За несколько минут до двенадцати разразилась гроза: проливной дождь заткнул автомобильные клаксоны, смыл с улиц дудки и пищалки, рев которых обычно возвещает на Стрипе наступление Нового года, а в полицейском участке Западного Голливуда Новый 1950 год начался с волны звонков, вслед за которыми на места происшествий, завывая, помчались кареты скорой помощи. 00:03. ДТП на перекрестке Сансет и Ла Синега. Разбиты четыре машины, пострадали полдюжины человек. Прибывшие на место происшествия полицейские опросили очевидцев и установили виновность «чайника» на коричневом «Де сото» и армейского майора из казарм Кука, который ехал на служебной машине, бросив руль и держа на коленях собачек в бумажных карнавальных шляпках. Оба задержаны. Звонок в приют для животных на Вердуго-стрит. 00:14. Обвалился пустующий дряхлый сборный домишко на Свитцер-стрит. Под тяжелыми от сырости панелями погибла целовавшаяся там юная парочка; тела отправлены в окружной морг. 00:29. Короткое замыкание в неоновом панно, изображавшем Санта-Клауса и его свиту, вызвало возгорание проводов, которое перекинулось на питание огней рождественской елки, отчего вспыхнула сама елка, окруженная рождественскими фигурками. Сильные ожоги получили трое детей, укладывавшие завернутые в папиросную бумагу подарки возле сияющей в темноте фигуры младенца Христа. На место выехали пожарный расчет, скорая помощь и три патрульные машины управления шерифа. Тут произошла небольшая административная накладка: на пожар прибыл также патруль полиции Лос-Анджелеса. Его по ошибке прислал новичок дежурный, посчитавший, что аллея Сьерра-Бонита в секторе округа относится к городу. Потом — пять пьяных водителей; затем — толпы подвыпивших и многочисленные нарушения общественного порядка, когда стали расходиться посетители клубов на Стрипе. Вооруженное ограбление перед входом в «Голубую комнату Дэйва». Жертвы ограбления — два деревенских олуха, приехавшие в город на матч «Розовой чаши».[1] Грабители, два негра, скрылись на пурпурном «меркури» 47-го года. Лить на улице перестало только после трех ночи, и дежурный по участку, помощник шерифа детектив Дэнни Апшо предположил: наступившее десятилетие обещает быть паршивым. Если не считать запертых в обезьяннике пьяных и трезвых правонарушителей, в помещении полицейского участка он был один. Все патрульные и оперативные машины — на ночном дежурстве; никаких начальников, нет секретарши, ни одного оперативника в штатском. Не мозолят глаза одетые в хаки патрульные, весь вечер бродившие с довольной ухмылкой от предвкушения служебных лакомств, какими тут считаются дежурство на Стрипе, шикарные женщины и рождественские корзинки от Микки Коэна, — извечный повод для грызни с городскими полицейскими. Некому коситься на него, когда он разложит на столе свои учебники по криминалистике: Воллмера, Торвальда и Маслика — по методике осмотра места преступления, по изучению следов крови и как всего за час обыска найти веские улики в комнате размером 18 на 24 фута. Переключив переговорное устройство на минимальную громкость и задрав ноги на письменный стол, Дэнни взялся за книги. Тема Ганса Маслика — предосторожности при снятии отпечатков пальцев с сильно обожженных рук и оптимальная концентрация химических препаратов, позволяющая удалить поврежденную ткань, не задевая слоя кожи, непосредственно несущего линии узора. Маслик усовершенствовал свою методику на жертвах страшного пожара 1931 года в тюрьме Дюссельдорфа. В его распоряжении оказалось множество трупов и образцов протокольных отпечатков, а поблизости было химическое предприятие, где работал честолюбивый молодой лаборант, ставший его добровольным помощником. Они с мэтром работали наперегонки: если раствор каустика вызывал глубокий ожог, тут же подбирались препараты, не проходящие сквозь зарубцевавшуюся ткань. По ходу чтения Дэнни заносит в блокнот химические формулы. Он воображает себя ассистентом Маслика, работающим рука об руку с великим криминалистом, который по-отечески обнимает его, когда Дэнни делает удачный логический вывод. Прочитанное он мысленно примеряет к обожженным у елки с рождественскими фигурками детишкам и представляет, как он самостоятельно снимает отпечатки с крошечных пальчиков, сверяя их с официальными записями о рождении — необходимая мера предосторожности в больницах на тот случай, если малышей вдруг случайно перепутают… — Шеф, у нас убийство. Дэнни поднял от книги голову. В дверях стоял помощник шерифа Хосфорд, дежуривший на северо-восточном участке. — Что? Почему не доложили с места? — Я докладывал. Вы, должно быть, не… Дэнни отодвинул подальше книгу и блокнот: — Что там? — Труп мужчины. Я обнаружил его на Аллегро, в полумиле от Стрипа. Просто жуть, ничего подобного не… — Оставайтесь за меня — я поехал. Аллегро-стрит — узкая улочка, по одной стороне которой стоят бунгало в испанском стиле, а по другой — строительные площадки с рекламными щитами, сулящими элитное жилье на выбор в стиле «тюдор», французской провинции или современного модерна. Дэнни притормозил при виде полицейского заграждения на козлах с красными сигнальными маячками. Тут же стояли три полицейские машины с включенными фарами, направленными в заросший сорной травой пустырь. Дэнни остановил «шевроле» на обочине и вышел из машины. Кучка полицейских в дождевиках светят фонариками на землю. В колеблющемся свете уличного фонаря маячит рекламный щит элитного поселка Аллегро, обещающий возможность покупки и заселения к весне 1951 года. Патрульные машины располосовали пустырь лучами своих фар, высвечивая пустые бутылки, отсыревшие доски и клочки бумаги. Дэнни кашлянул; один из полицейских обернулся и нервно выхватил из кобуры револьвер. — Спокойно, Гиббз, — сказал Дэнни. — Это я, Апшо. Гиббз сунул револьвер на место, остальные копы расступились. От вида трупа ноги Дэнни стали подгибаться и его сразу замутило. Настоящему криминалисту такого позволять себе не полагается. Он собрался и взял себя в руки: — Деффри, Хендерсон, светите на тело. Гиббз, записывайте дословно: «Труп мужчины европейской внешности, обнажен. Примерный возраст тридцать два — тридцать пять лет. Лежит на спине, руки и ноги раскинуты в стороны. На шее следы удушения, глаза извлечены, пустые глазницы заполняет желеобразное вещество». Дэнни присел на корточки над трупом, Деффри и Хендерсон посветили фонариками. «Гениталии опухшие и в синяках, на головке пениса следы укусов». Подсунул руку под спину мертвеца и ощутил сырую землю. Пощупал грудь в области сердца: кожа была сухой и еще хранила остатки тепла. «Следов сырости на теле нет, и, поскольку от полуночи и до трех часов лил дождь, можно предположить, что жертва оказалась на этом месте не более часа назад». Издалека послышался вой приближавшейся сирены. Дэнни взял у Деффри фонарик и склонился вплотную над трупом, чтобы рассмотреть самые сильные повреждения. «На теле между пупком и грудной клеткой шесть овальных, неправильной формы ран. По их периметру фрагменты внутренностей со следами свернувшейся крови. Кожа вокруг ран воспалена, что прямо указывает на их рваный характер и…» — Да засосы это, как пить дать, — сказал Хендерсон. — Что? — Ну, знаете, — пояснил Хендерсон, — любовные укусы. Это когда женщина сосет тебя в шею. Гиббзи, покажи, какое Рождество устроила тебе девчонка-гардеробщица из «Голубой комнаты». Гиббз хмыкнул и продолжал писать. Дэнни поднялся, покровительственный тон простого служаки его задел. От повисшего молчания его опять замутило: ноги перестали слушаться, к горлу подкатила тошнота. Мощным фонариком Дэнни осветил землю вокруг тела и увидел, что все было затоптано полицейскими башмаками, а патрульные машины, видимо, стерли все следы других шин. Гиббз проговорил: — Не знаю, без ошибок тут записал или нет. Дэнни снова обрел уверенность и заговорил, как должен говорить помощник шерифа при исполнении: — Неважно. Держите запись при себе, а утром передайте капитану Дитриху. — Мне сменяться в восемь. Капитан раньше десяти не придет, а у меня билеты на футбол. «Розовая чаша»… — Сожалею, но вам придется остаться здесь, пока не придет утренняя смена или не приедут из лаборатории. — Окружная лаборатория в праздники не работает. А у меня билеты… К ограждению подъехал фургон коронера и выключил сирену. Дэнни повернулся к Хендерсону: — Ленточное ограждение, никаких репортеров и зевак. Гиббз остается здесь дежурить. Вы и Деффри начинайте трясти всех в округе. Инструкции вам известны: возможные свидетели, подозрительные личности, машины. — Апшо, да ведь только четыре двадцать утра! — Вот и хорошо. Начинайте сейчас же, к обеду, возможно, закончите. Копию рапорта представьте Дитриху. Запишите все адреса, кого не было дома. Их опросите позже. Хендерсон зло идет к своей машине. Дэнни смотрит, как санитары укладывают труп на носилки, накрывают его одеялом. Гиббз без умолку им что-то тараторит о предстоящем футбольном матче и несет какой-то вздор насчет остающегося нераскрытым дела Черной Орхидеи,[2] которое еще продолжает будоражить умы. Огни уличного освещения, лучи полицейских ручных фонарей и автомобильных фар смешались на пустыре, в их свете контрастно выделяются отдельные предметы и пятна. В лужах отражается луна, тени, дымчатые блики неоновых огней Голливуда. Дэнни думает о первых шести месяцах своей работы детективом, о двух раскрытых им простеньких убийствах на семейной почве. Санитары труповозки загрузили тело в машину, она развернулась и быстро, бесшумно уехала. Как нельзя к месту всплыла в памяти Дэнни формулировка Воллмера: «Если убийство совершено с особой жестокостью, убийца обязательно выдает свою патологию. Когда следователь способен объективно оценить материальные свидетельства, а потом субъективно осмыслить происшествие с позиции убийцы, он сможет раскрывать преступления, кажущиеся непостижимыми в своей загадочности». Глаза выколоты. Половые органы изуродованы. Кожный покров прогрызен до мяса. Дэнни помчался вслед за труповозкой в центр, жалея, что у него нет полицейской мигалки. Ему хотелось поскорее попасть в морг. Городской морг и окружной морг Лос-Анджелеса занимают нижний этаж Аламедских складов неподалеку от Чайнатауна. Их разделяет деревянная перегородка. Отдельные столы обследования, холодильники и столы вскрытия предназначаются для покойников, обнаруженных на улицах собственно города; свое оборудование имеется для трупов со смежной территории, подведомственной управлению шерифа. В былые времена взаимоотношения города и округа были самыми тесными: патологоанатомы, их ассистенты пользовались одними и теми же синтетическими простынями, ампутационными пилами и фиксирующими растворами. Теперь же, после грандиозного скандала, устроенного Микки Коэном[3] городскому управлению полиции и мэрии Лос-Анджелеса, в связи с разоблачениями Бренды Аллен о получении высшими чинами полиции взяток от самых известных шлюх Лос-Анджелеса, все круто изменилось. Раз полиция округа позволяет Микки Коэну полностью хозяйничать на Стрипе, в полицейском ведомстве разразилась война. Из управления кадров городского совета поступило указание: никакой помощи медицинским оборудованием персоналу округа; никакого братания с ними в служебное время и никаких ночных посиделок «у газовой горелки», результатом которых случалась подмена покойницких бирок и растаскивание частей тела мертвецов на сувениры, что только усугубило скандальные последствия эпопеи Бренды Аллен. Дэнни Апшо проследовал за носилками с останками безымянного человека № 01–01.01.50 — до приемной, понимая, что шансы заполучить на вскрытие лучшего городского патологоанатома практически равны нулю. У подъезда окружного морга царила суматоха: на металлических каталках выстроились в очередь жертвы дорожных катастроф. Служители морга привязывали им на большие пальцы ног бирки, полицейские в униформе заполняли бумаги; ребята коронера безостановочно курили, чтобы отбить запах крови, формалина и затхлых остатков еды из китайской забегаловки. Дэнни незаметно пробрался к запасному выходу и оказался на территории городского морга, помешав тройке копов, распевавших «Доброе старое время».[4] Тут творилось то же самое, что и на стороне округа, с той лишь разницей, что вместо зеленовато-коричневой формы здесь были одни темно-синие мундиры и фуражки. Дэнни прямиком направился к кабинету заместителя главного патологоанатома Лос-Анджелеса Нортона Леймана, автора книги «Наука против преступности», курс которого «Введение в судебную патологоанатомию» он прослушал в полицейской академии. На дверях кабинета была прикноплена записка: «Буду с 1 января. Дай бог, чтобы в грядущие десятилетия у нас работы было поменьше, чем в первой половине этого кровавого столетия. Н. Л.». Выругавшись от досады, Дэнни достал авторучку с блокнотом и написал: «Док, я догадываюсь, сколь хлопотной могла оказаться у вас минувшая ночь. На территории округа есть интересный 187-й, изувеченный сексуальным маньяком. Прекрасный материал для новой книги, а поскольку я был на месте первым, уверен, что дело отдадут мне. Не сможете ли сделать вскрытие? Капитан Дитрих говорит, что судебный врач у нас мухлюет и падок на взятки. Такие дела. Д. Апшо». Он сунул записку под бронзовый череп на столе Леймана и вернулся на территорию округа. Суматоха улеглась. На площадке приемной развиднелось. «Ночной улов» — партия трупов — уложен на столы осмотра. Дэнни огляделся — ни одной живой души, кроме санитара, устроившегося на стуле возле диспетчерской и ковыряющего пальцем поочередно то в зубах, то в носу. Дэнни подошел к нему. Старик, зловонно дыхнув на него перегаром, спросил: — Ты кто такой? — Помощник шерифа Апшо. Отделение Западного Голливуда. Кто дежурит? — Хорошая работенка. А ты не слишком молод для такой наваристой должности? — Я — трудоголик. Кто дежурит? Старик отер о стенку палец, которым ковырял в носу: — Ну, поговорить ты не мастак, как я вижу. Док Кац тут фигурировал, да перебрал немного за ночь. Сейчас пошел всхрапнуть в свой жидовский каяк. Как это выходит, что все евреи ездят на «кадиллаках»? Вот ты, сыщик, можешь мне ответить на это? Дэнни сжал в карманах кулаки и стиснул зубы. Спокойно, спокойно… — Без понятия. Как тебя звать? — Ральф Карти, вот… — Тебе приходилось готовить трупы к вскрытию? — Сынок, — рассмеялся Карти, — я тем только и занимаюсь. Я готовил Руди Валентино — член у него был с горошину! Готовил Лупе Велез и Кэрол Лэндис[5] и сделал снимки их обеих. Лупе брила свою шахну. Ежели вообразить, что они живые, можно поразвлечься! Ну, что скажешь? Хочешь, пять баксов штука. Дэнни вынул из бумажника две десятки; Карти полез во внутренний карман пиджака и вынул пачку фотоснимков. — Не надо. Мне нужен вон тот парень. — Чего? — Я сам подготовлю его к вскрытию. Прямо сейчас. — Милок, ты же не сотрудник морга, нельзя это. Дэнни добавил к своим двум десяткам еще пятерку и сунул их Карти. Старик поцеловал потускневшую фотографию мертвой кинозвезды: — Вот теперь можно.