– Босс! – Мне позвонила Лизбет Корви. – Босс, вы жжете. Как вы узнали? Встретимся на Будапешт-штрас, 68. День уже перевалил за середину, а я еще не был одет. На кухонном столе выросли горы бумаг. Рядом с пакетом молока возвышалась вавилонская башня из книг о политике и истории. Нужно было отставить ноутбук подальше от этого бардака, но я поленился это сделать. Я смахнул какао со своих заметок. Мне улыбнулся негр с упаковки от французского горячего шоколада. – Ты о чем? Что там, по этому адресу? – Это в Бундалии, – ответила она. Бундалия была промышленным пригородом к северо-западу от Фуникулерного парка, у реки. – «Что там?» Это вы так шутите, да? Я сделала так, как вы сказали, – навела справки, выяснила, какие существуют группы, что они друг про друга думают, и все такое. Все утро я потратила на расспросы. Навела шороху. Не могу сказать, что форма вызывает большое уважение у этих ублюдков. У меня не было каких-то особых надежд, но я подумала: а что нам еще остается? В общем, я стала обходить всех подряд, пыталась вникнуть во взаимоотношения и все такое прочее, и вдруг человек в одной из… наверное, их можно назвать «ложами» – начал сливать мне инфу. Поначалу он не хотел это признать, но я все поняла. Босс, вы просто гений, черт побери. Будапешт-штрас, 68 – это штаб-квартира объединителей. В ее восхищенном голосе уже почти звучали ноты подозрения. Она бы взглянула на меня еще пристальнее, если бы увидела документы на моем столе – если бы заметила, как во время нашего разговора я раскрывал книги на ссылках, имеющих отношение к объединителям. На самом деле мне ни разу не встретился этот адрес на Будапешт-штрас. Сторонники объединения, как это часто бывает в мире политики, расходились во мнениях по многим вопросам. Некоторые группы были вне закона – братские организации как в Бешеле, так и в Уль-Коме. Запрещенные группы призывали использовать насилие, чтобы объединить города, как того требует бог, народ или история. Некоторые из них, хотя и неуклюже, преследовали националистов-интеллектуалов – бросали кирпичи в окна и обмазывали дерьмом двери. Радикалов обвиняли в том, что они занимаются пропагандой среди беженцев и недавних иммигрантов, которые еще плохо умели видеть, не-видеть и также быть в одном конкретном городе. Активисты хотели превратить такую неопределенность в оружие. Какие бы тайные планы и воззрения ни связывали экстремистов и умеренных, последние резко критиковали первых, стремясь сохранить свободу передвижения и собраний. Они спорили и по другим вопросам: о том, каким должен стать единый город, о его языке и названии. Даже легальные группы находились под постоянным надзором, и власти обоих городов периодически их проверяли. – Объединители – это швейцарский сыр, – сказал Шенвой, когда я позвонил ему утром. – Агентов и осведомителей там, наверное, больше, чем в рядах «Истинных граждан», нацистов и прочих психов. Насчет них я бы не беспокоился: они ни хрена не сделают, не получив разрешения от службы безопасности. Кроме того, объединители должны знать (хотя, возможно, они надеются никогда в этом не удостовериться), что за всеми их действиями следит Пролом. В нем окажусь и я, если навещу их. Поездка через весь город – это всегда проблема. Нужно было взять такси сразу после звонка Корви, но нет – два трамвая, пересадка на площади Вацлава. Трамваи, покачиваясь, везли меня мимо резных и заводных фигур бешельцев-бюргеров на фасадах домов, а я тем временем игнорировал, не-видел более блестящие дома по ту сторону, в иных краях. Вдоль всей Будапешт-штрас перед старыми зданиями пенились островки зимней буддлеи. В Бешеле она традиционное городское растение, но не в Уль-Коме, там ее обрезают, чтобы не мешала. И так как Будапешт-штрас находилась в бешельской части пересеченного района, то кусты, в то время года еще без цветов, буйно росли перед двумя-тремя зданиями, а затем вдруг заканчивались резкой вертикальной плоскостью на краю Бешеля. Здания в Бешеле были кирпичные, оштукатуренные; с каждого из них на меня смотрел лар – небольшая гротескная человекоподобная фигура, обросшая той же буддлеей. Несколько десятилетий назад эти дома еще не были в таком запущенном состоянии; из них доносилось больше шума, а улицы были заполнены молодыми клерками в темных костюмах и прибывшими сюда по делам бригадирами. За северными зданиями находились заводы, а за ними, в излучине реки, – доки. Раньше в доках кипела работа, а теперь они превратились в кладбища для железных скелетов. В то время район Уль-Комы, деливший с ними пространство, был тихим, но с тех пор стал более оживленным: экономика соседей двигалась в противофазе. Пока уровень речных грузоперевозок в Бешеле падал, деловая активность в Уль-Коме активизировалась, и теперь по старой каменной пересеченной мостовой ходило больше иностранцев, чем бешельцев. Некогда близкие к обрушению ветхие дома с зубчатыми башенками, украшенные в стиле «люмпен-барокко» (не то чтобы я их видел – нет, я тщательно старался их развидеть, но они все равно незаконно оставались в памяти, и кроме того, я помнил их по фотографиям) отремонтировали и превратили в галереи и офисы интернет-стартапов. Я посмотрел на местные здания. Они возвышались островками между чужих, иных кварталов. В Бешеле этот район был достаточно малолюдным, но вне его, по ту сторону границы, мне приходилось уклоняться от многочисленных молодых мужчин и женщин в элегантных деловых костюмах. Их голоса были приглушены, превращены в бессмысленный шум благодаря многолетней практике. Когда я добрался до покрытого гудроном здания, где меня ждала Корви с несчастного вида мужчиной, мы встали в почти пустынной части Бешеля, среди оживленной, но неслышной толпы. – Босс, это Полл Дродин. Дродин был высоким и худым мужчиной лет сорока с кольцами в ушах, в кожаной куртке с нашивками малоизвестных организаций, в том числе военных. Кроме куртки, на нем были невероятно модные, но грязные брюки. Он курил сигарету и печально разглядывал меня. Корви его не арестовала. Я кивнул ему, медленно повернулся на сто восемьдесят градусов и посмотрел на окружавшие нас здания. Фокусировался я, разумеется, только на бешельских. – Пролом? – спросил я. Дродин выглядел потрясенным, и, если честно, Корви тоже, хотя она пыталась это скрыть. Не дождавшись ответа от Дродина, я спросил: – Неужели вы думаете, что власти за нами не наблюдают? – Да нет, наблюдают, – с горечью сказал он. Я был уверен, что за ним они точно следили. – Конечно, конечно. Вы спрашиваете меня, где они? – Это, в общем, был бессмысленный вопрос, но он принадлежал к числу тех, которые ни один бешелец или улькомец не может выбросить из головы. – Видите здание у дороги? Бывшую спичечную фабрику? – На стене здания виднелись струпья краски, остатки рисунка почти столетней давности – улыбающаяся саламандра в кольце пламени. – Видите, там что-то движется? Приходит и уходит, словно ей здесь не место. – Значит, вы их видите? – спросил я. Дродин снова встревожился. – Думаете, именно там они проявляются? – Нет, нет, но методом исключения… – Дродин, заходите внутрь. Мы сейчас. – Корви кивнула ему, и он зашел в здание. – Какого хрена, босс? – Проблема? – Что это за бред насчет Пролома? – Слово «Пролом» она произнесла вполголоса. – Вы что делаете? – Я промолчал. – Я тут пытаюсь выяснить расклад сил, и главной в этой схеме должна быть я, босс, а не Пролом. Это дерьмо мне нахрен не нужно. Откуда вы взяли эту жуть? Я не ответил, и она, покачав головой, повела меня внутрь. «Фронт солидарности Бешкомы» не прикладывал больших усилий при создании своего декора. Здесь были две комнаты, максимум две с половиной, набитые шкафами и полками с папками и книгами. Из одного угла вынесли все вещи и вычистили – судя по всему, для создания фона. На стоящий в нем пустой стул смотрела веб-камера. – Трансляции, – сказал Дродин, заметив мой взгляд. – По Сети. – Он начал диктовать веб-адрес, но я покачал головой, и он умолк. – Остальные ушли, когда я приехала, – сказала мне Корви. Дродин сидел за своим столом в задней комнате. Там стояли еще два стула, и мы с Корви сели на них, хотя Дродин нам и не предлагал. Снова горы книг, грязный компьютер. На стене большая карта Бешеля и Уль-Комы. Чтобы избежать преследования по закону, объединители нанесли на нее все линии и цвета разделения – сплошная территория, иная и пересечения, – но намеренно тонко, едва различимыми оттенками серого. Какое-то время мы с Дродиным просто смотрели друг на друга. – Послушайте, – сказал Дродин. – Я знаю… Вы понимаете, что я не привык… Я вам не нравлюсь, это нормально, это понятно. – Мы молчали. Он поиграл с какими-то вещами, лежавшими на столе. – А я не стукач. – Господи, Дродин, – сказала Корви, – если вам нужно отпущение грехов, обратитесь к священнику. – Просто… Если это связано с тем, чем она занималась, то вы наверняка решите, что это имеет отношение к нам. И, возможно, это правда. Но я не дам властям повода выступить против нас. Понимаете? Понимаете? – Ладно, хватит. Перейдем к сути дела, – сказала Корви и огляделась. – Вы считаете себя очень умным, но давайте начистоту – сколько правонарушений я вижу прямо сейчас? Для начала – ваша карта… По-вашему, она нарисована очень аккуратно, но любой, даже не особенно патриотически настроенный прокурор интерпретирует ее так, что вы отправитесь за решетку. Что еще? Хотите, чтобы я просмотрела ваши книги? Сколько из них в списке запрещенной литературы? Может, мне заглянуть в ваши бумаги? Да тут повсюду крупными, сияющими неоновыми буквами написано: «Оскорбление суверенитета Бешеля второй степени». – Как в клубных кварталах Уль-Комы, – заметил я. – Улькомский неон. Вам бы это понравилось, Дродин? Предпочитаете его, а не местную разновидность? – Мы благодарны вам за помощь, господин Дродин, но давайте не будем заблуждаться насчет ваших мотивов. – Вы не понимаете, – буркнул он. – Я должен защитить своих людей. Это какая-то странная херня. Какая-то странная херня здесь творится. – Ладно, проехали, – сказала Корви и положила перед ним фотографию Фуланы. – Давайте, Дродин. Расскажите моему боссу то, что начали рассказывать мне. – Да, – сказал он. – Это она. Мы с Корви наклонились вперед. Идеальная синхронность. – Как ее зовут? – спросил я. – Она сказала, что ее зовут Бела Мар. – Дродин пожал плечами. – Да, я понимаю, но что тут скажешь? Это был очевидный псевдоним, элегантная игра слов. Бела – бешельское имя, которое может быть как мужским, так и женским. «Мар» может сойти за фамилию. Вместе их фонемы походили на фразу «бе лай мар» – буквально «только наживка». В лексиконе рыбаков эта фраза означала «ничего особенного». – Noms de unification, – сказал я. Понял ли меня Дродин, осталось неясным. – Расскажите нам про Белу. Бела, Фулана, Мария – она продолжала накапливать имена. – Она была здесь, я не знаю, года три назад? Поменьше? С тех пор я ее не видел. Она иностранка, это ясно. – Из Уль-Комы? – Нет. Она говорила на иллитанском, но не бегло. Она знала бешельский, иллитанский или… ну, корневой. Не слышал, чтобы она говорила на других языках. Она отказывалась сказать, откуда она. Судя по акценту – из Америки или Англии. Чем занималась, не знаю. Это не… В нашем деле много вопросов не задаешь, это грубо. – Так что, она приходила на собрания? Была организатором? – Корви повернулась ко мне и продолжила, не понижая голоса: – Босс, я не в курсе, чем занимаются эти козлы. Даже не знаю, о чем спрашивать. Дродин смотрел на нее. Когда мы прибыли, он помрачнел, и с тех пор выражение его лица не изменилось. – Как я и сказал, она появилась пару лет назад. Хотела воспользоваться нашей библиотекой. У нас есть брошюры и старые книги о… ну, о городах. Многие из них больше нигде не найдешь. – Нужно взглянуть, босс, – сказала Корви. – Выяснить, нет ли чего незаконного. – Твою мать, я же вам помогаю! Хотите взять меня с запрещенными книгами? Из первого класса ничего нет, а то, что у нас есть из второго, доступно в Сети. – Ладно, ладно, – сказал я и дал ему знак продолжать. – Ну вот, она пришла. Мы с ней много разговаривали. Здесь она недолго пробыла, может, пару недель. Не спрашивайте меня, чем она еще занималась, – я без понятия. Я знаю только одно: каждый день она приходила сюда и читала книги или говорила со мной о нашей истории, об истории городов. Мы с ней обсуждали новости, наши акции и все такое. Наши братья и сестры сидят в тюрьме за свои убеждения – и здесь, и в Уль-Коме. Знаете, «Эмнести интернэшнл» на нашей стороне. Мы общаемся с нашими агентами, обучаем людей, помогаем новым иммигрантам, проводим демонстрации. В Бешеле демонстрации за объединение проводили горстки активистов, и это были опасные мероприятия. Местные националисты, естественно, пытались их сорвать, они орали, обвиняли объединителей в предательстве, но и местные жители – в основном аполитичные – не испытывали к ним особых симпатий. В Уль-Коме все было почти так же плохо, как и здесь, но там им, скорее всего, вообще не разрешили бы собираться. Это, вероятно, приводило в ярость улькомских объединителей, но наверняка спасало их от избиений. – Как она выглядела? Она хорошо одевалась? Какой она была? – Да, хорошо. Модно, почти шикарно, понимаете? Выделялась среди остальных. – Он даже рассмеялся собственным словам. – И она была умна. Поначалу очень мне нравилась. Я был просто в восторге. Поначалу. Он делал паузы, чтобы мы подстегивали его, чтобы он ничего не сообщал нам по своей воле. – Но? – спросил я. – Что произошло? – У нас с ней вышел конфликт – на самом деле только потому, что она наезжала на других товарищей. Я приходил в библиотеку, в комнату внизу или еще куда и видел, что кто-то из них на нее орет. Она никогда не кричала, но все равно выводила их из себя, и в конце концов я попросил ее уйти. Она была… опасной. – Еще одна пауза. Мы с Корви переглянулись. – Нет, я не преувеличиваю, – сказал он. – Вы ведь здесь из-за нее, да? Я же сказал, она опасна. Он взял со стола фотографию и изучил ее. На его лице отразились жалость, гнев, отвращение, страх. Страх – точно. Он встал и обошел вокруг стола – нелепое действие, ведь комната была слишком мала, чтобы по ней расхаживать, – но он попытался. – Понимаете, проблема заключалась в том… – Он отвернулся от нас и выглянул в окошко. За ним виднелись очертания города – то ли Бешеля, то ли Уль-Комы, то ли их обоих вместе. – Она спрашивала про самый безумный бред – бабушкины сказки, слухи, городские легенды и прочую ерунду. Я не принимал это в расчет, этим дерьмом многие интересуются, а она, несомненно, была умнее тех психов, которые на этом помешаны. Я решил, что она просто выясняет, что к чему, осваивается. – Вам не было любопытно? – Было, конечно. Девушка-иностранка – умная, таинственная? Увлеченная? – Он посмеялся над тем, как сказал это. – Конечно. Меня интересуют все, кто сюда приходит. Кто-то ни хрена не рассказывает, с кем-то можно поговорить. Но я не возглавлял бы это отделение, если бы выжимал из людей инфу. Тут есть женщина, гораздо старше меня… я периодически встречаю ее здесь уже пятнадцать лет. Не знаю ни ее настоящего имени, ни чего-то еще. Ладно, это плохой пример, ведь она почти наверняка одна из вас, ваш агент, ну вы понимаете. Я не задаю вопросов. – А чем именно она увлекалась, эта Бела Мар? И почему вы ее выгнали? – Послушайте, тут дело такое. Если это твоя тема… – Корви напряглась, словно хочет его перебить, подстегнуть его, и я прикоснулся к ней – нет, подожди, – чтобы он мог все обдумать. Он смотрел не на нас, но на провокационную карту городов. – Если это твоя тема, то ты знаешь, что ходишь по краю… Ты знаешь – один неверный шаг, и у тебя будут реальные проблемы. Например, вы зайдете в гости. Один звонок не тому человеку, и у наших братьев начнется жопа – или в Уль-Коме, или с местными копами. Или… или что похуже. – Он перевел взгляд на нас. – Ей нельзя было здесь оставаться, она навела бы на нас Пролом. Или еще что-нибудь. Она увлекалась… Нет, она не увлекалась, она была без ума. От Орсини. Он внимательно посмотрел на меня, поэтому я просто прищурился. Но да, это меня удивило. Корви не шевельнулась. Было ясно: она не знает, что такое Орсини. Разговор на эту тему прямо сейчас мог бы ослабить ее позиции, но я промедлил, и он уже начал объяснять. Это была сказка. Так он сказал. – Орсини – третий город. Он находится между двумя другими, в диссенсах, спорных местах – в тех местах, которые Бешель считает улькомскими, а Уль-Кома – бешельскими. Когда старое поселение раскололось, оно разделилось не на две части, а на три. Орсини – тайный город. Он всем управляет.