— Нюхательные соли? — ровным бесстрастным тоном поинтересовался господин старший следователь. — Нет, благодарю вас, — отчаянно пытаясь сохранять спокойствие, ответила я. Не утруждая себя хотя бы попыткой выказать сочувствие, Давернетти продолжил: — Мне подготовить договор о неразглашении? — Да… — едва слышно выдохнула я, опустив взгляд. Перед глазами была умирающая девушка… умирающая, а после мертвая… Я просидела рядом с ней два часа, дожидаясь полиции. Дождалась. — Предупреждаю, — все так же холодно продолжил следователь, — на теле умершей полицейский врач зафиксировал применение вами магического заклинания. То есть уже зафиксировал, и если что, никто не будет разбираться в том, что это было за заклинание, — меня сразу обвинят в смерти несчастной. Обвинят и посадят. — В вашей карете обнаружены следы крови жертвы, это так же зафиксировано документально, — добавил Давернетти. Я подняла голову и посмотрела на него. Просто смотрела, не понимая — как могут в принципе существовать такие чиновники, как он? Как они живут? Как спят? Как вообще можно быть настолько подлым? — У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы? — издевательски-любезно осведомился полицейский. — Нет, — глухо ответила я. — Рад слышать, — тоном дракона, которого в принципе ничего не радует в этой жизни, отозвался Давернетти. После чего поднялся и вышел из кабинета, оставляя меня абсолютно раздавленной. Когда он вернулся, на стол передо мной лег типичный договор о неразглашении. Но если полицейский надеялся, что я его не прочту, — он сильно ошибся. Под недовольным взглядом старшего следователя я изучила документ от корки до корки, особенно впечатлившись пунктом о запрете покидать территорию города. Это было более чем… странно. Я и так не имела права покидать Рейнхолл, то есть всю Железную Гору, а теперь на меня наложили еще и запрет на выезд из города. — Я под арестом? — спросила максимально ровным тоном. — Некоторое время, — сухо ответил следователь. Не то чтобы я была в положении, позволяющем выдвигать какие-либо условия, но все же: — Я была бы крайне благодарна, если бы вы установили временные рамки более конкретно, — возвращая неподписанный документ, заявила следователю. Глухая ненависть, явно читающаяся в его взгляде, воспринималась диссонансом с любезно сказанным: — Мисс Ваерти, мне казалось, мы поняли друг друга. — Я вас прекрасно поняла, — подтвердила совершенно уверенно. — Но мне бы хотелось конкретики и определенности. А также надежды на то, что весной и летом я буду иметь возможность спуститься к подножию горы, где, как вы знаете, на порядок теплее и есть шанс увидеть зеленую траву, цветущие деревья и все прочее, существенно отличающееся от вечных снегов здесь, в Вестернадане. Возможно, имеет смысл внести в данное соглашение такой пункт, как «выезд запрещен до окончания расследования». Давернетти усмехнулся так, что стало кристально ясно, кто в случае завершения расследования окажется виновен в данном преступлении, но издевательски согласился: — Как вам будет угодно, мисс Ваерти. Через четверть часа мне предоставили договор с внесенным пунктом, и вот его я подписала, ощущая себя так, словно подписываю договор с дьяволом. Впрочем, усмешка господина старшего следователя недвусмысленно намекала, что так оно, по сути, и есть. * * * Полицейский участок я покинула, встретив на пороге серый снежный промозглый рассвет. Если учесть, что в город я прибыла к десяти вечера… Впрочем, я не хотела думать о том, сколько часов своей жизни я потеряла в этом насквозь лишенном справедливости оплоте власти. После полицейского участка на душе осталось мерзкое чувство, словно я попала в ловушку без входа и выхода. Но все отступило, едва со скамьи рядом с участком поднялась большая, закутанная в пальто и теплый пуховый шарф женщина. — Миссис Макстон! — радостно воскликнула я. — Мисс Ваерти, как же долго они вас продержали! — возмутилась домоправительница профессора Стентона. — Всю ночь! Небось и чаю не предложили! Я сбежала со ступеней и позволила себя крепко обнять. Миссис Макстон была одной из тех удивительных женщин, которые делают этот мир светлее и уютнее и которые искренне верят, что все проблемы поможет решить ароматный свежезаваренный чай. Не получается уравнение? Чашка чаю. Разбито сердце? Чашечка чаю с веточкой вербены. Тяжело и горько на душе? Обязательно чашечка чаю с бергамотом и маленькая булочка с малиной. Я любила эту женщину, как многие любят бабушек, добрых, все понимающих, никогда не осуждающих и всегда готовых выслушать и помочь. — Девочка моя, — миссис Макстон, отстранив, вгляделась в мое бледное лицо. — Так, спать, немедленно спать, но сначала… — Чашечка чаю? — улыбнулась я. — Непременно, и с мятой, — совершенно серьезно подтвердила миссис Макстон. — Мистер Илнер! Экипажу стоять перед полицейским участком было запрещено, поэтому кучер ожидал нас за углом, и как же сильно отличалась эта карета от наемного кэба. Здесь было уютно, чисто, а главное — тепло, мистер Илнер позаботился, а потому воздух согревали несколько горячих кирпичей. * * * Спустя полчаса под нескончаемую болтовню пытающейся отвлечь меня от неприятностей миссис Макстон мы подъехали к дому на окраине города и, соответственно, расположившемуся довольно высоко на склоне горы. Я не отрывалась от маленького запотевшего окна кареты, с трепетом глядя, как все сильнее надвигается на нас громада здания в колониальном стиле, окруженная невысоким каменным забором без ворот. — Вот и приехали, моя дорогая, — засуетилась миссис Макстон. Я улыбнулась, стараясь не выдавать овладевших мною чувств обреченности и тоски… Здесь мне предстояло прожить всю оставшуюся жизнь, и эта жизнь только в лучшем случае будет долгой. А в худшем… — Вам непременно нужно отдохнуть, — выбираясь из кареты первой, решила домоправительница. — К полудню прибудут распорядитель и адвокат профессора Стентона. И я, уже почти ступившая на подножку кареты, удивленно застыв, спросила: — Зачем? — О, моя дорогая, если бы я знала, — с искренним сочувствием выдохнула миссис Макстон. Что ж, спрашивать еще о чем-либо я не стала — все мы здесь были заложниками крайне непростой ситуации. Мистер Илнер вынес мой саквояж, миссис Макстон решительно забрала дорожную сумку и повела меня в дом, по ходу следования рассказывая: — Здесь очень красиво летом, мисс Ваерти. О, когда расцветут пионы и розы, вы непременно полюбите этот дом. Едва ли. В Городе Драконов лето длится менее месяца, а все остальное время здесь царит снежная, пронизывающая ледяными ветрами зима. — Непременно, миссис Макстон, — заверила я. Сад, весь укутанный пушистым снегом, если говорить откровенно, был все же очень красив, и мне подумалось, что долгими зимними вечерами, забравшись с пледом на подоконник, я смогу любоваться им в перерывах между чтением, согревая ладони очередной чашкой теплого чая… И возможно, миссис Макстон права — чай лечит все, особенно глухую тоску по непрожитой жизни. Но меланхолия отступила, едва дверь распахнулась, являя дворецкого, мистера Уоллана и окутывая меня теплом дома. — Мисс Ваерти. — Уоллан, по обыкновению, как и полагается человеку его профессии, был сдержанным и чопорным, но не сейчас. — Мисс Ваерти, — он шагнул, крепко обнял меня, — милая девочка, как вы? Едва не разрыдалась и с трудом выговорила: — Договор о неразглашении. Пожилой мужчина, сжав меня крепче, очень тихо произнес только одно слово: — Ублюдки. И на этом обсуждение случившегося было закончено. Мистер Уоллан, освободив миссис Макстон от моей дорожной сумки, повел меня наверх, придерживая на лестнице так, чтобы я не упала. Это было предусмотрительно. После изматывающей ночи в тепле дома голова кружилась и от смены атмосферы, и от недосыпа, и от всего пережитого. — Я не сомневаюсь, вы держались отлично, — с непоколебимой верой в меня произнес дворецкий. — Что с мистером Сенером? — спросила я о судьбе наемного кучера. — Процедура стирания памяти, — глухо ответил мистер Уоллан. Я пошатнулась. — В данный момент он в городской лечебнице. Как только состояние стабилизируется, мистер Сенер будет отпущен из города, — добавил дворецкий. Вот так, я никому не помогла, более того, обеспечила приступами головной боли ни в чем не повинного человека.