– Что это? – Не знаю, – ответил Шукман. – Они неглубокие. Наверное, она на что-то упала. Царапины были маленькие, примерно с кончик карандашного грифеля. Они неравномерно покрывали участок кожи размером примерно с мою ладонь. Кое-где они складывались в линии по несколько миллиметров в длину, более глубокие в центре и сходившие на нет по краям. – Следы полового акта? – Недавних следов нет. Так что если она работала на панели, то в эту историю, возможно, влипла, отказавшись что-то сделать. – Я кивнул. Шукман помолчал. – Мы уже ее помыли, – сказал он наконец. – На ней была грязь, пыль, сок растений – все то, что можно обнаружить там, где она лежала. И еще ржавчина. – Ржавчина? – Повсюду. Куча ссадин, порезов, царапин – в основном посмертных – и тонна ржавчины. Я снова кивнул и нахмурился. – Раны, вызванные самозащитой? – Их нет. Все произошло быстро и неожиданно, или ее ударили сзади. На теле много ссадин и всего такого. – Шукман указал на следы разрывов на ее коже. – Они не противоречат предположению о том, что ее тащили по земле. Стандартный износ при убийстве. Хамзинич открыл рот, затем закрыл его. Я посмотрел на него. Он грустно покачал головой: Нет, ничего. Глава 3 Плакаты развесили. В основном рядом с местом, где нашли нашу Фулану, но, кроме того, на главных улицах, в торговых кварталах, в Кьезове, Топише и других подобных районах. Один я даже заметил, выходя из дома. А ведь мой дом совсем не рядом с центром. Я жил к юго-востоку от Старого города, в квартире на предпоследнем этаже шестиэтажной башни на Вулков-штрас. Это была сильно пересеченная улица: группы домов, а иногда и отдельные дома отделяла друг от друга чужеродность. Местные здания на два-три этажа выше остальных, поэтому крыши Бешеля торчат ввысь неравномерно, и сверху город почти напоминает навесную бойницу. Церковь Вознесения, покрытая кружевом теней от башен, которые нависали бы над ней, если бы находились здесь, стоит в конце Вулков-штрас. Ее окна защищены сетками из проволоки, но часть витражных стекол все равно разбита. Рядом с ней раз в несколько дней открывается рыбный рынок. Я часто завтракал здесь под крики торговцев, стоявших у ведер со льдом и стоек, на которых разложены живые моллюски. Даже юные девушки, очень фотогеничные, работая здесь, одеваются как их бабушки, вызывая чувство ностальгии. Волосы они завязывают шарфами цвета кухонного полотенца, а их фартуки покрыты серыми и красными узорами, чтобы не так была видна кровь от выпотрошенной рыбы. Мужчины здесь выглядят так, словно только что сошли на берег и ни разу не поставили свой улов на землю, пока не опустили его на брусчатку под моим окном. Покупатели толпятся вокруг торговцев, нюхают товар и тыкают в него пальцами. Утром по приподнятому над улицей пути проносились поезда. Они были не в моем городе. Я, конечно, никогда не заглядывал в окна их вагонов, но мог бы это сделать – так близко они проезжали от меня – и увидеть глаза чужеземных пассажиров. Они бы увидели только худого мужчину средних лет в ночной рубашке, который ест на завтрак йогурт, пьет кофе и, встряхивая, складывает газету – «Инкьистор», «Ий деурнем» или же «Бешель джорнал» с расплывающимся шрифтом (я читал его, чтобы практиковаться в английском). Обычно мужчина был один, но иногда рядом могла быть женщина приблизительного того же возраста. (Преподавательница истории экономики Бешельского университета или журналистка, пишущая об искусстве. О существовании друг друга они не знали, но в любом случае не стали бы возражать.) Когда я вышел из дома, с доски объявлений у входа на меня смотрело лицо Фуланы. Хотя ее глаза были закрыты, фотографию обрезали и изменили так, что женщина выглядела не мертвой, а ошеломленной. «Вы знаете эту женщину?» – спрашивал черно-белый плакат, напечатанный на матовой бумаге. «Позвоните в Отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями», и наш номер. Наличие плаката, возможно, означало, что местная полиция действует особенно эффективно. Возможно, их расклеили по всему кварталу. А может, полицейские хотели, чтобы я от них отвязался, и поэтому повесили пару плакатов в стратегически выбранных местах – так, чтобы я непременно их увидел. От дома до базы ОБОТП было несколько километров. Я пошел пешком – мимо кирпичных арок; наверху, там где рельсы, они находились в другом месте, но не у всех арок были чужеземные основания. Среди тех, которые я мог увидеть, ютились магазинчики и сквоты, разрисованные граффити. В Бешеле это тихий район, но на улицах толпились люди из других мест. Я их развидел, но на то, чтобы пробуриться сквозь толпу, понадобилось время. Не успел я добраться до поворота на виа Камир, как мне на мобильник позвонила Ясек. – Мы нашли фургон. * * * Я сел в такси, и оно рывками повезло меня по пробкам. Мост Понт-Махест был забит народом – и здесь, и там, поэтому я, пока мы ползли к западному берегу реки, несколько минут смотрел на мутную воду, на дым и на грязные корабли в доках в свете, который отражался от чужеземных зеркальных зданий на чужеземной набережной – в вызывающем зависть финансовом квартале. Бешельские буксиры качались на волнах, которые подняли водные такси. Фургон криво стоял между зданиями – не на парковке, а в канале между экспортно-импортными компаниями и офисным зданием, в заваленном мусором и волчьим дерьмом огрызке пространства между двумя крупными улицами. С обеих сторон место изолировала полицейская лента – это было против правил, ведь в переулке находилось много пересечений, но ходили по нему редко, и поэтому в таких случаях полиция часто применяла ленту. Мои коллеги собрались около машины. – Босс, – сказала Ясек. – Корви уже едет? – Да, я дала ей всю инфу. Ясек не стала комментировать тот факт, что я где-то реквизировал младшего сотрудника полиции, а просто повела меня к фургону – старому, обшарпанному «Фольксвагену», скорее белому, чем серому, но потемневшему от грязи. – С отпечатками закончили? – спросил я у мехтехов, надевая резиновые перчатки. Мехтехи кивнули и сместились так, чтобы не мешать мне. – Он не был заперт, – сказала Ясек. Я открыл дверь и потыкал в расползшуюся обивку сиденья. На приборной панели амулет – пластиковый святой, танцующий «хула». В бардачке ничего, кроме потрепанного дорожного атласа и пыли. Я полистал страницы, но внутри ничего не обнаружил. Это был классический справочник для водителя в Бешеле, достаточно древнее издание, еще черно-белое. – А откуда мы знаем, что это он? – спросил я. Ясек подвела меня к задней дверце и распахнула ее. Снова пыль и мерзкий, но, по крайней мере, не тошнотворный запах. Ржавчина, плесень, нейлоновый шнур, гора хлама. – Что это все такое? Я потыкал в кучу мусора. Несколько деталей. Какой-то раскачивающийся маленький двигатель, сломанный телевизор, куски и обломки чего-то не поддающегося определению на слое из тряпок и пыли. Несколько слоев ржавчины и корки оксидов. – Видите? – Ясек указала на пятна на полу. Если бы я не приглядывался, то, возможно, решил бы, что это масло. – Позвонили пара людей из офиса. Брошенный фургон. Полицейские видят, что двери открыты. То ли они слушали объявления, то ли просто дотошно просматривали ориентировки, но в любом случае нам повезло. – В одном из сообщений, которые должны были зачитать всем бешельским патрулям, их просили досматривать все серые машины и докладывать о них ОБОТП. К счастью, эти полицейские позвонили не только на штрафную стоянку. – В общем, они увидели какую-то грязь на полу, сдали образцы на анализ. Мы еще ее проверяем, но похоже, это кровь той же группы, что и у Фуланы. Скоро получим окончательные результаты. Я нагнулся, чтобы заглянуть под обломки. Осторожно сдвинул мусор, наклонил его. Моя ладонь стала красной. Я осмотрел все куски один за другим, потрогал каждый, чтобы оценить его вес. Этим мотором можно замахнуться, держа за трубу, и у него было тяжелое основание, которым можно пробить все, что угодно. Но я не увидел на нем ни царапин, ни крови, ни волос. Поэтому предположение о том, что это орудие убийства, показалось мне неубедительным. – Вы ничего не вынимали? – Нет. В нем не было ничего, кроме этого добра. Результаты получим через день-два. – Сколько же здесь дерьма, – сказал я. Приехала Корви. Несколько прохожих остановились в обоих концах переулка и стали наблюдать за работой мехтехов. – Проблема будет не в отсутствии следовых веществ, а в их избытке… – Ну что. Давай строить предположения… Ржавчина с этого хлама попала на нее. Женщина лежала в салоне… Разводы были у нее и на лице, и на теле, а не только на руках: она не пыталась отпихнуть от себя этот мусор или защитить голову. Когда хлам натыкался на нее, она была без сознания или уже мертва. – Зачем они возили с собой всю эту дрянь? – спросила Корви. К вечеру у нас уже появились имя и адрес владельца фургона, а на следующее утро мы получили подтверждение того, что это действительно кровь нашей Фуланы. * * * Человека звали Микаэль Хурущ. Он был третьим по счету владельцем фургона – по крайней мере, официально. Полиция уже завела на него досье: он сидел в тюрьме, дважды за нападение и один раз за кражу, последний раз – четыре года назад. – Смотрите… – сказала Корви. – Теперь мы знаем, что он – «джон». Его взяли за приобретение секс-услуг: он обратился к женщине-полицейскому, которая работала под прикрытием там, где собирались проститутки. С тех пор он в поле зрения полиции не попадал. Насколько можно было судить из поспешно собранного досье, торговал всякой всячиной на многочисленных городских рынках, а три дня в неделю – в магазине, который находился в Машлине, что в западной части Бешеля. Мы могли связать его с фургоном, а фургон с Фуланой, но нам хотелось установить прямую связь. Я зашел в свой кабинет и проверил сообщения. Какая-то рутина по делу Стиелима, сообщение от нашего диспетчера насчет плакатов и два сброшенных звонка. Наша телефонная станция уже два года обещала нам поставить определители номеров. Нам, конечно, звонило много людей, которые, по их словам, узнали Фулану. Но пока что лишь немногие представляли интерес для нас – сотрудники, принимавшие звонки, умели отличать безумцев и злых шутников, и их оценка отличалась удивительной точностью. Погибшая была помощницей юриста в небольшой конторе, расположенной в квартале Гьедар; ее не видели уже несколько дней. Или же она, как настаивал какой-то аноним, «шлюшка Розина-Капризуля, а больше я вам ничего не скажу». Полиция проверяла эти сведения. Я сказал комиссару Гэдлему, что хочу побеседовать с Хурущем у него дома – чтобы он добровольно дал нам свои отпечатки и слюну, чтобы он сотрудничал с нами. Кроме того, мне нужно было увидеть, как он отреагирует на мои вопросы. Если бы он отказался, мы могли бы вызвать его повесткой и поместить под наблюдение. – Ладно, – ответил Гадлем. – Но не будем терять времени. Если заупрямится, вези его сюда, в секьестр. Я бы постарался так не делать, но да, законы Бешеля действительно давали нам право использовать секьестр, «полуарест», то есть на шесть часов задержать свидетеля или «лицо, имеющее отношение к делу» для предварительного допроса. Правда, мы не могли забирать у него вещественные доказательства или делать выводы из его молчания или отказа сотрудничать. По традиции данный метод использовался для того, чтобы получить чистосердечное признание у подозреваемых, против которых не удалось собрать веские улики. Кроме того, он позволял потянуть время в тех случаях, когда полиция полагала, что подозреваемый может бежать. Однако в последнее время судьи и адвокаты стали неодобрительно относиться к подобной тактике, и если «наполовину арестованный» ни в чем не признался, обычно это усиливало его позиции в ходе судебного процесса, поскольку наши действия казались слишком рьяными. Гэдлему, человеку старой закалки, на это было плевать, поэтому он и отдал такой приказ. Хурущ работал в одной из целого ряда полумертвых компаний, расположенных в экономически унылой зоне. Местные полицейские под выдуманным предлогом удостоверились в том, что он там, и мы поспешили туда. Мы вытащили его из душного кабинета, расположенного над магазином. На стенах кабинета между каталожными шкафами висели календари и выцветшие плакаты. Его помощница тупо посмотрела на то, как мы уводим Хуруща, и стала собирать со своего стола какие-то вещи. Он понял, кто я такой, еще до того, как в дверях появилась Корви и другие полицейские в форме. Он был профессионалом – по крайней мере, когда-то – и понимал, что, несмотря на наше поведение, это не арест и что он мог бы отказаться ехать с нами. В этом случае мне бы пришлось выполнить приказ Гэдлема. Заметив нас, он напрягся, словно собирался удрать – но куда? – а потом вместе с нами покинул здание единственным доступным способом – по шатающейся железной лестнице, прикрепленной к стене снаружи. По рации я тихо приказал ждавшим нас вооруженным полицейским отступить. Он их так и не увидел. Хурущ был полноватым мускулистым мужчиной в клетчатой рубашке, такой же выцветшей и запыленной, как и стены его кабинета. Он сидел за столом в комнате для допросов и смотрел на меня. Ясек тоже сидела; Корви стояла (я приказал ей не говорить ни слова, а только наблюдать). Я ходил по комнате. Наш разговор мы не записывали: с формальной точки зрения, это не было допросом. – Знаешь, почему ты здесь, Микаэль? – Без понятия. – Ты в курсе, где твой фургон? Он резко поднял взгляд и уставился на меня. Его голос изменился – в нем внезапно зазвучала надежда. – Так в этом все дело? – наконец сказал он. – В фургоне? – Он выдохнул и откинулся на спинку стула. Он по-прежнему был настороже, но начал расслабляться. – Вы его нашли? Это… – Нашли? – Его угнали. Три дня назад. Вы его нашли? Господи. В чем было… Он у вас? Я могу его забрать? Что произошло? Я посмотрел на Ясек. Она встала, что-то шепнула мне, затем снова села и принялась наблюдать за Хурущем. – Да, именно в этом все дело, Микаэль, – сказал я. – А ты про что подумал? Нет если честно, то я не хочу это знать. Закрой рот и молчи, пока я не прикажу тебе говорить. Микаэль, дело в следующем: ты занимаешься доставкой, и такому человеку, как ты, нужен фургон. Но о его исчезновении ты не сообщил. – Я бросил взгляд на Ясек: мы в этом уверены? Она кивнула. – Ты не заявил о том, что его угнали. Я понимаю: пропажа этого ржавого корыта подчеркиваю: ржавого корыта – не должна была сильно огорчить тебя. Но все-таки мне не очень ясно: если его угнали, то что помешало тебе сообщить об этом нам и тем более своей страховой? Как ты можешь работать без него?