Я не хотела думать об этом дне. Мне было очень сложно представить себе жизнь без бабушки, в особенности потому, что школа была для меня изощренной пыткой. Всю начальную и среднюю школу мне было очень трудно и одиноко. Я гордилась своими хорошими оценками, но мои сверстники никогда не были мне товарищами. Они никогда не понимали меня и редко понимают теперь. Когда я была младше, это задевало меня за живое больше, чем сейчас. – Меня никто не любит, – жаловалась я бабушке, когда меня дразнили в школе. – Это потому, что ты не такая, как они, – объясняла она. – Они называют меня ненормальной. – Ты не ненормальная. Ты просто родилась уже взрослой. Этим надо гордиться. Когда я заканчивала школу, мы с бабушкой много говорили о профессиях, о том, чем я хотела бы заниматься во взрослой жизни. Я видела себя только на одном поприще. – Я хочу быть горничной, – заявила я. – Дорогая моя девочка, с «Фаберже» ты можешь поставить себе несколько более амбициозную цель. Но я упорно стояла на своем, и, думаю, в глубине души бабушка лучше, чем кто-либо, знала меня. Она знала мои способности и мои сильные стороны, равно как и прекрасно видела слабые, хотя она утверждала, что я становлюсь лучше: «Чем дольше живешь, тем большему учишься». – Если ты твердо решила стать горничной, что ж, так тому и быть, – сказала бабушка. – Но в муниципальный колледж берут только тех, у кого уже есть опыт работы. Бабушка поспрашивала у знакомых и через одного из них, который служил швейцаром в «Ридженси гранд», узнала о том, что им в отель требуется горничная. Перед собеседованием я так нервничала, что прямо-таки чувствовала, как из-под мышек у меня течет пот, когда мы остановились перед парадным входом в отель с его внушительной лестницей, обитой красным ковром, и черным с золотом навесом над вращающейся стеклянной дверью. – Я не могу туда войти, бабушка. Этот отель слишком роскошный для меня. – Вздор. Ты достойна войти в эти двери ничуть не меньше, чем кто-либо еще. И ты войдешь. Ну, давай же. Она подтолкнула меня вперед. Мистер Престон, тот самый ее знакомый швейцар, поприветствовал меня. – Очень приятно с вами познакомиться, – произнес он, слегка поклонившись и приподняв свою фуражку. Потом посмотрел на бабушку со странным выражением, которое я не смогла расшифровать. – Давненько мы не встречались, Флора, – сказал он. – Рад тебя видеть. – Я тоже рада, – отозвалась бабушка. – Пожалуй, лучше будет, если я провожу тебя, Молли, – сказал мистер Престон. Он провел меня сквозь искрящуюся вращающуюся дверь, и я впервые вступила в роскошное лобби «Ридженси гранд». Оно оказалось настолько прекрасным, настолько величественным, что я едва не лишилась чувств от этого зрелища – мраморных полов и лестниц, сверкающих золотом перил, элегантных служащих за стойкой регистрации, в своей униформе похожих на маленьких аккуратных пингвинчиков, обслуживающих нарядных гостей, которые расхаживали по величественному лобби. Мы свернули направо, затем налево, затем опять направо, проходя мимо одного кабинета за другим, пока наконец не остановились перед строгой черной дверью с латунной табличкой, на которой значилось: «Мистер Сноу, управляющий отелем „Ридженси гранд“». Мистер Престон два раза постучал, затем широко распахнул дверь. К моему полному изумлению, я очутилась в темной кожаной пещере, оклеенной горчичного цвета парчовыми обоями и заставленной высокими, от пола до потолка, книжными шкафами. Я могла без труда представить, что нахожусь в доме 221Б по Бейкер-стрит, в кабинете самого Шерлока Холмса. За великанским столом красного дерева сидел малюсенький мистер Сноу. При виде нас он поднялся, чтобы поприветствовать меня. Когда мистер Престон тактично удалился из кабинета, оставив нас наедине, признаюсь, что, хотя ладони у меня были влажными от пота, а сердце готово было выскочить из груди, я чувствовала себя настолько очарованной «Ридженси гранд», что была полна решимости во что бы то ни стало добиться заветной должности горничной. По правде говоря, само собеседование практически не отложилось у меня в памяти, за исключением пространной речи мистера Сноу о манерах и правилах, этикете и благопристойности, которая прозвучала в моих ушах не просто сладостной музыкой, а божественным гимном. После нашего разговора он повел меня по священным коридорам – налево, направо, налево, – пока мы снова не оказались в лобби и не начали спускаться по крутой мраморной лестнице, которая вела в подвал отеля, где, как он сообщил мне, находились подсобные помещения, прачечная и кухня. В тесном и душном чулане, совмещенном с офисом, где пахло тиной, плесенью и крахмалом, меня представили старшей горничной, мисс Шерил Грин. Она оглядела меня с ног до головы, потом сказала: – Сойдет. На следующий же день я начала обучение и вскоре уже работала на полную ставку. Работать оказалось куда лучше, чем ходить в школу. На работе меня если и дразнили, то, по крайней мере, настолько завуалированно, что можно было это игнорировать. Делай свое дело, и они отстанут. А самое потрясающее в работе было то, что за нее платили деньги. – Бабушка! – провозгласила я, вернувшись домой после того, как сделала свой первый вклад в «Фаберже». Я протянула ей квитанцию, и она улыбнулась от уха до уха. – Никогда не думала, что доживу до этого дня. Ты – моя отрада. Ты это знаешь? Бабушка притянула меня к себе и крепко обняла. С бабушкиными объятиями не сравнится ничто в мире. Наверное, это то, по чему после ее смерти я скучаю больше всего. По ним и по ее голосу. – Бабушка, тебе что-то попало в глаз? – спросила я ее, когда она отстранилась. – Нет-нет, со мной все в полном порядке. Чем больше я работала в «Ридженси гранд», тем больше вкладывала в «Фаберже». Мы с бабушкой начали обсуждать возможные варианты дальнейшего образования для меня. Я сходила в местный муниципальный колледж на день открытых дверей, посвященный курсу гостиничного дела. Это было очень интересно. Бабушка посоветовала мне подать заявление, и, к удивлению моему, меня приняли. В колледже я бы научилась не только убирать и обслуживать весь отель, но и управлять сотрудниками, как это делал мистер Сноу. Однако прямо перед тем, как должны были начаться занятия, я пошла на вводную лекцию, и вот там-то я и встретила Уилбура. Уилбура Брауна. Он стоял перед одним из столов с учебной литературой и читал какую-то брошюрку. Там можно было бесплатно взять блокнот и ручку. Он схватил сразу несколько и сунул их себе в рюкзак. Он преграждал подход к столу, а мне очень хотелось пролистать брошюры. – Прошу прощения, – сказала я. – Можно мне подойти к столу? Он обернулся. Он был плотный и коренастый, в очках с очень толстыми стеклами, а его черные волосы выглядели жесткими. – Прошу прощения, – произнес он. – Я не заметил, что я вам мешаю. – Он устремил на меня взгляд своих немигающих глаз. – Я Уилбур. Уилбур Браун. Осенью я иду на курс бухгалтерского учета. Вы тоже идете осенью на курс бухгалтерского учета? Он протянул мне руку. Я дала ему свою, и он тряс и тряс ее, пока я не вынуждена была выдернуть ладонь, чтобы прекратить эту тряску. – Я собираюсь заняться гостиничным менеджментом, – сказала я. – Мне нравятся умные девушки. А вам какие парни нравятся? Которые секут в математике? Я никогда не задумывалась о том, какие «парни» мне нравятся. Я знала, что мне нравится Родни с работы. У него было качество, которое по телевизору как-то раз назвали апломбом. Как пломба. У Уилбура апломба не было, зато было кое-что другое: он был открытым, прямым, понятным. Я не боялась его так, как боялась почти всех других мальчиков и мужчин. А, наверное, стоило. Мы с Уилбуром начали встречаться – к огромной радости бабушки. – Я так счастлива, что ты нашла себе кого-то. Это просто прекрасно. Я приходила домой и рассказывала ей все про него, как мы с ним вместе ходили в магазин и там воспользовались купонами на скидку, или как мы гуляли в парке и насчитали 1203 шага от статуи до фонтана. Бабушка никогда не задавала вопросов о более личных аспектах нашего романа, за что я ей очень благодарна, поскольку не уверена, что нашла бы нужные слова, чтобы объяснить ей, какие эмоции испытываю относительно физических отношений, за исключением того, что, несмотря на их новизну и непривычность для меня, все это было довольно приятно. Однажды бабушка попросила меня позвать Уилбура в гости, и я выполнила ее просьбу. Если он ее и разочаровал, она хорошо это скрыла. – Можешь приводить своего кавалера сюда, когда захочешь, – сказала она. Уилбур начал регулярно приходить к нам ужинать, а после ужина оставался смотреть «Коломбо». Ни мне, ни бабушке не доставляли удовольствия его нескончаемые вопросы и комментарии, но мы переносили их стоически. – Что это за детектив такой, если с самого начала понятно, кто убийца? – вопрошал он. Или: – Неужели вы не догадались, что это был дворецкий? Своей нескончаемой болтовней он портил нам все впечатление от просмотра, к тому же нередко угадывал преступника неправильно, хотя, по правде говоря, мы с бабушкой видели каждую серию не по одному разу, так что на самом деле это не имело никакого значения. Однажды мы с Уилбуром вместе пошли в канцелярский магазин, чтобы купить ему новый калькулятор. В тот день он был довольно раздражительным, но меня это не навело ни на какие мысли, даже когда он велел мне «быстрее шевелить ногами», потому что я не поспевала за его походкой. В магазине он перебрал несколько калькуляторов и по очереди испробовал их все в действии, объясняя мне назначение каждой кнопки. Затем, выбрав из них тот, который понравился ему больше других, он сунул его в свой рюкзак. – Что ты делаешь? – спросила я. – Ты закроешь свой чертов рот? – ответил он. Не знаю даже, что шокировало меня больше – его грубость или тот факт, что он вышел из магазина, не заплатив за калькулятор. Он попросту украл его. Но это еще не все. Как-то раз он зашел к нам на ужин в день моей зарплаты. К тому моменту бабушка уже плохо себя чувствовала. Она сильно похудела и была гораздо молчаливей обычного. – Бабушка, я сбегаю в банк, положу деньги в «Фаберже». – Я схожу с тобой, – предложил Уилбур. – Какой джентльмен твой молодой человек, Молли, – отозвалась бабушка. – Ну, раз так, бегите. У банкомата Уилбур принялся задавать мне самые разнообразные вопросы про отель и про то, каково это – убирать номера. Я была более чем счастлива рассказать ему про то, какое это невыразимое удовольствие – застилать кровать хрустящим свежевыглаженным бельем и про то, как начищенная до блеска латунная дверная ручка в солнечных лучах превращает весь мир в золото. Я была так поглощена своим рассказом, что даже не заметила, что он внимательно наблюдает за тем, как я набираю на клавиатуре банкомата бабушкин пин-код. В тот вечер он внезапно ушел раньше обычного, прямо перед «Коломбо». Я несколько дней подряд писала ему, но он мне не отвечал. Я звонила и оставляла ему голосовые сообщения, но он не брал трубку и не перезванивал. Забавно, но мне никогда не приходило в голову, что я не знаю, где он живет, и не только никогда не была у него дома, но даже не знала его адреса. Он всегда придумывал какие-нибудь отговорки, почему лучше будет пойти к нам, – к примеру, потому, что он всегда рад увидеть бабушку. Примерно неделю спустя я пошла снять деньги на оплату квартиры. Моя банковская карточка куда-то запропастилась, что было очень странно, поэтому мне пришлось взять бабушкину. Я подошла к банкомату, и вот тогда-то обнаружилось, что наш «Фаберже» пуст. Полностью опустошен. И тогда я поняла, что Уилбур не просто вор, но еще и мошенник. Ходячая иллюстрация определения «человек с гнильцой», хуже которого и придумать нельзя. Мне было ужасно стыдно, что меня одурачили, что я влюбилась в мошенника. Мне было стыдно до глубины души. Сначала я хотела позвонить в полицию, может, они смогли бы поймать его, но потом поняла, что тогда придется рассказать обо всем бабушке, а я попросту не могла этого сделать. Я не могла разбить ей сердце. Одного разбитого сердца было более чем достаточно. – Что-то твоего кавалера уже давно не видно, – заметила бабушка через несколько дней после того, как он исчез. – Ну, в общем, – сказала я, – похоже, он решил идти своим путем. Я не люблю врать, но это была не ложь, а скорее правда, которая остается правдой, если не углубляться в подробности. А бабушка расспрашивать меня о подробностях не стала. – Очень жаль, – сказала она. – Но не переживай, милая. Он не единственный мужчина на белом свете. – Оно и к лучшему, – сказала я, и, думаю, она была удивлена, что я не так уж и сильно расстроена. Но правда заключалась в том, что я была расстроена. Я была в ярости, но училась скрывать свои чувства. Мне удавалось загнать мою ярость глубоко внутрь, где бабушка не могла ее увидеть. У нее и так хватало огорчений, а мне хотелось, чтобы бабушка сосредоточила все свои силы на выздоровлении. Втайне я воображала, как выслеживаю Уилбура самостоятельно. В своих фантазиях я рисовала себе, как столкнулась с ним в кампусе колледжа и удавила его лямками его рюкзака. Я воображала, как заливаю хлорку в его мерзкий рот, чтобы заставить его признаться в том, что он сделал, – перед бабушкой и передо мной. На следующий день после того, как Уилбур ограбил нас, бабушка ходила к доктору. До этого она уже несколько раз была у него, но, возвращаясь домой, ничего нового не говорила. – Есть уже какие-нибудь результаты, бабушка? Они определили, почему ты плохо себя чувствуешь? – Пока нет. Может, твоя старая бабка вообще все это себе напридумывала. Я была рада это слышать, потому что надуманное заболевание пугает куда меньше, чем настоящее. И тем не менее в глубине души меня терзали дурные предчувствия. Кожа у нее стала как пергаментная бумага, и она практически ничего не ела. – Молли, я знаю, что сегодня вторник и по плану у нас глубокая чистка, но, может, давай лучше перенесем это на какой-нибудь другой день?