— «Много странных лет тому назад в дремучем древнем лесу жили-были животные. Их было очень много, и среди них, как и в любом другом лесу, были кролики, олени и лисы. Но также были среди них и довольно редкие звери, такие как свирепые ходулелапые медведи, двухголовые рыси и говорящие эму-рафы. Эти странные животные были излюбленной мишенью для охотников, которые обожали отстреливать их, развешивать на стенах их шкуры и хвастаться ими перед своими друзьями-охотниками. Но еще больше им нравилось продавать их содержателям зоопарков, которые запирали зверей в клетки и за деньги позволяли глазеть на них всем желающим. Вам может показаться, что гораздо лучше быть запертым в клетке, чем застреленным и повешенным на стену, но странные создания не могут быть счастливы в неволе. Очень скоро они падают духом и начинают завидовать тем из своих друзей, кто угодил на стену». — Это грустная история, — зароптала Клэр. — Читай другую. — Мне она нравится, — заявил Енох. — Хочу еще послушать об убитых животных на стенах. Не обращая на них внимания, Бронвин продолжала читать: — «Тогда, как и в незапамятные времена, по земле все еще бродили великаны, хотя их численность сократилась, а размеры неуклонно уменьшались. И так уж вышло, что один из этих великанов жил неподалеку от нашего леса. Он был очень добрым и воспитанным и питался только растениями. Его звали Кутберт. Однажды Кутберт пошел в лес за ягодами и увидел охотника, преследующего эму-рафа. По доброте душевной Кутберт поднял эму-рафа за загривок и, выпрямившись во весь рост и даже привстав на цыпочки, что делал крайне редко, потому что от этого у него хрустели все его старые кости, поставил нашего эму-рафа на вершину горы, где тому больше не угрожала опасность. Этого ему показалось недостаточно, и он растер охотника между пальцами ног. Слава о доброте Кутберта разнеслась по лесу, и скоро к нему повадились ходить странные животные, осаждавшие его просьбами поднять их на вершину горы подальше от опасности. И Кутберт отвечал им: — Я спасу вас, мои маленькие братья и сестры. Все, о чем я прошу взамен, это чтобы вы разговаривали со мной и дружили со мной. В мире осталось очень мало великанов, и я часто чувствую себя одиноко. — Конечно, Кутберт, мы так и сделаем, — отвечали ему странные звери. Итак, Кутберт каждый день спасал все новых и новых странных зверей, поднимая их на вершину горы, пока там не образовался целый странный зверинец. Животные были счастливы, потому что наконец-то могли жить в мире и покое. Кутберт тоже был счастлив, потому что мог, привстав на цыпочки и опершись подбородком о вершину горы, беседовать со своими новыми друзьями сколько ему вздумается. Но однажды утром к великану явилась ведьма. Кутберт купался в озере в тени горы, когда она заявила: — Прости, но я должна превратить тебя в камень. — Зачем тебе это понадобилось? — спросил великан. — Я очень добрый. Я великан-помощник. И она ему ответила: — Меня наняла семья раздавленного тобой охотника. — А-а, — отозвался Кутберт, — а я о нем и забыл. — Мне очень жаль, — повторила ведьма, взмахнула березовой веткой, и добрый великан начал превращаться в камень. Кутберт стал очень тяжелым. Таким тяжелым, что стал погружаться в озеро. Он погружался и погружался, пока вода не достигла его подбородка. Его друзья-животные видели все, что происходит. Они пришли в ужас, но решили, что ничем не могут ему помочь. — Я знаю, что вы не можете меня спасти, — закричал Кутберт своим друзьям, — но вы могли бы прийти и поговорить со мной! Я застрял тут внизу, и мне очень одиноко! — Но если мы спустимся, охотники нас перестреляют! — крикнули в ответ они. Кутберт понимал, что они правы, но все равно продолжал умолять их спуститься. — Поговорите со мной! — кричал он. — Прошу вас, придите и поговорите со мной! Но они так и не пришли. И он все еще плакал, когда его горло окаменело, как и все остальное тело». Конец истории. Бронвин закрыла книгу. Клэр испуганно посмотрела на нее. — И это все? Енох засмеялся. — Это все, — ответила Бронвин. — Это ужаснаяистория, — заявила Клэр. — Расскажи мне другую! — Какая есть, — ответила Эмма. — А сейчас пора спать. Клэр надулась, но плакать перестала, так что цель была достигнута. — Вряд ли завтра нам будет легче, чем сегодня, — заметил Миллард. — Нам необходимо набраться сил. Мы нащипали пучков пружинистого мха вместо подушек. Прежде чем позволить нам сунуть их себе под головы, Эмма высушила их ладонями. Одеял у нас не было, и, чтобы согреться, мы прижались друг к другу. Бронвин обняла малышек, Фиона переплелась с Хью, из открытого рта которого все время вылетали пчелы, даже ночью охранявшие своего спящего хозяина. Гораций и Енох отвернулись в разные стороны, едва соприкасаясь спинами, — дрожа от холода, они так и не сумели превозмочь гордость, не позволявшую им прижаться друг к другу теснее. Я лежал на спине, а Эмма легла на бок, устроив голову у меня на груди. Она была так близко, что я мог поцеловать ее лоб в любую секунду. И я обязательно сделал бы это, если бы не убийственная усталость. Эмма была горячей, как электрическое одеяло, и я стремительно провалился в сон, исполненный приятных незапоминающихся сновидений. Я никогда не запоминаю хорошие сны, зато плохие долго не могу выбросить из головы. Однако с учетом всех обстоятельств, чудом было уже то, что мне вообще удалось уснуть. Мы были вынуждены спасаться бегством, спать на земле в лесу, где нам со всех сторон грозила смерть, и тем не менее в объятиях Эммы я смог обрести покой. Наш сон охраняла мисс Сапсан, и ее черные глаза поблескивали в темноте. Травмированная и крохотная, она все равно оставалась нашим опекуном. Сильно похолодало, и Клэр начала дрожать и кашлять. Бронвин растолкала Эмму и прошептала: — Мисс Блум, вы нужны этой малышке. Боюсь, что она заболела. Эмма шепотом извинилась передо мной и, выскользнув из моих объятий, поспешила на помощь Клэр. Я ощутил укол ревности, и мне тут же стало стыдно за то, что я ревную к заболевшему другу. Я лежал в одиночестве, борясь с неоправданным чувством брошенности и глядя куда-то в кромешную тьму. Еще никогда в жизни я не испытывал такой усталости, но уснуть мне больше не удавалось. Вокруг меня ворочались и постанывали дети. Им снились кошмары, но настоящий кошмар ожидал нас по пробуждении. Постепенно мрак начал отступать, как будто кто-то слой за слоем снимал с окружающего мира черную краску, и совершенно незаметно небо окрасилось в нежно-голубой цвет. * * * На рассвете мы выползли из своего убежища. Я отряхнул мох с волос и попытался отчистить грязь с брюк, но мне удалось только размазать ее еще сильнее, из-за чего я окончательно уподобился какому-то болотному созданию, изрыгнутому недрами земли. Меня терзал безумный голод. Казалось, мой желудок принялся жевать сам себя. И после гребли, бега и ночевки на земле у меня болело все, что только могло болеть. К счастью, не все было так плохо: за ночь дождь перестал, и воздух начал быстро прогреваться. Кроме того, нам явно удалось оторваться от тварей и их собак. Во всяком случае, пока. Либо их псы перестали лаять, либо находились слишком далеко и мы их не слышали. Зато мы безнадежно заблудились. Оказалось, что пробираться по этому лесу днем ничуть не легче, чем в темноте. Густые ели разбредались во все стороны и выглядели совершенно одинаково, куда бы мы ни посмотрели. Землю укрывал сплошной ковер из опавших листьев и хвои, он прятал любые следы, которые мы могли оставить накануне. Одним словом, мы проснулись посреди зеленого лабиринта без карты и компаса, а сломанное крыло мисс Сапсан означало, что она не могла повести нас, взлетев над деревьями. Енох предложил поднять над деревьями Оливию, как мы сделали это в тумане на море, но у нас не было веревки, и, если бы она улетела в небо, мы уже никогда не сумели бы ее вернуть. Клэр была больна и чувствовала себя все хуже. Она лежала, свернувшись калачиком, на коленях Бронвин, и на ее лбу, несмотря на холодную погоду, выступила испарина. Девочка была такой худенькой, что даже сквозь платье я мог бы пересчитать ее ребра. — Как она? — спросил я. — У нее жар, — ответила Бронвин, прижимая ладонь к щеке малышки. — Ей нужны лекарства. — Сначала необходимо найти выход из этого проклятого леса, — заметил Миллард. — Сначала необходимо поесть, — возразил Енох. — А пока будем есть, обсудим наши возможности. — Какие возможности? — спросила Эмма. — Мы можем пойти куда захотим. Выбирай, разницы нет никакой. Мы сидели и жевали в угрюмом молчании. Я никогда не пробовал собачий корм, но уверен, то, что нам досталось, было гораздо хуже — коричневатые кусочки застывшего животного жира из ржавых консервных банок. За неимением ложек мы выуживали их пальцами. — Я взял с собой пять засоленных куропаток и три банки фуа-гра с корнишонами, — с горечью заметил Гораций, — но уцелело почему-то вот это. — Он зажал нос и уронил желеобразный комок себе в горло, даже не пытаясь его жевать. — Мне кажется, это расплата. — За что? — поинтересовалась Эмма. — Мы были настоящими ангелочками. Если не все, то почти все. — Возможно, за грехи прошлых жизней. Я не знаю. — У странных людей нет прошлых жизней, — вмешался Миллард. — Мы проживаем их все одновременно. Мы быстро поели, закопали пустые жестянки и огляделись вокруг, решая, куда идти. Но не успели сделать и шагу, как из зарослей кустов выскочил Хью. Вокруг его головы облачком вились встревоженные пчелы, а сам он тяжело дышал от волнения. — А тыгде был? — изумился Енох. — Я нуждался в уединении, чтобы уделить внимание утреннему… неважно чему, — отозвался Хью, — и я увидел… — Кто позволил тебе покинуть пределы видимости? — не унимался Енох. — Мы чуть не ушли без тебя! — Не у тебя ли я должен был спрашивать позволения? — огрызнулся Хью. — Как бы то ни было, я увидел… — Ты не имеешь права просто так брать и уходить! Ты мог заблудиться! — Мы и такзаблудились. — Ты кретин! Что, если бы ты не нашел обратную дорогу? — Я оставил за собой дорожку из пчел. Я всегда так делаю… — Дай же ему наконец закончить! — не выдержала Эмма. — Спасибо, — кивнул ей Хью, а затем обернулся и показал туда, откуда пришел. — Я видел воду. Много воды, вон там, за деревьями. Эмма помрачнела. — Мы пытаемся уйтиот моря, а не вернуться к нему. Наверное, ночью мы шли по кругу. Хью повел нас туда, откуда пришел. Бронвин несла на плече мисс Сапсан, а на руках бедняжку Клэр. Мы не прошли и ста ярдов, как за деревьями заблестела серая водная гладь. — О, это слишком ужасно! — застонал Гораций. — Убегая от тварей, мы вернулись прямо к ним в руки! — Но я не слышу никаких солдат, — возразила Эмма. — Более того, я вообще ничего не слышу. Даже шума океана. — Да никакой это не океан! — воскликнул Енох и бросился бежать к воде.