– Н…ничего, м…ма…ма, – ответил тот с трудом. – Ус…уст…устал… Андре молчал, закусив губу. Мадлен старательно и заботливо прикрыла Полю ноги пледом и опустила шторы. – Пойдемте, Андре. Пусть он отдохнет, ребенок обессилел… Шарль предпринимал шаги, которые ему многого стоили, он надеялся, что это в последний раз, что ему не придется просить помощи Гюстава Жубера, наемного работника брата, это было бы немыслимо! А тяжкие испытания все не кончались. Следовало во что бы то ни стало выпутаться из них. Особняк Перикуров очень изменился. Повсюду, как в больнице, царила тишина, лишь изредка прерываемая шагами слуг, которых осталось всего четверо. Теперь у подножия широкой лестницы помещалась стальная платформа, на которой при помощи штурвала и блоков коляску Поля можно было поднимать и спускать. Механизм напоминал средневековую машину для пыток. Горничная сообщила ему: госпожа ожидает вас наверху. Шарль, задыхаясь, поднялся по лестнице. В полумраке он не сразу разглядел Мадлен, которая с очень прямой спиной сидела около инвалидной коляски. Медленными движениями она гладила исхудавшую руку ко всему равнодушного Поля. – Садитесь, пожалуйста, дядюшка, – сказала Мадлен, ее чистый голос не соответствовал замогильной атмосфере комнаты. – Какими судьбами? Шарля охватило сомнение. Этот голос – властный, почти начальственный – показался ему предвестником чего-то особенного. Он решился. Поскольку, как известно, женщины ничего не смыслят ни в политике, ни в делах, он сделал акцент на чувствах, к чему они испытывают особую склонность. Он стал жертвой недоброжелательности. Хуже того, манипуляций. Кое-кто злоупотребил властью, которую он делегировал, и… – Что я могу сделать для вас, дядюшка? На мгновение Шарль впал в нерешительность. – В общем… мне нужны деньги… Немного. Триста тысяч франков. Две недели назад его собеседница была бы более сговорчива. Гюстав посоветовал Мадлен помочь дяде, и после их злосчастного недоразумения при мысли, что тот покинет банк, она так запаниковала, что охотно бы послушалась его. И Шарль ушел бы с чеком, даже не успев и рта раскрыть. Но с тех пор все наладилось. Приходил Гюстав. Благодарил ее. В руке у него было письмо, в котором Мадлен писала, что по-прежнему доверяет ему, Жубер несколько театральным жестом бросил его в камин. Опасения Мадлен утихли, она чувствовала, что может сама решать, как поступить. – Триста тысяч франков – это примерно стоимость ваших акций в банке, не так ли? – ответила она. – Почему вы их не продаете? Шарлю и в голову не приходило, что Мадлен может интересоваться подобными вопросами. – Это наши единственные авуары, – терпеливо объяснял он. – То, что пойдет на приданое нашим дочерям. Если я продам акции… тогда, – он коротко рассмеялся, чтобы подчеркнуть всю нелепость ситуации, – я просто на паперти окажусь! – Да что вы… До такой степени? – Именно! Поверь, я обратился к тебе только потому, что исчерпал все остальные возможности! Вдруг Мадлен разволновалась: – То есть, дядя, вы… вы в шаге от разорения? Горестно вздохнув, Шарль кивнул: – Так и есть. Через неделю я стану банкротом. Мадлен сочувственно покачала головой: – Я бы охотно помогла вам, дядя, но ваши слова мешают мне это сделать, поймите меня. – То есть как? Почему же? Мадлен сложила руки на коленях: – Вы же уверяете меня, что находитесь на грани банкротства. А тому, кто скоро умрет, дядя, денег в долг не дают, вы прекрасно это знаете… Она издала сухой, короткий смешок: – Если бы я не боялась показаться грубой, то сказала бы попросту… что покойникам денег не раздают. Она на мгновение отвернулась, достала из кармана носовой платок и вытерла струйку слюны, текущую у сына по подбородку. – Я даже спрашиваю себя, вполне ли законно давать деньги тому, кто приговорен… Какая низость! Шарль заорал: – То есть пусть имя Перикуров опять вываляют в грязи, ты этого хочешь? Этого хотел бы твой отец? Мадлен грустно улыбнулась ему. Ей было его жаль. – Он всю жизнь помогал вам, дядя. Он заслужил, чтобы вы оставили его память в покое, вам не кажется? Шарль так поспешно поднялся, что опрокинул стул. Его чуть удар не хватил. Но зря Мадлен воображает себя победительницей: Шарль всю жизнь участвовал в политических баталиях и научился покидать поле битвы с высоко поднятой головой. – Я вот думаю, что ты за женщина… Вопрос сопровождался таким испытующим взглядом, перед Шарлем встала задача непредвиденной сложности. – Или, вернее, – он посмотрел на Поля, – что ты за мать. Это слово буквально прозвенело в воздухе. – Что… что вы имеете в виду, дядя? – Какая мать допустит, чтобы вверенный ее заботам сын упал с третьего этажа? Она вскочила, задохнулась. – Это был несчастный случай! – Что ты за мать, если твой семилетний сын так несчастен, что у него появляется желание выброситься в окно? Этот выпад убил Мадлен. Она покачнулась, зашарила в поисках опоры. Выходя из комнаты, Шарль, не оборачиваясь, добавил: – Рано или поздно всем нам приходится платить по счетам, Мадлен. 10 Последняя остановка перед банкротством. Шарля шокировало осознание того, до какой степени расходится с окружающими его взгляд на вещи. Увидев, что Шарль входит в ресторан при Жокей-клубе Жубер отложил газету «Авто», убрал с колен салфетку, встал и приглашающим жестом вытянул вперед руки. Он указал на свой стол и с сожалением произнес: – Простите, Шарль, что вынудил вас приехать, но суфле – блюдо капризное, оно, как говорится, не ждет… Шарль был удовлетворен, он принимал извинения. Жубер пользовался приборами с почти женской тщательностью, но на тарелку не смотрел. Вперив свой голубой взгляд в глаза Шарля, он раздражающе медленно жевал. Ну и что дальше? – казалось, спрашивал он. Прежде Шарль его терпеть не мог, теперь начинал ненавидеть. Жубер прекрасно знал ситуацию. Все эти люди хотели, чтобы он, Шарль, испил свою чашу до дна, это выводило его из себя. Он бы в бешенстве опрокинул стол, если бы перспектива банкротства не удерживала его. – Дела мои… по-прежнему плохи. Жубер не торопясь надел очки, склонился над помятой бумагой, которую придвинул к нему Шарль, и восхищенно присвистнул. Жубера волновали не столько деньги, сколько то, что может быть запятнано имя Перикуров. Мадлен отказалась помочь своему дяде, ее женское начало опять взяло верх над стратегическими соображениями. Он вытер губы и отложил салфетку: – Шарль, вы уверены, что этого достаточно, чтобы спасти положение? – Безусловно! – вышел из себя Шарль. – Я все подсчитал! Гюстав Жубер улыбнулся и поднялся из-за стола. Он подошел к сохраняемому за ним шкафчику, вытащил из перетянутого зеленым шнурком полотняного мешочка темно-синего цвета двести тысяч франков и переместил их в конверт с вензелем Жокей-клуба. А вернувшись, просто положил конверт на край стола. Шарль пробормотал нечто невразумительное, что должно было сойти за слова благодарности.