Я, вообще, хотел спросить, почему ты отослала стражу… Теперь понимаю… На него было страшно смотреть, попросту говоря, он был раздавлен. – Я не… Герда не думала, что убийц послал к ней князь Иван. Скорее всего, ближники князя предприняли попытку ее убийства по собственному выбору. Из лучших побуждений, так сказать, из любви к хозяину. Но это были его люди, и соответственно, он нес ответственность за их поступки, а кроме того, оставалась вероятность – пусть небольшая, но отнюдь не ничтожная, – что это был все-таки он. Почему бы нет? Потому что клялся ей в любви? – Спасибо за добрые проводы, Иван! – сказала она, почувствовав приход зла. Это было несправедливо и недальновидно, в лицо и при свидетелях обвинять великого князя в подлости, неблагодарности и коварстве. Вот теперь, если бы он любил ее хоть на каплю меньше, чем утверждал прежде, Герде действительно не жить. Достаточно Ивану повести бровью, и гридни избавят его от настырной бывшей. Во всяком случае, попробуют это сделать, и, если будут продолжать «пробовать», ей не жить. Тягаться с целым государством не под силу даже такой сильной колдунье, как она. Но, похоже, Иван ее действительно любил. – Герда! – он все-таки взял себя в руки. – Ты же знаешь, как я тебя люблю! Я бы никогда… – Ирину ты ко мне тоже не подсылал? – Какую Ирину? – нахмурился совершенно сбитый с толку Иван, впрочем, так и задумывалось. – Ах да! Ты знаешь ее под другим именем. Ирина – это боярыня Василиса Борецкая. Она очень сильная колдунья. Чуть ли не глава новгородского ковена. – Я даже не знал, что она колдунья. – Теперь знаешь. К слову, она сказала, что ее послал убить меня князь Белозерский. – Ты это точно знаешь? – Я ее пытала, Иван, – покачала головой Герда. – Жестоко, без снисхождения. Злая была, особо не церемонилась… – Она?.. – Мертва, разумеется, ведь ты бы ее отпустил, не наказав, точно так же, как выпустил своего брата… На самом деле она хотела сохранить Борецкой жизнь, но потом передумала и свернула ей шею. Действительно была зла. – Ты права, – тяжело вздохнул мужчина, неохотно признавая свою ошибку, свою нерешительность. – Я снова проявил слабость… И зря. Глеб будет сейчас же арестован. – Ты хозяин, – пожала плечами Герда, – тебе и решать. – Кто третий? – А вот третий самый интересный, знаешь ли… – улыбнулась она, но, по-видимому, улыбка у нее получилась нехорошая. – Карлотта де Роз, Каро, твоя фрейлина принесла мне пропитанное ядом письмо. Откроешь такое, и все, – сказала она, переждав приступ бешенства. – Попыталась меня отравить, сука! Меня! По твоему приказу, Каро! Скажешь нет? – Как ты смеешь?! – неожиданно взбеленилась принцесса. – Мало ли кто что… – Помолчи! – остановил ее Иван. – Не бойся, князь! – подняла руку Герда. – В память о нашем несбывшемся счастье я не стану мстить. И те люди, которые собрались перед твоими палатами, не мятежники. Они просто пришли, чтобы меня защитить. Как оказалось, не все новгородцы подлецы и не все готовы смириться с предательством. Это же я, если помнишь, спасла твою невесту и захватила в плен предателя. Впрочем, полагаю, что ты его уже простил… Но тогда скажи спасибо, что я захватила его живым. Могла ведь и не пощадить. Бой в детинце был жестокий, все кровью умылись… Ах да, – съерничала она, балансируя на грани дозволенного, – совсем забыла. Тебя же там не было. Обещал, но не пришел… Но бой за детинец я все-таки выиграла. Не ты, князь, а я. Скажешь нет? – Не скажу, – покачал он головой. – Скажи ты. Чего ты хочешь? – Виру, – твердо ответила Герда. – Назови цену, – мертвым голосом предложил Иван. «А то ты не знаешь! Цена должна соответствовать преступлению, а за некоторые преступления виру не берут, за них наказывают. За предательство, например, за подлость…» – Нет, – покачала она головой. – Виру должен назначить ты сам. Ты теперь великий князь, Иван, тебе и судить. Люди должны знать размеры твоей справедливости… Это был хорошо рассчитанный удар. И нанесла его Герда недрогнувшей рукой. – Что ж, так тому и быть, – тяжело вздохнул Иван, и на этом их встреча закончилась, но последнюю точку в их отношениях поставила все-таки Герда. Уже выходя из зала, она остановилась в дверях и посмотрела на Шарлотту. Быстро, коротким поворотом головы, через плечо. В последний раз. «Прощай!» * * * Иван не стал тянуть с вирой. Уже к полудню в Полоцком подворье появился думный боярин великого князя и вручил Герде составленные этим днем документы. Герда получала титул княгини Нотебургской[48] с жалованными землями и городом Шлиссельбургом, отданным ей на кормление, то есть становилась удельной княгиней – главой одной из девяти новгородских княжеских фамилий. Доходы с этого княжества бралась взимать в ее пользу великокняжеская казна с обязательством раз в год переводить полученные суммы в «Банк Союза Торговых Городов». – Щедро, – прокомментировала Другая Она, заглядывая Герде через плечо. – Magna res est amor[49], как говорится. – Помолчала бы! – попросила Герда, которой от всего этого было плохо, хотя она сама все это и спровоцировала. Уезжать из Новгорода с пустыми руками было бы глупо. Так что последний акт драмы был от начала и до конца спланирован и осуществлен ею самой. Другое дело, что Каро могла бы и не посылать к Герде свою фрейлину с письмом, написанным отравленными чернилами, ближники князя Ивана напали на нее тоже сами без всякой провокации с ее стороны, дав ей повод подозревать в неблагодарности и коварстве как раз того, кого они пытались защитить от ошибочного решения. Да и бояре не вовремя подсуетились. Эти и вовсе сделали что-то не то, не так и не вовремя. Но зато дальше все уже зависело от нее, от того, как она интерпретирует случившееся, как представит это самому Ивану и каким с ее подачи предстанет новый великий князь Гардарики перед своим народом. И теперь уже трудно было сказать, чего было больше в решениях князя Ивана: его любви к Герде или страха предстать перед новгородским вече тем, кого в Гардарике называют «дерьмо человечишка». Ему, нежданно-негаданно взошедшему на престол – да еще и при таких скверных обстоятельствах, – плохо выглядеть в глазах подданных было не с руки. Но, как бы то ни было, возведение в княжеское достоинство с передачей Герде немалого удела с большим торговым городом в придачу выглядело широким жестом. – Что там еще? – Другая Она, стоявшая за спиной Герды, и не думала смущаться, она за интересы своего материального воплощения болела как бы не больше, чем сама Герда. – Обещают не позднее чем через семь дней выплатить миллион рублей золотом и наградить богатыми дарами. – Как-то расплывчато. – Мне бы хватило и миллиона, а подарки… Дареному коню в зубы не смотрят… – Тоже верно, – неожиданно легко согласилась недоверчивая по своей природе Другая Она. – А это что за бумага? – Это не «бумага», – хмыкнула Герда, ознакомившись с последним из принесенных ей документов. – Это патент. Меня, видишь ли, за немереные мои подвиги в ночь мятежа награждают орденом святой княгини, преподобной Анны Новгородской[50]. Буду теперь еще и кавалерственной дамой. Стану носить шелковую ленту через плечо, то да се… В конечном счете Герда получила даже больше, чем было обещано. Иван приказал перевести для нее в банк «Торговый» доходы из Нотебургского княжества за последний год, а это сто тридцать тысяч золотых рублей. Свой же миллион она получила золотом и серебром в бочонках и векселями трех крупнейших в мире банков, имевших свои представительства в Новгороде и Петрове. Не поскупился новоиспеченный великий князь и во всем, что касалось обещанных подарков. В Полоцкое подворье были доставлены многочисленные шкурки соболя, горностая, черно-бурой лисицы, куницы и рыси. Иван в буквальном смысле завалил Герду драгоценными мехами, но на этом не остановился. – Откупается, злыдень, – констатировала Другая Герда, рассматривая выставленные перед принцессой Герардиной ларцы с мужскими и женскими украшениями из золота и драгоценных камней, золотые, отделанные самоцветами кубки, братины и кувшины, поделки из яшмы, горного хрусталя, малахита и других прекрасных камней. По слухам, на подарки Герде пошли сокровища, конфискованные у арестованных и преданных суду младших братьев Ивана князя Ижорского Романа и князя Белозерского Глеба.