ПОКА ЧТО НЕ НАДО ПРЕДУПРЕЖДАТЬ МИНИСТЕРСТВО. ИСПОЛЬЗУЙ ЗЕРКАЛА. СЛЕДИ ЗА ИХ ДЕЙСТВИЯМИ. ДОЛОЖИ НЕМЕДЛЕННО, ЕСЛИ БУДУТ ЗАМЕЧЕНЫ КАКИЕ-НИБУДЬ ИЗМЕНЕНИЯ ИЛИ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, В ОСОБЕННОСТИ В СВЯЗИ С ПОДОЗРЕВАЕМЫМ. ОН С НИМИ ЗАОДНО. ОН ОПАСЕН. Она вздыхает. Потом берет спичку, зажигает о стену чулана и подносит пламя к уголку листа. Огонь медленно ползет по черной странице, превращая ее в пепел. Она немного дует на него, помогая распространиться, а потом затаптывает остатки. Забирается в машину и едет прочь. — Вот дерьмо, — говорит Мишра. Она ненавидит дежурство у зеркал. Но приказ есть приказ. * * * В некотором роде современный мир теперь кажется Сигруду очень новым и продвинутым. В его дни автомобили встречались редко, телефоны и подавно, а пистолеты и винташи были дорогими экзотическими штуковинами. Тем не менее, к его удивлению, мир остается в точности тем же самым. Например, если бы кто-то сказал Сигруду, что в этом очень современном, очень продвинутом обществе по-прежнему можно использовать поддельную трудовую визу — надежный запасной вариант, к которому прибегали разведчики, когда он был на службе, — чтобы пересечь Южные моря вплоть до Наваштры в Сайпуре, он бы подумал, что этот человек — дурак. Ведь бюрократы и власти должны были закрыть разнообразные лазейки, которые делали такие подделки возможными? Ведь этому новому поколению, купающемуся в таком количестве технологий и инноваций, следовало найти способ устранить этот заурядный обман? Но похоже, что мельницы правительства мелют еще медленнее, чем Сигруд себе представлял. Потому что он наряду с десятками других неряшливо одетых дрейлингов и континентцев беспрепятственно покупает билет и плывет через Южные моря в Наваштру без происшествий. Сайпурские чиновники даже не смотрят в его сторону. Возможно, Сайпур так сильно нуждается в умелых рабочих, что его не особенно волнует, если некоторые из них будут вредоносными агентами. Попасть из Наваштры в Галадеш потрясающе просто. Все идущие вдоль побережья транспортные пути — будь то дороги, маршруты кораблей или рельсы — неизбежно поворачивают к Галадешу, второму по величине городу мира, бесспорной столице цивилизации. И хотя блокпосты и меры безопасности в Галадеше серьезнее, чем где-либо, они все же не настолько серьезны, как те, с которыми Сигруду приходилось справляться на службе сайпурскому Министерству иностранных дел, — и, удивительное дело, они не представляют никакой угрозы для него. «Возможно, это общество, которое я никогда не мог себе представить, — думает он. — Возможно, это общество, где более или менее царит мир». А потом он внезапно оказывается на месте. Он ходит по Галадешу свободно и беспрепятственно — по городу, который во многом определил его жизнь и бесчисленное множество других жизней. Потому что любой выбор, сделанный здесь — касайся он хоть войны, хоть торговли, — обязательно имел миллионы последствий и жертв. Сигруд старается не озираться, пока идет по Галадешу. Его больше всего поражает, насколько город чист и хорошо организован. Мирград был шизофреническим, полуразрушенным бедламом, Вуртьястан лишь немногим превосходил форпост посреди диких земель, а Аханастан построили специально для обслуживания судоходного канала, создавая полупромышленное-полуурбанистическое подобие города. Но Галадеш другой. Галадеш, в отличие от всех прочих городов, которые он когда-либо видел, осмысленный. Это можно почувствовать, когда идешь, минуя квартал за кварталом. От изящных деревянных свай, на которых стоит множество домов, до сточных канав на улицах и извивов надземки все сделано не просто хорошо, но именно так, как надо. Галадеш, как убеждается Сигруд, это город инженеров, город мыслителей, город людей, которые не действуют опрометчиво. Или, по крайней мере, действуют опрометчиво только на своей территории. В остальном мире, как известно Сигруду, все происходит иначе. Он не может не удивляться тому, как город течет, как он дышит. Как выстроенные из камня старые коммерческие здания в центре превращаются в изящные жилые кварталы, где все дома стоят на столбах или сваях на случай затопления — ибо Галадеш построен на море и постоянно воюет с водой. Возможно, именно поэтому большая часть города кажется безукоризненно продуманной и спланированной. Или, возможно, сайпурцы, которые были в рабстве у Континента на протяжении веков, невероятно, немыслимо чувствительны к вторжению в чужую жизнь. Стоит заглянуть в газеты, и сразу видно: если кто-то где-то предлагает построить новое жилое здание, галадешцы сразу устраивают масштабные дебаты о последствиях и воздействии такого строительства, а также о том, приемлемо ли оно. Такое поведение кажется Сигруду немного излишне цивилизованным, потому что сам он — дитя культуры, в которой в споре обычно побеждал тот, кто кричал громче остальных. Он сразу же берется за дело. В этом высокоорганизованном мегаполисе не требуется много времени, чтобы найти адрес. Нужное ему место — недалеко от центра Галадеша, в одном из самых богатых и престижных районов. Когда он добирается туда, то не видит дома за высокими деревянными стенами, но понимает, что попал куда надо, благодаря охранникам-сайпурцам у ворот — они в штатском, разумеется, но дрейлинг знает, как выглядят солдаты. Сигруд ждет вечера, потом пробирается тайком через дворы соседних зданий. Никто его не видит, никто не удивляется. Это цивилизованные люди. У них нет необходимости следить за своей собственностью. Притаившись по другую сторону стен, он ждет звука шагов или вздоха. Ничего не слышит. «Наверное, охрана только у входа, — думает Сигруд. — И это… удивительно глупо». Дрейлинг готовится, потом перепрыгивает через забор. Он приземляется в очень аскетичном саду позади дома. В основном просто трава, камни и странный кустарник, обстриженный почти под ноль. В задней части дома раздвижная стеклянная дверь, и замок на ней совершенно непримечательный. Сигруд вскрывает его менее чем за полторы минуты, а потом проскальзывает внутрь. Он сверяется с карманными часами. Уже поздний вечер. Она скоро вернется. Он тихонько крадется через дом, находит глубокую тень на балконе над входом и ждет. Примерно через час раздается звон ключей. Дверь открывается. Затем появляется старая женщина. Она слегка сутулится, волосы у нее серовато-белые, кожа в морщинах от долгих лет на солнце и напряжения. У нее теперь есть трость, которую она использует с большим нежеланием, как будто кто-то приклеил ее к руке, и она не знает, как снять эту штуку. Он наблюдает, как она подходит к вешалке для одежды и вставляет трость в углубление на дне, бормоча: «Проклятая хреновина», а затем начинает длинный, медленный, сложный процесс — снимает пальто. Это требует времени, ведь у нее не просто явно болят суставы, но к тому же левая рука — протез, сияющий металлом от локтя вниз. Сигруд смотрит на нее, не шевелясь и даже не дыша. Не потому, что боится, но потому, что даже не ожидал увидеть, какая она старая. Она вовсе не то стремительное, могучее существо, с которым он был некогда знаком и которое, казалось, могло пробить корпус линкора, стоит только захотеть. За тринадцать лет она стала кем-то другим. Он смотрит, как она ковыляет в кухню, где наливает себе стакан бренди. Стоит у раковины, не спеша потягивает алкоголь. Но он чувствует: что-то изменилось в том, как она движется. Слишком напряженно, слишком осторожно… Женщина опускает стакан. — Если это не ты, Сигруд, — произносит она, — то я повернусь и начну стрелять. — Это я, — отвечает он, выходя из тени. — Как ты поняла, что я здесь? — Потому что ты воняешь, — говорит она. — Очень сильно. Как будто сидел в трюме корабля не одну неделю. Как оно, скорее всего, и произошло. Все честно, не правда ли? Ты меня унюхал в Вуртьястане… Генерал Турин Мулагеш замолкает, повернувшись и увидев его. Ее лицо обмякает от потрясения. — Клянусь морями, Сигруд, — шепчет она. — Взгляни на себя. Только взгляни на себя. Сигруд смотрит на нее с балкона, не зная, что делать. — Ты ничуточки не изменился, Сигруд, — тихо говорит она. — Не постарел ни на день. * * * Сигруд ждет в читальне, где за большими эркерными окнами открывается вид на хаотичный центр Галадеша. Дрейлинг не может перестать его рассматривать. — Ах, — говорит Мулагеш, возвращаясь с бутылкой вина и двумя бокалами. — Впервые в Галадеше? Он кивает. — Очень славный город, — говорит Мулагеш. — Если ты можешь позволить себе жить здесь. Большинство не может. Этот треклятый дом, где меня поселили, — мне, мать твою, пришлось бы прожить свою жизнь десять раз кряду, чтобы его оплатить. Он вежливо улыбается, не зная, что сказать. — Итак, поведал ли тебе кто-нибудь, — небрежно продолжает Мулагеш, зубами вытянув пробку из бутылки вина и выплюнув ее на пол, — каким гребаным дурнем ты себя выставил, явившись сюда? — Да. Включая меня самого. — Но не сработало. — Нет. Обстоятельства. — Да уж, это должны быть особенные обстоятельства, мать их за ногу. Ты все еще в розыске, Сигруд. За то, что ты сделал, многие военные шишки хотели бы увидеть твою голову на блюде. — Она поглядывает на него, пока наливает бокал. — И мне трудно их винить. — Да. Я понимаю. — И что же с тобой приключилось за последние десять лет или сколько там? — спрашивает она, наливая себе. — Ничего хорошего. Она угрюмо смеется. — Сомневаюсь, что это было лучше, чем случившееся со мной. Сидеть в Парламенте больше десяти лет, иметь дело с тупоумными идиотами… — Наверное, это было лучше, — говорит Сигруд. — У тебя, скорее всего, имелась уборная. — A-а. Ну да, конечно. Это, безусловно, позволяет взглянуть на вещи в перспективе. Итак, скажи-ка, каким образом ты сюда прокрался, не потревожив никого из моей службы безопасности? Дрейлинг пожимает плечами. — Тихонько. Она хмыкает и вручает ему бокал. — Ну да. Ты всегда был жутким шпионом, Сигруд. Приятно, что хотя бы одна вещь не изменилась. Но я подозреваю, что знаю, почему ты здесь. Сигруд берет стакан и нюхает. Он не будет сегодня пить. Он должен быть начеку. — Да. Шара. — Ага, — говорит она. — Ага. Мулагеш медленно, со стоном садится в кресло рядом с ним. Он наблюдает за ее движениями, подмечая, что левое бедро движется труднее правого — наверное, артрит. — Ах, — говорит она, видя его лицо. — Время меня не пощадило, верно? Впрочем, кого оно щадит?