Красивые, уродливые, искаженно странные, с неправильными овалами безжизненно бледных лиц — смотрели на Наташу ее недавние знакомые. Острые уши, клыки на девичьих личиках, черные крылья за спиной… И обычные вроде бы лица, при взгляде на которые Наташе захотелось прикрыть глаза руками — не то что зажмуриться. Улыбалась девочка с куклой — разложившимся, оголившимся кое-где до костей личиком трупа. Улыбалась рыжеволосая — совсем человек, только рот куда шире нормального и зубы острые… Онемев, Наташа заставила себя глянуть на середину снимка. Анжелика и Вадим почти не изменились. Такие же красивые, эффектные, обаятельные. Только по Анжелике было видно, что ей далеко за сорок — ухоженные, счастливые, холеные — но сорок лет. А Вадим — Вадим улыбался мертвой, ничего не выражающей кукольной улыбкой — и было совершенно непонятно, как мог этот манекен быть тем Вадимом! А между ними стояла она: смущенная, глупо улыбающаяся и на двадцатую часть не такая прекрасная, как та же Анжелика — но цветная. Лицо Наташи на фотографии играло теплыми красками, волосы, связанные в хвост, были темно-русыми, а не белыми, серыми или черными, а глаза — серыми, но нормальными, человеческими глазами. Потому что она одна из стоящих там была… — Вот это фотошоп! — с благоговением ахнула Нинка. — Натусь, ты где такого мастера откопала? Вот это готика… Я тоже так хочу! Дай контактик, золотце! Она не понимала. Глядя на лежащий перед ними лист, Нинка просто не понимала, как не понял бы любой на ее месте. А Наташа знала без тени сомнения, всплывало теперь совершенно ясно в памяти: « Жан — исключительный фотограф. Уникальный. Все фотографы снимают лица, а Жан — суть человека.» И разухабистое, из маршрутки: «А ну-ка сделайте мне фото, месье Жан…» Зачем? Зачем Анжелика так добивалась этой фотографии? Зачем ей снимок Наташиной души? …человеком. А в Странной компании, отмечающей ночь на первое мая у подножья Лысой горы — людей не было. Наташе представился маленький котенок, случайно попавший в волчье логово. Волки были сыты и благодушны — и глупыш прогулялся между вытянутых лап, пожевал кусочек оставшегося от охоты мяса, главная волчица даже лизнула его в морду шершавым языком — а потом выставила из логова, так и не дав понять, что одного движения огромных клыков хватило бы… Зачем? Зачем Анжелика заставила ее сфотографироваться? Никто и никогда не поверит, что это не фотомонтаж. Да и она ни с кем не будет… Вот — Нинка увидела, и то плохо! Но как теперь жить, зная, что рядом, среди самых обычных людей, милых и обаятельных — существует такое! От запоздалого и бессмысленного ужаса ее опять затошнило. Почему-то она никак не могла поверить, что фотография — подделка, монтаж, шутка. Глубоко запрятанная в обычное время, но мудрая часть ее души, выбравшаяся на свободу, кричала, что — правда, все правда! Чуть не опрокинув чашку, Наташа выскочила из-за стола, как недавно из маршрутки, выбежала из офиса, домчалась до туалета в конце коридора. Склонилась над раковиной. Несколько глотков кофе выплеснулись мерзкой коричневой пеной. Задыхаясь от спазмов в пустом желудке, она вспоминала вино и мясо, которым ее угощали. В голову лезла всякая ерунда. Ну, это уж совсем бред. Не может быть, чтоб мясо… Всхлипнув, она присела на подоконник, заставила себя отдышаться, прополоскала рот. Хорошо прополоскала, тщательно. Надо попросить у Нинки жвачку, та всегда после курения зажевывает. Ну, было — и все. Что она так распаниковалась? Это просто фотошоп. Приехала веселая компашка, погуляла… А Жан — наверняка прозвище. Точно! Вот в честь этой дурацкой песенки его и могли прозвать — почему нет? Или, может, просто совпадение. Анжелика решила ее разыграть, попросила знакомого… Может, не понравилось, что Вадим начал уделять случайной девице внимание. Да и наверняка не понравилось. А она себе навоображала! Глупости это все. В офис Наташа вернулась уже успокоенная и готовая если не посмеяться над шуткой, то уж точно не переживать. И первым чувством, когда она увидела Нину, сосредоточенно сканирующую злосчастную фотографию, был не страх, а возмущение. Должен же быть предел бесцеремонности! Что, спросить нельзя было? — Натусик, я сделаю скан, а? — протараторила Нина, косясь почти виновато. — У меня в группе конкурс готических фото. А это ж бомба! Шедевр! Ну, Натусик… — Делай, — великодушно согласилась Наташа. — Только ко мне ваши чокнутые пусть потом не лезут. — Не-не-не, — уверила Нинка, щелкая крышкой сканера. — Как фотографа зовут? По правилам положено… «Жан — уникальный фотограф…» — прозвучало эхом прошедшего страха. Наташа старательно улыбнулась. — Жан. А фамилии не знаю. Я случайно в компанию попала… — Везет же, в такие компании попадать, — пробубнила Нинка, отправляя скан в ноутбук. — Глянь там, в конверте, телефончик не записан? А может, у тебя есть? Натусь… — Нету, — уже почти с сожалением отозвалась Наташа. Отхлебнула остывший уже кофе, сморщилась. Сделала новый. Задумчиво глянула на ноутбук. Мистика, да? Вот она сейчас и посмотрит, какая это мистика. Если на фото — снимки душ, то через сканер они должны хоть как-то измениться. А иначе это вообще бред выходит. Вот сейчас Нинка выложит скан в социальную сеть — и миллионы людей ее увидят? Нет, что-то с фото должно быть при оцифровке не то, если там и правда мистика. А если нет, значит, фото как фото. Монтаж! О том, что в безупречной вроде логике могут быть слабые места, Наташа, воспрянув, постаралась не думать. Взяла чашку кофе. Подхватила, отсоединив, ноут, кинула на него бумажный исходник и, не закрывая, выволокла в коридор, подальше от настырной Нинки, выглянувшей в окно. Не объяснять же, почему она пытается найти разницу там, где ее просто быть не может. А если разница обнаружится? Вот тогда Нинка с вопросами ей тем более не нужна. Тогда и думать будем. Наташа огляделась. В недлинном коридоре было всего по три офиса на каждой стороне. Те, что напротив, закрыты, раз шефа и заместителя сегодня нет. Справа сидит Витя, колдует над чем-то своим, непонятным. К нему нельзя: как объяснишь, почему ушла из комнаты? Слева — закрытая дверь со складом материалов для рекламного отдела. Там и бумага, и всякие лако-краски, и готовые плакаты и баннеры, ждущие отгрузки. А вот чуть дальше, в тупичке, выходящем на крошечный балкон — курилка. Правда, шеф, боящийся пожара, строго-настрого запретил там курить, но Нинка с Витей бегают. Там удобный широкий подоконник, и окно открывается не на улицу, а во двор, так что можно спокойно пить кофе в перерыв, дыша липовым запахом в тишине. Кофе пить шеф не запрещал… Дотащив ноут до балкончика, Наташа положила рядом с чашкой кофе фотографию. Посмотрела, чувствуя, как снова тянет и крутит в низу живота спазм страха. Со снимка смотрели черно-белые лица — и одно цветное. С трудом оторвала взгляд, щелкнула по файлу изображения. Замерцал логотип графического редактора, фотография томительно медленно открывалась. Дождавшись, Наташа всмотрелась в цифровой дубликат, затаив дыхание. На экране фотография выглядела не так пугающе. Пропала резкость мельчайших деталей и пугающая глубина, смазались тени. Наташа глубоко вдохнула, от духоты, с самого утра навалившейся на город, по спине уже ползли капельки пота. Вгляделась еще — в себя, не обращая внимания на остальных. Наверное, фотограф так и задумал, чтоб на их фоне она казалась особенно живой и выпуклой, словно выдвигаясь… Живой… Выдвигаясь… Наташа пискнула, не в силах сдвинуться с места. Ее лицо на снимке поплыло, отделяясь от фона, разрослось на полэкрана, став живым и реальным, исказилось ужасом. Губы шевельнулись, говоря что-то, и в голове четко прозвучало знакомым голосом: — Беги. Беги скорее! Беги… Отпрыгнув спиной назад, Наташа выскочила в коридор и рванула, наткнулась на вышедшую Нинку, почти сбила, потянула за собой. Сзади был ужас. Нелепый, невозможный, не дающий рассуждать ужас. Она успела протащить не упирающуюся, но тяжелую подругу несколько шагов, почти до следующей двери, когда за спиной грохнуло — тяжелая раскаленная волна сбила их на пол. Нинка и выскочивший из двери Витя что-то кричали, но оглушенная Наташа их не слышала, и тогда они, подхватив под руки, поволокли ее дальше, к лестнице, а за спиной — увидела оглянувшаяся Наташа — рыже-золотое пламя жрало коридор, уже добравшись до двери их с Нинкой офиса. Потом они втроем сидели на лавочке во дворе, смотря, как суетятся пожарные. Нина и Витя курили одну сигарету на двоих, передавая ее друг другу. Наташа, съежившись, молчала. Для большинства фирм, снимающих многоэтажку, день был выходным, и офисы пустовали. Только с первого этажа выскочили аптекари и продавцы цветочного магазина. Приехали полицейские, примчался не добравшийся до ресторана шеф. Пыхтя, сопя и напоминая разгневанного дракона, заявил, что с техникой безопасности у него все было в порядке, но когда выяснилось, что во взорвавшемся офисе хранились краски и лаки, сдулся, как воздушный шарик. Витя, за которого взялись первым, разводил руками. Грохнуло, выскочил, увидел лежащих девчонок, потащил вниз. Нинка подтвердила — да, выскочил после взрыва. Когда они с Наташкой бежали по коридору. Зачем бежали? Да вот… Наташа плохо понимала, о чем ее спрашивают вежливые, но очень настойчивые люди в форме. Да, она выбежала с балкончика перед взрывом. За сколько? Сразу. Секунды за три-четыре. Что она там делала? Сидела с ноутбуком. Нет, не курила. Она вообще не курит — и Витя с Нинкой закивали: не курит, совсем. Нет, больше там никого не было. Почему с ноутбуком там, а не в офисе? Наташа замялась. Объяснять про фотографию не было ни сил, ни желания, да и как? Все остальное выглядело глупо… — Да почту она смотрела, — рявкнула пришедшая в себя Нинка, подвигаясь ближе и обнимая дрожащую Наташу за плечи. — Роман у нее, тихарилась. Пряталась ото всех. Вот и бегала смотреть почту туда, чтоб я нос не сунула! Что тут непонятного? Людям в форме было понятно. Уверившись, что Наташа рядом с красками и лаками не курила, они сразу потеряли к ней интерес, заставив расписаться в бумаге, которую она даже читать не стала, зато внимательно прочел шеф. Он был теперь особенно вежлив и внимателен, спросил, как Наташенька себя чувствует и не нужен ли ей врач… Наташа смотрела благодарно и непонимающе, пока Нинка снова не взяла все в свои руки, заявив, что врач пока не нужен, а нужно им с Наташей по домам, и она, так уж и быть, доставит Жданову домой сама. Засунув Наташу в мгновенно вызванное шефом такси, она и впрямь довезла ее домой, напоила выпрошенной у ахающей Марьи Антоновны валерьянкой, уложила в постель и велела не вылезать, на работу завтра не ходить, ждать ее звонка. — Дракон нам теперь очень крупно должен, Натусик, — объяснила она, мечтательно улыбаясь. — Если б ты с того балкончика не выскочила и меня не утащила… Может, Витюня бы выбежать успел разве что. Так что, с Дракона компенсация… И с меня магарыч, Натусик. Ты чего выскочила-то, кстати? Ладно, потом. Отдыхай, новорожденная… Когда за Нинкой захлопнулась дверь, Наташа закуталась в плед и тихонько заплакала, сидя в углу дивана. Осознание приходило медленно-медленно, накатывая запоздалым ужасом. Она была на балкончике, с ноутбуком. А могла бы просто выйти с чашкой кофе, как выходила сто раз до этого, как и собиралась, если б только не фотография. Фотография странной компании, которая спасла ей жизнь. И ей, и Нинке… Еле слышно поскуливая, она завалилась набок, уткнулась лицом в подушку. Страх перед тем, что на фото, отодвинулся куда-то вдаль, почти исчез, сменившись реальным ужасом: тяжелая лапа взрыва, толкающая в спину, запах гари, рвущиеся вслед языки пламени… Если бы она не выскочила… Если бы не услышала и не поверила! Сразу, не раздумывая над происходящим! «Не думай, слышишь? Не надо думать — надо поверить. Просто поверить себе…» — прозвучало так явно, будто Анжелика стоит рядом и так же, как тогда, гладит ее по голове. Она поверила себе. Нет, своей фотографии. Потому что знакомый голос — оказался ее собственным. Это было глупо — и Наташа хихикнула. Разговаривать с фотографией! Она засмеялась в голос и смеялась долго, пока не начала всхлипывать. А потом уснула. День прошел, а она спала, во сне гуляя по зеленой мягкой траве, покрывающей вершину Лысой горы, и чувствуя, как уходит пропитавшая ее глухая горькая тоска. Вечером она тоже спала, не отзываясь на звонки мобильного, пока всполошившаяся Нинка, примчавшись, не разбудила ее грохотом в дверь, но, увидев еле доползшую до двери Наташу, восхищенно выругалась и умчалась. А Наташа забралась в гнездо из пледа и подушек и опять уснула. Ночью в окно заглянула луна, уже не такая круглая и ядовитая, как два дня назад, но тоже весьма ничего. Она смотрела на спящую Наташу, которая понятия не имела, что под этими лучами что-то бесследно исчезает с ее лица, будто смытое ледяным молоком лунного света. Наташа спала, и ей снилось, что… В соседнюю квартиру длинно позвонили. Открыв дверь, Марья Антоновна хмыкнула, глядя на стоящую за ней женщину: — Ну, здравствуй, Анжела. — Анжелика, — сухо поправила та. — Как скажешь, милая, — кротко поправила та. — Не сердись на старуху. Сама видишь: дряхлая я, имена путаю… — Скоро и свое забудешь, — ядовито подхватила Анжелика, проходя в квартиру и, за хозяйкой, на кухню. Поставив на стол коробку с тортом, опустилась на табурет, с любопытством оглядев самую обычную кухню небогатой пенсионерки. — Что ж ты с покупным-то, Анжелочка, — покачала головой Марья Антоновна. — Неужто так и не научилась за столько-то лет? — Сама говорила, что у меня руки не оттуда растут, — буркнула Анжелика, опуская глаза. — Говорила. Так не подарок-то дорог, а внимание. Хоть бы и кривыми испекла, я бы и горелой корочке из твоих рук порадовалась. — Хорошо, в следующий раз испеку, — пообещала Анжелика. — А этот забрать, что ли? — Да куда уж забирать, раз принесла. Сейчас чай пить будем. Чай у меня нынче хорош… С травками… Самое здоровье от них! Анжелика вздрогнула. Внимательно принюхалась к поданной жидкости, с обреченным видом пригубила. — Да ты пей, милая, не бойся, — улыбнулась Марья Антоновна, нарезая творожный торт. — Тортика вот съешь. Творожный, мой любимый. Вижу — помнишь. Спасибо, угодила. Пей, говорю. Сроду гостей не травила, да уж поздно начинать. — Шуточки у тебя, — буркнула Анжелика, отпив и прикрыв глаза от удовольствия. — Зачем девчонку прислала? Да еще в такое время. А если бы Вадим ее первым не увидел да ко мне не привел? — Так увидел же, — улыбнулась Марья Антоновна. — И привел. Хоть какая-то польза от твоего Вадима случилась, кроме постельной. — Тебе смешно, а мне забота. Покатав глоток чая на языке, Анжелика склонила голову набок. — Багульник, что ли? — Самая малость, — кивнула Марья Антоновна. — Люблю его. По молодости всерьез баловалась, а сейчас так, в чай по капельке. Что ж у тебя за такая забота с моей девочкой? Ты ведь ей судьбу-то поменяла. Да ловко так, я и не поняла сразу. — Не поменяла, а выбор дала. Я не ты, не доросла еще знаки смерти стирать. А у нее такой был… на пол-лица. Я даже подумала… — Анжелика запнулась. — Решила, небось, что я девочку нарочно к вам прислала, раз ей срок вышел? — покачала головой Марья Антоновна. — Хорошо же ты о старухе думаешь. — Прости дуру, — вздохнула Анжелика. — А зачем тогда? Дара у нее нет, в ученицы не годится. И кровь в ней не твоя. Или попросил кто? — Некому за нее просить, — грустно улыбнулась Марья Антоновна. — Сирота девочка, одна живет. На личико неказистая, огонька в ней нет, вот и мужика найти не может. А девочка хорошая: уважительная, скромная, живет чисто… — Пожалела? — недоверчиво спросила Анжелика. — Пожалела, — кивнула Марья Антоновна. — Да и соседка она неплохая. Неизвестно, кто бы в ее квартирку заселился. Как же ты ей дорожку-то раздвоила, милая? Неужели сама? — Попросила кое-кого. Он девочке душу ее нарисовал, а душа ей и подсказала в нужный момент. — Хитро… А если б не услышала? Анжелика усмехнулась. — На той картинке вся Лысая Гора была вокруг девчонки. Мертвый бы услышал, как они подсказывают в один голос. Вот не послушаться могла. Это уж ее вина была бы. Ничего, справилась. Знак-то исчез? — Исчезнет, куда он денется, — равнодушно пожала плечами Марья Антоновна, подливая себе и гостье еще чаю. — Ну, а с меня спрос какой? Я девочку по-соседски попросила… — По-старушечьи, — подхватила Анжелика. — Как была ты, Мария, хитрой, так и осталась. Все чужими руками любишь жар загребать. Ну, смотри. Мой спрос — мой и ответ. А камешек с горы ты покатила. Девочка твоя и сама выбралась, и подругу вытащила. Той-то срок вышел тоже, да вот с соседкой так не повезло… — Что ж с того? — А ничего, — усмехнулась Анжелика. — Будем дальше жить. Благодарю за чай, Мария, ох и вкусный он у тебя. — На здоровье, милая, — сухо отозвалась Марья Антоновна. — На здоровье. Дверь за поздней гостьей закрылась. Марья Антоновна вымыла чашки, убрала со стола и вышла на балкон. Луна смотрела равнодушно и светло, умытая чужой смертью, растворенной в лунном свете. Покачав головой, Марья Антоновна скинула халат, на миг оставшись нагишом, и сразу же … к бледно-желтоватому шару над городом взлетела крупная птица, мягко и упруго хлеща крыльями ночной воздух. Наташа улыбнулась во сне. Птица села к ней на балкон, заглянула в комнату, круглые желтые глаза тревожно всматривались в Наташино лицо. Покрутив головой, птица ухнула — и снялась, улетая вдаль. Сон про Марью Антоновну и Анжелику сменился чем-то веселым и бессмысленным, в этом сне была Нинка, которая трясла Дракона, а из него сыпались премиальные; и Витюня рассказывал Наташе, что при конвертации в графический файл магические свойства фотографий не теряются, а изменяются по экспоненте, и совокупность заключенной силы концентрируется в середине снимка, создавая область наивысшего напряжения… — Какого снимка, какие магические свойства? — удивлялась Наташа, и Витя улыбался смущенно, продолжая рассказывать, но все, что он рассказывал, Наташа тут же забывала, восторженно глядя ему в красивые — оказывается — глаза и думая, что если снять с него вечную толстовку и оторвать от компьютера… Ночь длилась, и вместе с ней уходили из памяти Наташи Лысая Гора и Странная Компания, старинный французский прононс и собачий запах байкера, улыбка Вадима и вкус вина, поданного Анжеликой. А луна все смотрела, грустно улыбаясь, и где-то далеко большая ночная птица кувыркалась в струях ветра, наслаждаясь полетом, тьмой и одиночеством.