На следующий день она снова была собой – любознательной и бодрой Богуславской. Только глаза оставались взрослыми – так бывает у побитых жизнью подростков и у бродячих собак. Но иномирянские слова повторяла бойко и опять сыпала вопросами. – Неужели все здесь говорят на одном языке? – удивлялась принцесса. – У нас на одном материке несколько десятков языков и диалектов, а здесь – один? – Это империя, – объяснил Макс. – Которая существует очень давно. Поэтому есть умирающие местные языки и есть общий, на котором в основном и говорят. Свою роль сыграло и постоянное подтопление материка. Каждый год многие поселения снимаются со своих мест и идут в центр, а там языки перемешиваются, ассимилируются. У принцессы оказалась превосходная память, и сейчас, спустя три недели, она уже худо-бедно могла изъясняться на языке Лортаха. Иногда Макс требовал разговаривать с ним и отвечать ему только на лорташском, и Богуславская очень забавно воспринимала это как вызов – она упорно пыталась объясниться даже в то время, когда ее словарь состоял из пары-тройки сотен слов. Впрочем, она любила вызовы, это он заметил. В округе было спокойно. Сейчас они пробирались по чаще, где старые папоротники росли так кучно, что охонгу было не пройти. Но здесь отсутствовали источники воды – к ближайшей речушке беглецы должны были выйти завтра к вечеру, а пока приходилось экономить то, что есть во флягах, и обходиться без умываний. Наступила темнота, на листьях папоротников замерцал отблеск первой поднимающейся луны. Принцесса шла молча, сосредоточенно, почти не пыхтя, – теперь они двигались еще пару часов после наступления темноты, чтобы оторваться от преследователей. Она, конечно, устала и, когда думала, что он не видит, терла глаза и тихонько вздыхала. Но после того как Макс скомандовал: «Привал», – уселась на землю, вытерла лицо влажной тряпочкой – воды во флягах оставалось чуть больше половины, – немного отдохнула и без напоминания тяжело поднялась на ноги. Заниматься. Одновременно с изучением языка Тротт начал учить ее бою с ножом. Оружие принцесса держала неправильно, как бить – не понимала, училась с трудом и долго не могла себя заставить замахнуться на наставника. Она ранилась о лезвие, роняла острый нож на ноги, с ужасом отбрасывала его, если нечаянно царапала Макса, и отчаянно злилась оттого, что у нее не получается. Вот и сейчас: стоит, сжав рукоятку слишком далеко от лезвия и чересчур высоко подняв руку, – из такого положения не вгонишь оружие под ребра или в живот, а сил пробить ребра у нее точно не хватит. – Ниже руку, Богуславская. Согнитесь немного, как я учил. Вот так. А теперь бейте. Бейте, а не тыкайте хаотично и не жмурьтесь! От того, что вы закроете глаза, противник не исчезнет! – Я уже говорила, я боюсь вас поранить, профессор, – сгорбившись, проговорила она. – Вы при всем желании меня не заденете, – сухо ответил Тротт. – А вот того, кто не ожидает атаки, – вполне. Поднимите голову. – Принцесса послушно выпрямилась, сверкая в темноте зелеными глазами. – Прикрывайте тело второй рукой. Крепче хват. Бейте! Она ударила – и Макс сдвинулся вправо совсем немного, перехватив и вывернув ей ладонь с ножом, зажал принцессу спиной к себе, обхватив рукой над грудью. Богуславская застонала от боли, но не остановилась – пнула его по коленке, неожиданно впилась зубами в предплечье… и так удивилась, когда оказалась на свободе, что застыла, вместо того чтобы бежать. – Хорошо, – Тротт, поморщившись, потер кожу выше запястья, где наливались красным следы зубов. – Только кусайте сильнее. Вы не за столом, чтобы деликатничать. Алина фыркнула: – Да и вы не сильно-то вкусный, профессор. Давайте дальше, а? – она зевнула. – Спать очень хочется. Пощады спутница теперь не просила и не жаловалась. Но ему иногда становилось до невозможного тошно при взгляде на прокушенную от боли губу – если слишком сильно выворачивал руки – или на порезы на теле. От запаха ее крови Тротта до сих пор кидало в состояние сжатой пружины – хотелось то ли убивать кого-то, то ли крушить все вокруг. Но он сдерживался. Он вообще умел себя контролировать. После тренировки, когда принцесса остывала, сидя на земле, Макс сообщил: – Если все будет спокойно, послезавтра окажемся в поселении. – Правда? – Алина даже лицом просветлела, принимая у него из рук ломаную сухую лепешку. – Правда, – буркнул Тротт, глядя, с какой жадностью она вгрызается в пресное угощение, чуть ли не давясь от голода, запивая его водой и закатывая глаза. – Немного осталось. Надеюсь, удача нам не изменит. На следующий день Алина бодро пробиралась вслед за профессором по надоевшей папоротниковой чаще. Вокруг было жарко, тихо и мирно. Каких только растений тут не росло! Огромные папоротники принимали самые причудливые формы: они были то со стволом в виде бутылки диаметром с домик, увенчанной пышной кроной, то высокие, покрытые чешуйками, как шишки, то витые, то растущие горизонтальными волнами, напоминающими гигантских змей. Ребристые стволы, шарообразные, плоские, кое-где сросшиеся в длинные стены, которые приходилось обходить… И еще сотни видов, от карликовых до гигантских, в сочных листьях и дуплах которых кричали птицы и жужжали насекомые, а у корней то и дело мелькала какая-нибудь местная живность. Чаща постепенно редела и становилась не такой непролазной. Но принцесса почти не обращала на все это великолепие внимания, погрузившись в мечты. Перед ее мысленным взором вставали то удобная кровать с одеялом и подушкой, то ванна, то – верх желаний! – кусок мыла и мочалка, которые она не выпустит, пока не смоет с себя всю грязь. А если еще можно будет сварить суп… Живот свело, пятая Рудлог сглотнула слюну и со стыдом посмотрела на напряженную спину Тротта. О чем она думает? Суп, мыло – когда их в любую минуту могут поймать и убить! Словно в ответ на ее мысли сверху раздался знакомый гул. Алинка быстро шмыгнула к древесному стволу, привычно распласталась на нем, провожая взглядом едва видимую сквозь большие листья папоротников «стрекозу» со всадником. Оглянулась – лорд Тротт тоже смотрел на улетающего раньяра, и выражение лица его было очень мрачным. Стоило чудовищу скрыться из виду, как инляндец отошел от ствола, прислушался. Снова раздался гул. – Еще одна, проф… – начала Алина испуганно, но он прервал ее жестом, поводя головой в стороны и втягивая носом воздух. Шагнул назад, в укрытие, и, когда вторая стрекоза скрылась, свистяще рявкнул: – Бегом, Богуславская! Скоро тут будут охонги! Он побежал, и Алина без слов сорвалась с места, понеслась следом, уже на бегу соображая, что в воздухе действительно едва уловимо тянет муравьиной кислотой. Затем и эти мысли ушли – она, подавляя желание оглянуться, сосредоточилась на удержании ровного дыхания и на том, чтобы не споткнуться об очередной осклизлый корень или пенек. И чтобы не отстать. Следующие несколько часов превратились в сплошной бег с небольшими передышками. Тротт бежал, перепрыгивая через коряги, периодически оглядываясь на принцессу. Где-то в стороне мелькала черная тень – и он перехватывал Алину за руку, дергал за прикрытие стволов, пережидал. Слышался гул – и он прижимал спутницу к земле под пышной кроной, сжимаясь сам, – и тут же тянул ее дальше, когда раньяр пролетал мимо. Принцесса не жаловалась. Она сосредоточенно дышала, слушалась его безмолвных команд и, похоже, даже бояться не успевала. Лес шумел, лес скрипел, сообщая чуткому уху Макса о том, что полон чужаков. С разных сторон под лапами охонгов скрипели ветки и хлюпала вода в лощинках, слышались их верещание и голоса ловчих. Их с Богуславской еще не увидели, слава богам и местной буйной растительности, но количество наемников было таким, чтобы и крысозуба не пропустить. Деревья росли все реже, а значит, и лес просматривался дальше. Спереди раздалось тонкое верещание охонга – и Макс, резко остановившись, выругался и толкнул Алинку к витому папоротниковому стволу. И шепотом приказал: – Лезьте вверх, быстро! Алина даже не стала спрашивать как – хотя папоротник напоминал мясисто-зеленую детскую горку, закручивающуюся по спирали в небеса и там распадающуюся на гигантские листья. Кое-где края «желоба» почти смыкались, где-то расходились – и принцесса, пыхтя, упираясь руками и ногами в ребристую прохладную кору, лезла вверх, слыша позади такое же тяжелое дыхание Тротта и стараясь двигаться поскорее. Внутри папоротника сильно пахло чем-то, напоминающим лавровый лист, смешанный с алоэ. – Еще! – шипел инляндец, когда Алина останавливалась в страхе, что дрожащие руки подведут и она сорвется вниз, утянув за собой и профессора. – Выше! Иначе нас учуют! Она лезла и лезла, не обращая внимания на мешающие крылья, пока в очередном витке, пятом или шестом по счету, Тротт не дернул ее за ногу, призывая остановиться. Здесь желоб-ствол располагался почти вертикально, и края его сходились совсем близко – между ними была щель сантиметров двадцать, не больше. Внутри он напоминал широкую бочку. Алина изо всех сил упиралась руками и ногами в стенки, растопырила и крылья, но руки немели, отказывали. Снизу послышались голоса. – Сейчас упаду, профессор, – прошептала Алинка, с отчаянием представляя, как она выкатывается из этой «горки» прямо под ноги преследователей. – Не вздумайте, – процедил он. Зашевелился – принцесса даже боялась опустить голову, чтобы посмотреть, что он делает, – а инляндец подполз выше, ей за спину, и, упираясь только ногами, достал у нее из ножен кинжал, воткнул рядом с ее рукой. – Держитесь, – второй, его нож вошел в кору рядом с другой ладонью. Алинка вцепилась в рукояти, а Тротт обхватил ее за талию и прижал к себе. Сразу стало легче. Алина затихла, глядя из укрытия вниз, на землю, где остановились два охонга со всадниками. Ей было жарко, за спиной тяжело дышал профессор Тротт – он тоже был горячий и напряженный, и сердце его колотилось так же, как ее собственное. Люди переговаривались, охонги с тонким верещанием поводили передними лапами в воздухе, крутили треугольными головами. – У них на лапах обонятельные ворсинки, – неслышно шепнул Тротт на ухо – и она дернулась от щекотки и прикосновения жесткой бороды. Крепкая рука тут же сжала ее сильнее, и Алинка замерла. Ствол от ее движения, как ей показалось, скрипнул просто оглушительно. Но ловчие внизу не обратили на звук внимания. – Спокойно, – так же тихо проговорил инляндец. – Мы, конечно, наследили, но запах этого растения перебивает наш, и если следов еще не заметили, то скоро уйдут. Охонги действительно немного потоптались около их укрытия и пошагали дальше, от одного папоротника к другому, пока не скрылись из виду. Алинка закрыла глаза – от облегчения у нее даже в голове загудело. А когда открыла, поняла, что звук был реальным. Прямо напротив принцессы, в витке ствола висела гигантская стрекоза. Крылья ее и издавали этот гул, двигаясь так быстро, что выглядели четырьмя смазанными веерами. Челюсть, способная перекусить Алинку, сжималась и разжималась, а два фасеточных глаза, казалось, смотрели прямо на нее. – Тс-с-с… – рука Тротта сжала принцессу до боли, но она и так затаила дыхание и замерла. Стрекоза гудела, всадник ее, склонившись, что-то искал в седельной сумке. Сейчас, когда первый страх прошел, было понятно, что раньяр находится чуть выше того места, где затаились беглецы. Листья папоротника отбрасывали густую тень, видимо, поэтому наемник и залетел сюда – спрятаться от солнца. Он достал флягу, начал пить, долго пил, обстоятельно – Алинка успела разглядеть и странную черную кирасу на нем, и сапоги из зеленоватой пупырчатой кожи, и все мельчайшие сочленения тела раньяра. Наконец ловчий протянул руку к загривку «стрекозы», и чудовище с гулом полетело прочь. Они провели в своем убежище, располагавшемся метрах в двадцати от земли, несколько часов до темноты. Было так жарко, что перед глазами принцессы периодически начинали прыгать черные пятна. Руки и ноги онемели, хотя она отпускала то одну, то другую, разминала, трясла ими. Профессор за спиной был почти недвижим. От запаха папоротника хотелось чихать и текли слезы, кончилась вода, но не это было самым страшным. К папоротнику то и дело выходили охонги или пешие ловчие, их силуэты мелькали среди стволов, а стрекозы так и вовсе кружили над лесом, как листолетный полк. – Украсть бы такую и долететь на ней, – жалобно прошептала Алина, когда очередное крылатое чудовище пролетело мимо. – Я не знаю, как ими управлять, – сухо признался Тротт. – У охонгов над нервным узлом подвижный вырост, как рычаг, и управлять ими может любой. Но при этом они настроены ментально на хозяина и легко могут сожрать чужака. Хотя и своего-то могут растерзать, если голодны, а человек ранен. А раньяров создали недавно, принцип управления мне неизвестен. Да и на спине раньяра мы как на ладони, стоит только подлететь поближе. Я предпочитаю не рисковать. Говорили они мало, берегли силы. Вниз спустились, когда лес провалился в темноту. Алинка оглядывалась по сторонам – это был все тот же лес, только объемно-бархатный, с едва различимыми цветами. – Даю две минуты. Времени на еду нет. Будем идти всю ночь, – предупредил инляндец, мерцая зелеными глазами. Принцесса поднесла руку к лицу, посмотрела на пальцы – на них едва заметно виднелись зеленые отблески – и бросилась к кустам. – Держитесь за мной, – сказал Макс, когда она вернулась. – Если повезет, ближе к утру войдем под защиту Источника. Там есть вода, и нас уже трудно будет найти. И снова она брела следом по проклятому папоротниковому лесу, облизывая сухие губы и мечтая попить, замирая, когда останавливался профессор, послушно поворачивая, чтобы обойти стоянки ловчих и места охоты пауков, вздрагивая от верещания ночных ящеров, переступая через бесконечные корни и кусты и сосредоточившись только на спине и крыльях лорда Тротта. Часа через четыре она погрузилась в полусон, и ее уставшему рассудку в какой-то момент показалось, что все произошедшее всего лишь снится ей, что все это нереально. Профессор с крыльями… чудовища… две луны… разве такое вообще может быть?! Алинка задрала голову к лунам – под ногой хрустнуло, и сонливость как рукой сняло. Тротт обернулся, глаза его предупреждающе блеснули. – Еще немного. Потерпите, – голос был сиплым. Он поманил ее поближе, склонился, с тревогой всматриваясь в лицо. – Немного, слышите меня, Алина? Она кивнула. Говорить не было сил. «Немного» растянулось на часы, полные жажды, пахнущие влажным мхом, муравьиной кислотой, ее потом, усталостью и страхом. «Немного, – мысленно шептала она себе в такт шагам, – немного-немного-немного-немного-немного-немного…» Под ногами раздался плеск – но принцесса не могла посмотреть, что там: в ушах шумело, ее качало. Ей казалось, что они всё идут и идут, а потом Алина вдруг обнаружила, что ее усадили спиной к какому-то дереву и протягивают флягу с водой. Принцесса попыталась взять и не смогла – рука дрожала мелкой дрожью, и тогда Макс сел на корточки рядом, поднес флягу ей ко рту и поил до тех пор, пока она не отвернула голову и не схватила его за рукав. – Мы дошли, профессор? Дошли? – До поселения еще несколько часов, – сказал он, сделал несколько глотков из фляги и вложил ее принцессе в руку. – Но мы уже в безопасности. Нужно поспать. Дойдем днем. Алина услышала только «мы уже в безопасности» и от накатившего облегчения откинула голову назад, прижавшись затылком к стволу. Постепенно туман из глаз уходил, открывая ей то, что она сидит у берега реки, а лорд Тротт, обнажившись – то ли думал, что она уже спит, то ли так устал, что ему было не до приличий, – с ожесточением натирает тело речным песком и полощет одежду в воде. Все-таки он был чистюлей в превосходной степени. Принцесса сидела, с вялым интересом наблюдая за движениями черных крыльев и мельканием белого тела, периодически поднося флягу к губам. Она остывала и с каждой минутой все сильнее ощущала, как от нее ужасно пахнет. Порылась в сумке, положила в рот кусочек рассохшейся почти в крошку лепешки и, поднявшись, принялась сдирать с себя обувь, штаны и сумку, а затем, шатаясь, побрела в воду. Тротт оглянулся. Он не стал прикрываться, но и поворачиваться не стал, и Алина потянула с себя сорочку, присела, с наслаждением ощущая, как теплая, пахнущая торфом вода закрывает ее с головой, зачерпнула песка и тоже начала мыться. Спать они легли, разделив остатки лепешки и напившись воды до бульканья в животах. И в этот раз спалось им сладко и легко. Как только могут спать два смертельно вымотанных человека, которые наконец-то получили передышку. Макс Тротт проснулся от палящего солнца – и оттого, что носу его и губам опять было щекотно от светлых прядей. Волосы Богуславской пахли торфом и лесом, и тело ее было разгоряченным, и дышала спутница спокойно. Одно крыло она подложила под голову, второе во сне вытянула поверх Тротта, и теперь тонкий пух ласково касался его руки и пальцев. Никуда не надо бежать. Не надо прятаться. Быть начеку.