— Разумеется. Хотите кофе или чего-нибудь выпить? — Нет, — сказал Мал и сел. Стул был обит кожей с вышитыми по ней шелком орхидеями. Клэр де Хейвен села напротив, положив ногу на ногу: — Вы сумасшедший, если думаете, что стану вашим информатором. Ни я, ни кто-либо из моих друзей. И учтите, у нас самые лучшие юристы. Мал решил разыграть мексиканскую карту: — Мисс де Хейвен, я скорее пытаюсь устранить неприятный осадок, оставшийся от неудачного интервью. Мы с партнером подошли к вашим друзьям из «Вэрайэти интернэшнл» не так, как следует. Начальство осталось недовольно, нам урезали финансы. Когда мы занялись предварительным изучением документов на УАЕС, старые материалы Комиссии Конгресса, то мы вашей фамилии там не нашли, а ваши друзья, наверное… ну скажем… уж очень догматичны. Я решил обратиться к вам с этим делом, рассчитывая на вашу чуткость, и надеюсь, что вопросы, которых я хочу коснуться, вы сочтете резонными. Клэр де Хейвен улыбнулась, потягивая свой напиток: — Вы хорошо излагаете мысли для полицейского. «А ты с утра лакаешь водку и трахаешься с мексиканской шпаной», — подумал Мал и сказал: — Я учился в Стэнфорде и был майором военной полиции в Европе: участвовал в сборе улик для суда над нацистскими преступниками. Как видите, эти ваши плакаты на стене мне не совсем безразличны. — Сочувствие вы тоже хорошо выражаете. А теперь вы служите киностудиям, потому что искать там некую крамолу проще, достойно платят. Вы разделяете и властвуете, заставляете людей доносить, подключаете специалистов. И не приносите ничего, кроме горя. Добродушные уколы вмиг сменились откровенным вызовом. Мал сделал виноватое выражение лица: ее можно взять, если вступить с ней в отчаянную борьбу, но в конце дать ей выиграть. — Мисс де Хейвен, почему УАЕС не объявляет забастовку, чтобы добиться своих требований по контракту? Клэр не спеша отхлебнула из стакана: — Тогда наше место займут тимстеры и останутся работать на условиях временного договора — за нищенскую плату. Удачное начало. У него последний шанс сыграть в «хорошего полицейского», потом отступить, пустить газетную утку и устроить западню. — Хорошо, что вы заговорили о тимстерах, они меня сильно беспокоят. Если заседание большого жюри все же состоится, в чем я теперь сомневаюсь, следующим шагом должна стать борьба с рэкетом в среде тимстеров. Преступных элементов там не меньше, чем коммунистов среди американских радикалов. Клэр де Хейвен сидела спокойно, на приманку не клюнула. Посмотрела на Мала, перевела взгляд на висевший у него на поясе пистолет: — Вы неглупый человек, так сформулируйте мысль яснее. Изложите суть дела, как вас учили на первом курсе в Стэнфорде. Чтоб немного разозлиться, Мал подумал о Селесте. — Мисс де Хейвен, я был в Бухенвальде и знаю, что Сталин творит такое же зло в России. Мы хотим докопаться до самых корней тоталитаризма, привносимого коммунистическим влиянием в киноиндустрию и в УАЕС, покончить с ним, помешать тимстерам избивать ваших пикетчиков, установить на основе свидетельских показаний подобие некой демаркационной линии между грубой пропагандистской агрессией коммунизма и законной политической деятельностью левого направления. Мал замолчал, пожал плечами, притворно-разочарованно развел руками. — Мисс де Хейвен, я — полицейский. Мое дело собирать улики, чтобы предать суду грабителей и убийц. Мне такая работа не нравится, но кто-то ее должен делать, и, уверяю вас, я стараюсь делать ее как можно лучше. Вы меня понимаете? Клэр взяла со стола сигарету и зажигалку, закурила. Мал захлопал глазами, делая вид, что раздосадован, что не сохранил выдержку. Наконец она сказала: — Вы или хороший актер, или находитесь под влиянием очень плохих людей. Кто вы? Честно говоря, не могу понять. — Не надо говорить со мной в покровительственном тоне. — Я и не собиралась. — К сожалению, собирались. — Хорошо, собиралась. Мал встал со стула и стал ходить по комнате; он думал о ловушке. Его взгляд упал на книжную полку, заставленную фотографиями в рамках. Он обратил внимание на серию снимков красивых молодых людей. Половину составляли жгучие брюнеты, похожие на латиноамериканских героев-любовников, но Лопеса, Дуарте и Бенавидеса среди них не было. Мал вспомнил, что говорил Лопес Лезнику: Клэр была единственной грингой, которая делала ему минет, и ему было стыдно, потому что это делают только бляди, а она — его коммунистическая Мадонна. Отдельно на полке стоял портрет Рейнольдса Лофтиса, нелепо выделявшийся среди этой группы своим англосаксонским добродетельным видом, как часовой на посту. Мал повернулся и спросил: — Ваши победы, мисс де Хейвен? — Мое прошлое и будущее. Грехи молодости — кучей, а жених — отдельно. Чаз Майнир высказывался насчет Лофтиса совершенно определенно: что и как они делали. Интересно, подумал Мал, знает ли она о них, догадывается ли, что Майнир выдал Комиссии Конгресса ее будущего мужа. — Ему очень повезло. — Спасибо. — Он, случайно, не актер? Мне кажется, я водил сына на фильм с его участием. Клэр погасила сигарету, закурила другую, оправила юбку: — Да, Рейнольдс актер. Когда вы с сыном ходили в кино? Мал сел, стал вспоминать, когда Рейнольдс значился в черных списках: — Сразу после войны. А что? — Поскольку пока наша беседа ведется в корректной форме, мне хотелось бы сказать вам вот что. Я сомневаюсь, что вы такой чуткий человек, каким пытаетесь себя выставить. Но если я все-таки ошибаюсь, то, думаю, вам небезынтересно побольше узнать о людях, которым вы принесли страдания. Мал большим пальцем указал на портрет Лофтиса у себя за спиной: — На примере вашего жениха? — Да. Видите ли, вы, наверное, были в кинотеатре повторного фильма. Рейнольдс был очень популярным актером в 30-е. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности штата Калифорния в 40-м страшно подпортила ему карьеру, когда он отказался давать показания. Многие студии перестали приглашать его по политическим соображениям, и единственная работа, какую он мог получить, — это съемки на десятистепенных студиях. Он вынужден был унижаться перед таким ужасным человеком, как Герман Герштейн. — Могло быть и хуже, — возразил Мал. — В 47-м Комиссия Конгресса заносила людей в черный список. Ваш жених тоже мог там оказаться. — Он был в черном списке, — крикнула Клэр, — и я готова поспорить, что вы об этом знаете! Малу стало не по себе; он думал, что ему удалось убедить, будто он плохо знает Лофтиса. Клэр понизила голос: — Вы знали, не могли не знать об этом. Фамилия Рейнольдса — Лофтис, мистер Консидайн. Уж вам ли не знать, что он член УАЕС. Мал пожал плечами с наигранным безразличием: — Когда вы сказали «Рейнольдс», у меня была мысль, что это Лофтис. Я слышал о нем как об актере, но его фотографии никогда не видел. Но знаете, почему я был удивлен? Один старый либерал сказал мне и моему коллеге, что Лофтис гомосексуалист. А вы мне говорите, что он ваш жених. Клэр сощурила глаза, какое-то мгновение она смотрела, словно вот-вот обернется фурией: — Кто вам это сказал? Мал снова пожал плечами: — Один человек, который ходил на пикники Комитета Сонной Лагуны и приударял там за девочками. Не помню его имени. Казалось, Клэр вот-вот рухнет без чувств: ее руки дрожали, ногти царапали столик. Мал пристально смотрел ей в глаза — они застыли в одной точке, словно в водку был подмешан наркотик. Секунды тянулись бесконечно. Наконец к Клэр вернулось спокойствие: — Извините меня. Мне просто неприятно слышать подобное о Рейнольдсе. Мал же подумал: нет, дело в другом — это Сонная Лагуна: — Прошу прощения, мне не следовало это говорить. — Зачем же вы тогда сказали? — Потому что ему повезло. Красная королева улыбнулась: — И дело не только во мне. Позволите мне закончить то, о чем я начала говорить? — Конечно. — В 47-м кто-то донес на Рейнольдса в Комиссию Конгресса на основании слухов и сплетен — и его немедленно занесли в черный список. Он уехал в Европу и стал сниматься там в экспериментальных арт-фильмах одного бельгийца, с которым познакомился в Лос-Анджелесе во время войны. Там все актеры играли в масках. Эти фильмы произвели фурор. Так Рейнольдс сводил концы с концами. В 48-м во Франции он даже получил премию — аналог нашего «Оскара», вышел на ведущие роли в европейском кино. Теперь серьезные студии Голливуда предлагают ему серьезную работу за хорошие деньги, но все это кончится, если его потащат еще на какую-то комиссию, на большое жюри, на «суд кенгуру», или как вы это там еще называете. Мал встал и посмотрел на дверь. Клэр сказала: — Рейнольдс никогда не назовет никаких имен, и я тоже. Не портьте ему жизнь — он только начал жить по-человечески. Не портьте мне жизнь. Она даже просила, не теряя элегантности. Мал широким жестом обвел обитую кожей мебель, парчовые портьеры и дорогие мелочи, расшитые шелком: — Как же проповедь коммунистических идей сочетается у вас вот с этим? Красная королева улыбнулась — воплощение скромности таланта: — Много работаю и кое-что могу себе позволить.