– У них совсем другие глаза, – сказала она молчаливому Тротту, задыхаясь от желания поделиться. – Понимаете? – Если вы выразитесь конкретнее, – сухо откликнулся инляндец, – возможно, и пойму. – Вы не замечаете, наверное, – Алина с откровенной жалостью посмотрела на него. – Конечно, вы же давно здесь. У них глаза людей, никогда не видевших телевизора. Электрической лампочки. Магии. – Большинство из них и книг не видели, – продолжил Тротт, явно забавляясь ее впечатлительностью. «Ну и пусть», – решила принцесса. Пусть лучше смотрит на нее с усмешкой, чем раздражается. Она переключила внимание на высокие стены и огромные раскрытые ворота, обитые все теми же неровными листами из хитина внахлест, отчего создавалось впечатление, что это шкура огромной змеи. – Это старая защита от охонгов и пауков-лорхов, – объяснил профессор, заметив ее удивление. – Долгое время круги ограждения расширяли, это труд многих поколений дар-тени. Теперь, даже если лорх случайно доберется сюда, внутрь он пробраться не сможет. Запрыгнет, соскользнет в промежуток между частоколом, застрянет, и его добьют. Здесь постоянно дежурят часовые, – он кивнул на небольшие башенки за воротами, на крытых площадках которых виднелись вооруженные люди. – Если увидят опасность, трубят в рог, созывая жителей, и закрывают ворота. – А если кто-то не успеет добежать? – с дрожью в голосе поинтересовалась Алина. – Все знают, что лучше успеть, – жестко проговорил Тротт и, махнув дозорным, шагнул за ворота. Внутри поселение оказалось большой деревней – домов было очень много, наверное, больше пятидесяти, – со всеми ее звуками и запахами. Частокол примыкал к скалам, за которыми вдалеке виднелись горы. Дома, с темными окнами, приземистые, укрытые или соломой, или дерном с зеленой травой, были расположены хаотично; что-то наподобие главной улицы шло от ворот и терялось среди избушек. Во дворах тоже паслись козы, у скал поблескивало озерцо, по дороге бегали лохматые куры. На Алинку сбежалось посмотреть, наверное, все поселение, но Макс твердо вел ее куда-то в сторону, и наконец горланящая и рассматривающая ее толпа осталась позади, а он открыл калитку и шагнул в просторный двор, в котором находились большой дом и несколько построек поменьше. – Это ваш дом? – спросила принцесса и застыла. Во дворе копошились мальчишки лет восьми-десяти, и Алина непонимающе уставилась на них. Пацаны, увидев гостей, подскочили, подбежали к ним, что-то голося, и Макс усмехнулся, потрепал их по головам и сказал: – Зовите мать. Принцесса замерла, захлопала глазами, глядя то на спины мальчишек – они забежали в дом, – то на инляндца. Нет, это не его дети, конечно, ведь он говорил, что дар-тени не могут здесь иметь детей. Тогда кто это? Тротт спокойно шагал к крыльцу, когда снова распахнулась дверь, и на него вышла молодая женщина, симпатичная, тревожно крутящая головой, а затем вылетела и вторая, улыбающаяся, тоненькая, совсем молоденькая. – Ты-ы-ы прише-е-ел! – странно растягивая слова, воскликнула она, почти слетев с крыльца, схватила Макса за руку, поцеловала ее. – Я жды-а-ала-а-а! Алина, широко раскрыв глаза, смотрела на то, как лорд Макс улыбается – непривычно мягко, гладит девушку по щеке, а та снова хватает его руку и, счастливо жмурясь, прижимается к ней губами. Тротт воспринимал это так спокойно, будто это было в порядке вещей. – Ты стала лучше говорить, Венин, – он провел ладонью ей по горлу. – Я попробую тебя еще подлечить. Девушка смотрела на него искрящимися от счастья глазами, и Алинке вдруг стало кисло. – Дати́ Охтор, дати Охтор, топить ванра́н? – звонко закричал один из мальчишек из-за спины второй женщины. «Дати, – отстраненно вспомнила Алина, – обращение к уважаемому мужчине, но не старику. Ванран… купальня?» Она вдруг почувствовала такую усталость, будто разом навалилось все пережитое. Сердито потерла пересохшие глаза и опустила голову. Но тут же снова подняла. Любопытно ведь! – Топить, – откликнулся Тротт, и мальчишки наперегонки помчались к одной из построек, словно наполовину вросшей в землю. – Охтор? – мягко позвала вторая женщина, вытирая руки о передник и протягивая их вперед. – Да, это я, Далин, – проговорил Тротт, и она улыбнулась немного робко, но радостно. Голову она держала чуть склонив, словно прислушиваясь, но смотрела куда-то в сторону, и глаза ее были мутными, окруженными шрамами. Далин «Незрячая, – тяжело отметила принцесса. – А вторая говорит с большим трудом… И что это значит? Что значит? Да ничего не значит», – окончательно рассердилась она и шмыгнула носом. И, конечно, все присутствующие сразу посмотрели на нее. – Кры-ылья, – протянула первая девушка, Венин, указывая на принцессу рукой. – Ты взя-ал себе-е еще женщину? Алина, неловко переминающаяся с ноги на ноги, нахмурилась. Теперь-то она точно расслышала! – Женщину? – повторила она почти шепотом, чувствуя, как каменеют скулы и жарко становится щекам. – Нет, – сдержанно проговорил Тротт. – Жена-а? – с грустным любопытством спросила Венин. – То-оже крылья, как у тебя-а! – Алина – моя ученица и гостья, – сухо пояснил профессор. – Прими́те ее как сестру, мои оихар. Мы голодны. Далин, накрой на стол. Алина, вы хотите помыться? – А? – заторможенно откликнулась принцесса. – Да, очень. Пожалуйста. Буду рада. Внутри дом состоял из одной комнаты, в которой находились и беленая печь – от нее ужасно несло жаром, несмотря на открытые окна, – и несколько широких лавок у стен, застланных как постели, и настоящая кровать. Большой стол, крепкие стулья-табуреты вокруг, множество полок с утварью и сундуков, подвешенные к балкам шкуры и травы. Было очень чисто – впрочем, в доме Тротта не могло быть иначе. И пахло вожделенным хлебом и кислым молоком. Алина, положив сумку на указанную ей скамью, почувствовала, как дрожат руки. И, когда села с лордом Максом за стол, чуть не расплакалась от голода. Тут были и хлеб, и масло, а Далин, даром что слепая, ловко доставала плоские горшки из печи и ставила их перед путниками: мясо с какими-то овощами, продолговатые клубни, очень похожие на картофель, густой напиток, пахнущий ягодами. Венин расставляла посуду, радостно поглядывая на Тротта, он же задавал вопросы про дела поселения, и женщины ему отвечали. Алинка молчала. Она чувствовала себя лишней, и ей было очень неловко перед хозяйками. И еще она очень сердилась на лорда Макса – ведь не предупредил, не рассказал, что живет не один. – Не ешьте сразу много, – предупредил инляндец, когда она взялась за ложку. – Будет плохо. – Знаю, – буркнула она в тарелку и с наслаждением откусила маленький кусочек чуть кисловатого, но очень вкусного хлеба. После ужина Тротт поднялся, сообщив, что должен поговорить с главой поселения. За окнами уже стояла темнота, а внутри дома Венин зажгла несколько свечей и лучин. Печь уже потухла и остывала. – Венин и Далин покажут вам ванран и помогут там, – сказал профессор, открывая дверь. Женщины закивали, а Алинке захотелось броситься за ним, вцепиться и умолять не уходить, но она стиснула ладонями края скамьи и тоже кивнула. Дверь захлопнулась, и тут же поднялась слепая хозяйка, Далин. Принцесса чуть сжалась, а женщина подошла к ней и спросила робко: – Можно потрогать тебя? Я не вижу. – Ой… да! – с облегчением проговорила Алина. Кажется, ее тут боялись больше, чем она их. – Красива-а-ая, – сообщила вторая, Венин. – Воло-о-осы би-елы-ы-ые. Как у ко-азы-ы. Далин, как раз трогающая волосы, улыбнулась. Она была очень милой, чуть полноватой, и улыбка была приятной, и руки – мягкими и теплыми, и тем страшнее смотрелись шрамы вокруг незрячих глаз. Она коснулась крыльев, погладила. – А мне можны-о? – застенчиво попросила Венин. – Кры-ы-ылья? Алина глянула на нее, в горящие интересом глаза – и вдруг увидела в ней себя, молоденькую любопытную девушку. Никакой агрессии или обиды. Значит, это в порядке вещей – когда лорд Тротт приводит кого-то в дом? – Очие-ень краси-ивая, – глухо выговаривая звуки, повторила Венин, когда хозяйки вдоволь нагладили пух на крыльях, а принцесса по их просьбе оными крыльями помахала – со смешком понимая, что чувствовал после подобного профессор. Женщины оказались совсем безобидными и спокойными, и пятая Рудлог расслабилась, завертела головой, разглядывая дом. – Хотела бы и я знать, как выгляжу, – сказала она печально. – У вас нет… – она сообразила, что не знает, как будет «зеркало», и замялась, пытаясь подобрать слово. – У вас нет, чтобы я могла посмотреть на себя? Венин наморщила лоб, пытаясь понять, а Далин, прислушиваясь, вдруг махнула рукой в сторону двери. – Посмотреть в тро́гше, – сказала она и повела ладонью вокруг лица. – В ванране. Пойдем? «Трог – это вулкан, – вспомнила Алина, когда Венин вручила ей плошку с разбрызгивающей жир свечой, сама взяла вторую и поманила к выходу. Далин шла за ними. – А „ше“ тогда что?» Во дворе было темно и очень тихо, и глаза мгновенно перестроились на ночное зрение. В курятнике приглушенно ворковали засыпающие куры, из далекого леса слышались пение птиц и верещание ночных ящеров. Тускло сияли две луны, одна за другой уже поднявшиеся на небосвод, да кое-где виднелись на облаках красные пятна вулканического света. – Как раз ванран согрелся, – проговорила Далин из-за Алинкиной спины. – Охтор приказал помочь, пока вымоешься, а там подкинем дров для него, еще больше нагреем. Он любит, чтобы было пожарче, когда его моют. Придет – будет доволен. «Охтор любит, когда его моют, – сказала себе Алина упрямо. – Не лорд Тротт. Он просвещенный человек и вообще не очень-то любит чужие прикосновения». Они спустились в ванран, оказавшийся даже не постройкой – холмиком с уходящей под землю дверью и небольшими окошками под дерновой крышей, из которых тянуло дымком и паром. – Ба-ольшо-о-ой! – гордо сказала Венин, поворачиваясь к Алине, и застыла, подняв руку со свечой и рассматривая гостью. – Глы-аза-а-а! Светя-а-а-атся! Ка-ак у Охто-ора! – Светятся, – согласилась Алинка, оглядываясь. Подземная купальня правда оказалась большой. Закопченные стены и потолок были укреплены тонкими стволами – будто под землю закопали настоящую избушку. В углах стояло несколько папоротниковых колод с водой, по стенам – низкие лавки с кувшинами, чашами, чем-то заполненными горшками. Пол был устлан соломой и огромными листьями – и пахло сыростью и чистотой так, что Алинке тут же захотелось снять грязную одежду и отмыться до скрипа. Далин хлопотала у одной из стен ванрана над широкой глиняной чашей – она была заполнена тлеющими углями, дым от которых выходил в окошко сверху. Было душно и влажно. Хозяйка ловко, словно все видела, набирала воду из кадки в кувшины и ставила их в угли. Венин, не стесняясь, сбросила на лавку юбку, сорочку и поманила Алинку за собой, в угол. Алина, держа в руках свечу, пошла за ней и остановилась у прислоненного к стене огромного осколка какого-то камня. Он был размером с корыто, плоский и весь запотевший. Венин протерла его тряпкой, поднесла свечу ближе. – Смо-а-атри, – просипела она. Огонек отразился в камне, Алина шагнула ближе, поднимая свою свечку, – и дернулась, чуть не вскрикнув. Из глубин черного полированного камня на нее глядела мама. Принцесса заморгала – в глазах расплывалось – и мотнула головой, склонившись вперед, почти вплотную. И мамино лицо приблизилось, и видны стали различия: чуть шире расставленные глаза, более пухлые и какие-то неправильные губы – верхняя больше нижней, затравленный взгляд чуть фосфоресцирующих зеленых глаз, острые скулы. Алина повернулась – черные крылья за спиной, и пух свисает клочками. Волосы темнее, чем у мамы, но тоже волнистые, только вихрами вокруг лица. Она задумчиво отдала Венин вторую свечу и потянула с себя сорочку, потом развязала пояс штанов. И снова приблизилась к зеркалу. Тело себя-прошлой Алина отлично помнила. И оно было ладным, как у любой юной девушки. И это тело у нее было таким же, если не считать сильной худобы и четко очерченных мышц на руках и ногах. Грудь задорная, как два крепких яблочка, маленькие ягодицы – пух с крыльев в сложенном состоянии как раз доставал им до середины. «Красивая», – признала она мысленно, снова склонилась к зеркалу, провела ладонью по его кромке и ойкнула – порезалась. Лизнула рану, пригляделась к сколам. – Так это же полированный обсидиан, – сказала она по-рудложски, в восторге оттого, что догадалась. – Камень из вулкана? – спросила она у Венин на лорташском. Та закивала. – Ды-а, даа-а-а. Трыо-огше-е-е. – Охтор разрешил пользоваться, – с гордостью проговорила Далин. Алинка повернулась – незрячая тоже разделась и теперь поливала горячей водой из черпака листья и солому на полу, а затем топала по ним босыми ногами, словно давила. По ванрану шел травяной дух, а Венин начала брызгать водой на стены – те шипели, исходили паром, жаровня потрескивала, Венин ойкала и смеялась, отпрыгивая от горячих брызг, улыбалась и Далин, и, глядя на это все, начала улыбаться и Алинка. Здесь, в окружении чужих женщин, в чужом мире вдруг стало как-то радостно и тепло. При лорде Тротте хозяйки были тихие, угодливые, а здесь веселились вовсю. По порезанной ладони текла кровь, капала на солому, и принцесса полила на рану из горсти – щипало, затем закрыла глаза и постаралась вспомнить, как учил ее профессор лечить себя. Как там… сосредоточиться, представить, что рана затягивается.