…и тут каменная кладка вокруг него вдруг взорвалась фонтанами водяных струй, соткавшихся в двух огромных псов, которые в прыжках врезались в раньяров и рухнули с ними на землю. Над головой Люка на стену «зубца» перепрыгивали тер-сели, то и дело сбивая атакующих инсектоидов. Один из водяных духов остановился на стене сверху, навис над герцогом, вопросительно склонив голову и встопорщив прозрачные уши. В толще его тела медленно оседали зеленоватые водоросли и песок. – Убивать насекомых! – крикнул ему Люк. – Защищать моих людей! Отогнать врагов от форта! Пес зарычал и прыгнул, исчезая из виду, и за ним понеслись остальные. Их было много – под сотню огромных, выше человеческого роста, водных псов. Дармоншир наконец добежал до двери, заколотил в нее – тут же со скрежетом отодвинулась каменная створка, пропустив его внутрь. Там засели несколько стрелков, Люк хлопнул одного по плечу, благодаря, и заспешил на выход, во внутренний двор крепости. Через пару минут он смотрел на сражение в бинокль из бойницы башни, одолженный ему комендантом форта. Псы запрыгивали на раньяров, убивали всадников, рвали насекомым крылья, бились с охонгами на земле – но и водных духов тоже пытались уничтожить, нападая группой на одного, вспарывая лапами-лезвиями, пытаясь растерзать челюстями. В сотне метров от форта с десяток псов набросились на шагающего тха-охонга, повисли на сочленениях лап – инсектоид с верещанием закрутился, пытаясь смахнуть и уничтожить их. Одного тер-сели, сорвавшегося с загривка, гигант все же проткнул. Амулет в руке Люка кольнул болезненным разрядом – а пес обрушился лужей воды, но тут же поднялся снова. Был он теперь в два раза меньше. Руку то и дело прошивало болью, когда рассыпался водой то один, то другой тер-сели. Но они поднимались вновь, пусть меньшего размера, и их было еще очень много – враг, отбиваясь от неожиданных защитников, все же дрогнул и начал отступать под радостные крики оставшихся в живых бойцов. – Вы нас спасли, ваша светлость, – с благодарностью проговорил комендант, находящийся тут же, в каземате перед бойницами. – Это далеко не конец, – хрипло и с сожалением отозвался Люк, направляясь к двери. – Держитесь, полковник. Надеюсь, еще увидимся. Его снова начал грызть голод, и находиться с людьми в одном помещении стало невыносимо – да и необходимо было лететь проверить обстановку у других фортов. И если повезет, если будет возможность сделать передышку – обязательно надо поохотиться и поспать хотя бы пару часов. Жаль, что амулет у него только один. Пусть здесь они выиграли время, и враг пока будет опасаться соваться к Пятнадцатому форту, но оставалось еще огромное поле боя вокруг. Водным духам необходимо будет вернуться в свою стихию и восстановиться, и сколько это займет времени – неизвестно. Да и прибегать к их помощи нужно только в таких, крайних случаях. Значит, необходимо искать другие возможности. Люк пролетел над фортами – кое-где наступление успешно сдерживали, где-то враги двигались к крепостям, но ситуация была одинаково тяжелой. Покружил над Семнадцатым фортом, пытаясь высмотреть Берни – но брата он не увидел и не стал больше терять время. Нужно было поохотиться – и он, уже сходя с ума от голода, понесся к морю. Через полчаса сытый змей выбрался на берег и обернулся в человека, который долго лежал у кромки волн плашмя, бессильно загребая песок пальцами. Но он все же сумел подняться и, шатаясь, побрел в сторону дороги – чтобы по пути снова рухнуть на песок и заснуть прямо под начавшим моросить теплым дождем. * * * Майор Це?рсия Ла?риди, со своей группой переместившаяся к дальним фортам по приказу командования, уже несколько раз отходила с подготовленных снайперских позиций. Наступление иномирян шло волнами, и стоило обезвредить нескольких инсектоидов, как их места занимали следующие. За спиной майора в полукилометре грохали орудия Семнадцатого форта, и Лариди с удовольствием слушала музыку боя, любовно заряжая тяжелую снайперскую винтовку, и раз за разом выбивала из строя раньяров и охонгов, ослепляя их. Треть ее девочек, приехавших с Маль-Серены, погибли, и майор, которой не исполнилось еще тридцати, каждую оплакала, как мать, хотя не смогла проводить всех в плавание к перерождению. Дармонширцев в фортах предупредили, что тела серениток нужно не сжигать, а отдавать морю, – и двенадцать раз уже отправлялись к берегу машины с останками снайперов, отдавших свои жизни на чужой земле. Мать-Вода принимала их в свои объятия, уводила на перерождение – и защищала от перерождения в нежить. Майор лежала в подготовленном «гнезде» под поваленными стволами – остальные защитники позиции, около которой она разместилась, уже отступили к форту, и она осталась одна. Но и ей отсюда скоро придется уходить. Впереди, в нефтяном дыму, вдруг показались бегущие люди, а за ними – огромные раскачивающиеся на перепаханной почве тха-охонги, перешагивающие через засеки. Майор сквозь прицел винтовки присмотрелась к бегущим. Свои: у одного лейтенантские нашивки, у другого труба гранатомета за спиной, всего человек десять. Нужно было прикрыть их – и она, прицелившись, сняла всадника на тха-охонге, а затем один за другим выбила глаза одному гиганту, прицелилась в другого… Она стреляла и стреляла, стараясь ослепить как можно больше врагов и помочь уйти соратникам, – а затем, когда они промчались мимо, выпрыгнула из своего «гнезда», приладила винтовку за спину и побежала следом. Лейтенант увидел ее, оглянулся, что-то крикнув, но она, не обращая на него внимания, тонко и оглушительно свистнула. Ей в ответ раздался такой же свист, и через десяток секунд к ней присоединилась еще одна серенитка. Беглецы молча неслись от наступающих тха-охонгов к последней линии обороны перед Семнадцатым фортом – туда, где были выкопаны укрепления и установлены минные заграждения, туда, где враги должны были завязнуть в перепаханной земле, рвах и поваленных деревьях и дать возможность уничтожить их. * * * На берегу моря, километрах в трех от фортов вглубь герцогства, беспробудным сном спал человек. Ревел над ним косой ливень, вспенивая соленую воду и взбивая песок; струи дождя хлестали по спине, стекали по черным волосам, щеке и закрытым глазам – голова была повернута набок. Человек не просыпался, но то и дело дергался от боли, глухо стонал, начинал тяжело, прерывисто дышать – и кулак его крепче сжимал золотой медальон с двумя выбитыми на нем волнистыми линиями. Вдруг загудело, зашумело, как при сильнейшем урагане, в тучах образовался просвет – из него рванулась вниз огромная дивная то ли птица, то ли змея с клювом и длинным телом, покрытым трепещущими перышками-чешуйками. Гул исходил от нее – прозрачной, сотканной из белесых клубящихся потоков ветра, заметной только из-за обтекающих струй дождя. Птица-змея зависла над спящим – и так велика она была, что ее голова напоминала холм, а туловище все струилось из просвета и не заканчивалось, и перышки-ветерки трепетали, разгоняя облака. Она озадаченно скручивалась над ним в гигантскую спираль и, кажется, принюхивалась. Загудело сильнее, и к первой птице сорвались с небес еще две, такие же огромные. Они вились вокруг человека с такой скоростью, что рев ветра стал невыносимым, песок вставал круглой стеной, а спящий приподнимался в воздух – и падал обратно. Но не просыпался. Небесные гостьи вдруг застыли, глядя на него, загудели сильнее, словно недоуменно обсуждая что-то, – тела их шли воздушными волнами, выдувая в песке пляжа гигантские каналы, тут же заполняемые дождем, – а затем недовольно встопорщили крылья и тремя туманными петлями ворвались обратно в облака. Человек, облепленный мокрым песком, промокший насквозь, все спал, и все дергалась от боли его рука. Когда вой ураганных птиц окончательно затих и только дождь продолжал шуметь над пляжем, из моря один за другим, осторожно поглядывая на небо, вышли четверо крошечных, размером с ладонь, псов тер-сели. Приказ они выполнили и утекли восстанавливаться, но в руке человека был медальон, связывающий водяных духов, а владелец сейчас не способен был его защитить. Поэтому нужно было защищать самого человека – и тер-сели побродили вокруг, недовольно и басовито порыкивая, а затем разом схватились зубами за рукава и брюки и, загребая спящим песок, с трудом и очень медленно потащили его под защиту деревьев, растущих на пляже ближе к шоссе. А дотащив под пышную крону, убедились, что человек еще жив, – и уселись вокруг, дабы дождаться пробуждения и быть уверенными, что амулет не попадет к кому-то другому. * * * Когда ко рву у Семнадцатого форта вышли пять тха-охонгов и около сотни охонгов, у орудий, прикрывающих крепость, уже закончились боеприпасы. Стеной падал ливень, превратив ров в реку, покрытую толстой перламутровой пленкой, а перепаханную землю за рвом – в грязевую ловушку. Иномиряне при наступлении на форт потеряли на минных полях и горящих нефтяных полосах почти двадцать тха-охонгов, а охонгов и раньяров подсчитать было невозможно – но все же продавили все позиции защитников и заставили их отступить. Последние бойцы, спасаясь от врагов, перебирались через ров по тонким деревянным мосткам, не способным выдержать вес охонга, и ныряли за «зубцы» бастионов, готовясь защищать крепость до последнего. Пробежал под свистом выстрелов – своих и чужих – и уменьшившийся отряд Бернарда Кембритча, к которому, помимо майора Лариди, присоединились две серенитки-снайпера – вторая выскочила наперерез метров за сто до форта. – Принимайте командование, господин младший лейтенант. – В голосе встретившего их отряд немолодого сержанта звучало облегчение. – Из старших офицеров никого?.. – Бернард тяжело оглядел форт. Эмоции все давно выгорели, и внутри было пусто. Множество трупов на плацу, в том числе раньяров и иномирян; на стенах не больше ста пятидесяти бойцов – все, что осталось от двухтысячного гарнизона. – Никого. Кто погиб на позициях, а кого унесли стрекозы. И коменданта утащили, – проговорил сержант и добавил: – Как смерчи успокоились, так и налетели, и несколько раз так прилетали: в них палишь, а они тучей кружат, словно высматривают кого-то. Кто был в стенах или успел укрыться – выжили. Офицеров хватали и уносили, а простых солдат резали. Только ливень их и отогнал. Э-э-эх! – Он отер с лица льющуюся воду. – Вот вы старшим, выходит, и остались. – Старшая – майор Лариди, – поправил его Бернард, с тревогой думая, что действительно смерчей Люка давно не видно, а без его прикрытия туго придется всем. Не дай боги с братом что-то случилось. Майор, тут же под навесом проверяющая ружье и набивающая патронами патронташ, подняла голову. – Мое звание старше, но я служащая армии другого государства, – спокойно напомнила она. – Так что командуйте… командир. Бойцов расставили по позициям: враги наступали и ждать, пока форт организует оборону, не собирались. Удалось связаться с полковником Майлзом – по дороге за стеной к Семнадцатому уже шло подкрепление, должны были доставить боеприпасы и подвезти орудия. Нужно было продержаться – всего час, но продержаться. Но часа им не дали. Дождь, хлещущий по серым камням, снижал видимость, но пока уберегал от атак раньяров. К сожалению, он не мог спасти от наземных инсектоидов. Ни поваленные деревья, ни грязь не остановили их. Только задержали – и снайперам, пока гиганты подходили ко рву, удалось снять двух всадников, которых, впрочем, сразу заменили другие. Врагов обстреливали из пулеметов и гранатометов, но атакующие неотвратимо двигались вперед, подходя и со стороны двух ближайших фортов, Шестнадцатого и Восемнадцатого. Очевидно было, что захват Семнадцатого сейчас является основной целью. Бернард Кембритч под дождем, перешедшим в мелкую морось, еще раз пробежался по позициям, кидая взгляды за изгибы крепостной стены, затем расположился у пулемета неподалеку от серенитки и перевел дыхание. В висках стучала кровь, а страх давно перешел в тупую ноющую боль в мышцах. Пространство перед рвом теперь было сплошь заполнено охонгами. Они толпились у края, не отступая перед выстрелами и взрывами, – всадники, спасаясь, ныряли вниз, под брюшины инсектоидов. Подходящие сзади напирали на передних, кто-то уже сорвался вниз, в ров. И когда к берегу вплотную подошли тха-охонги, дармонширцы выстрелили зажигательным снарядом. Радужная пленка, перемешиваемая ливнем, полыхнула, опалив первые ряды инсектоидов, – и среди них началась паника. Тха-охонги вставали на дыбы – один из них не удержался на скользком берегу и с ревом упал в полыхающую воду. Бензин тут же загорелся и на его хитине, а гигант так бился и корчился во рву, что брызги долетали до крепостных стен. Он затих, но в рядах наступающих продолжался хаос: передние рвались назад, давя сородичей, кричали люди, раздраженно верещали уцелевшие тха-охонги – паника среди врагов позволила защитникам выиграть еще немного времени. – Сюда! – крикнула майор, перехватывая у одного из солдат гранатомет. Выстрелила – и повернувшийся боком тха-охонг завалился на землю, раненый, но все еще живой, внося еще больше сумятицы попытками встать – у него не хватало лап. А Лариди снова схватила свое ружье – Бернард, лежащий у пулемета, глянул на нее с уважением – и принялась стрелять, иногда по-серенитски отдавая команды двум соратницам. Бензин быстро выгорел, и охонги стали возвращаться ко рву, в котором застыл свернувшийся кольцом дохлый тха-охонг. Второй продолжал дергать лапами, лежа на боку недалеко от воды, – инсектоиды обтекали его по кругу, но близко не подходили. Вдруг раздался горловой рев – то вибрирующе взревели три оставшихся в живых тха-охонга. Майор приглушенно выругалась, выстрелила – попала одному из них в глаз, и он затих. Но на глазах изумленных защитников уже издалека неслись к гигантам смазанные темные полосы – и рядом с ревущими из полос этих появились еще три огромных инсектоида. – Что это? – процедил Бернард, выругавшись от отчаяния. Майор Лариди оторвалась от прицела. – Я уже видела такое. Они могут телепортироваться друг к другу, – проговорила она хмуро. – Ревом могут призвать к себе еще одного. Иномиряне на тха-охонгах что-то орали один другому, пригибаясь за хитиновые выросты и заставляя гигантов задирать головы, чтобы уберечь глаза: майор Лариди снова выстрелила и досадливо дернула губами – не достала. Один из всадников послал своего тха-охонга в ров, и инсектоид, послушный воле хозяина, под градом выстрелов спустился в мутную от дождя воду, поджав лапы и почти полностью погрузившись в нее. Всадник скользнул в ров, спасаясь от выстрелов, укрылся за спиной тха-охонга, образовавшей мост. Следом направился в воду второй… и третий! – и по спинам трех гигантов полились к стенам охонги. А за ними зашагали и тха-охонги. Дождь все хлестал. Чудовища у стен напарывались на минные растяжки, умирали от полыхающих горючих коктейлей и выстрелов гранатометов, но все лезли вперед, по трупам сородичей и людей. Вот они перевалились через стены первого бастиона, вот и первый тха-охонг поднялся на дыбы, став выше крепостной стены и вонзив передние лапы рядом с позициями автоматчиков, – солдаты стреляли, отступая, кто-то бросил в чудовище горючий коктейль, затем еще один. – Бейте! – заорал Бернард яростно, тоже поджигая паклю и кидая бутылку, – и чудовище, в которое прилетело с десяток самодельных бомб, заревело, охваченное пламенем, и обрушилось на своих сородичей у стены. Часть защитников спешно минировала стены форта, а часть прикрывала их и отстреливала оставшиеся боеприпасы – но заканчивались и коктейли, и патроны, и гранаты для гранатометов… волна инсектоидов уже перевалила через стену и под взрывы мин полилась по мокрому плацу. Запах муравьиной кислоты и пороха щипал ноздри; дождь закончился, и на покрытой трупами, залитой водой и кровью брусчатке играли солнечные лучи. Дармонширцы разделились – кто-то укрепился за зданием комендатуры, кто-то за казармами – и продолжали отстреливаться. Подкрепления все не было. – Берегись! – крикнула Бернарду Лариди, расположившаяся с оружием за углом комендатуры. Тут же раздались выстрелы ее тяжелого ружья: бух, бух! – Раньяры! Берни уже сам видел, и от увиденного холодок бежал по позвоночнику: пользуясь затихающим дождем, к форту неслись несколько десятков «стрекоз». Одна из них после выстрелов задергалась, зигзагами полетела к земле, судорожно взмахивая крыльями. Майор все стреляла, с невероятной скоростью перезаряжая ружье, стреляли еще две серенитки – но раньяры снижались. – В укрытия! – крикнул лейтенант Кембритч, понимая, что солдаты не успеют… развернулся – его сбила с ног налетевшая стрекоза, щелкнула челюстями. Всадник сверху что-то крикнул, и Бернарда, выдернувшего пистолет, подхватили крючковатые лапы, проткнув мокрый китель и кожу, и подняли в воздух. Берни, зависший вниз головой, почти теряющий сознание от боли и тяжело дышащий, видел, как раньяры кидаются на оставшихся защитников и с добычей в лапах летят следом. В глазах мутилось, но сквозь туман и гул в ушах он смотрел, как на стены удаляющегося Семнадцатого форта медленно забирается огромный тха-охонг, а рядом второй встает на дыбы. Неслись по дороге к крепости боевые машины и грузовики с подкреплением, но было уже поздно. Его приподняли выше, рядом снова клацнули челюсти – стрекоза, видимо, проголодалась. Всадник рявкнул что-то, и лапы снова опустились, а Бернард от боли ушел в забытье.