— Нет, — Таша покачала головой, подбирая под себя ноги, а потом садясь «по-турецки». — Повилас как-то упоминал, что после развода у нее осталось почти все совместно нажитое имущество. — То есть купленное им? — Ну да. Он сказал, она даже часть акций компании забрала себе. — Не представляю, как ей это удалось, — Сергей снова нахмурился. — Впрочем, тогда она могла и сначала уйти, а потом найти себе новую жертву, когда поняла, что эти деньги рано или поздно закончатся. Но вообще это странно. — Еще как… — пробормотала Таша. — Какие они все разные, эти Кленины. Кирилл показался мне совсем другим. Да и Инна тоже. — Инна себе на уме, а Кирилл единственный нормальный парень в этой семейке, — согласно кивнул Сергей. — Мы остались друзьями и после моего развода с Викой. — Они с Настей красивая пара, так похожи друг на друга, — Таша улыбнулась. — Сын, правда, на них совершенно не похож. Похож на вас почему-то. Сергей усмехнулся, вытягивая перед собой ноги. От неудобного стула начала болеть спина. Ночь грозила быть долгой, и он был только рад скрасить какое-то время разговором, даже если он называется «сплетнями». — Отчасти вы попали в точку, но я тут ни при чем. Настя действительно по молодости влюбилась не в того парня. Залетела, а тот ее бросил, как узнал. Кирилл к тому времени уже несколько лет был безответно влюблен в нее. Предложил выйти за него замуж. Его родители, конечно, не обрадовались: он был молод, подавал большие надежды и меньше всего заслуживал стать запасным аэродромом. Но Кирилл все сделал по-своему и не прогадал. Он все равно добился всего, стал очень успешным и уважаемым хирургом, к нему очередь стоит, и он отлично зарабатывает. Настя — самая верная и преданная жена, какую мне доводилось видеть. Эдика Кирилл обожает и искренне считает своим сыном, а других детей они так и не завели, что наталкивает на определенные мысли… — Сергей не договорил, предпочтя словам многозначительный взгляд. Таша понимающе кивнула. — В общем, все сложилось хорошо. И он, черт побери, этого заслуживает. — Действительно, не многие на такое решатся, — понимающе протянула Таша. Она посмотрела на Сергея и на то, как он страдает на неудобном стуле, и почувствовала неловкость. — Садитесь на кровать, — предложила она. — Или даже ложитесь. Все равно ведь сидя спать невозможно. — Вы точно не против? — на всякий случай спросил Сергей, хотя тут же встал и переместился на кровать. — Знаете, я не считаю себя настолько неотразимой, чтобы серьезный, взрослый, трезвый мужчина потерял голову, оказавшись со мной на одной горизонтальной плоскости, и попытался наброситься на меня. Он снова рассмеялся, на этот раз выглядя очень удивленным. — Вы потрясающе здравомыслящи. Мне повезло. Честно говоря, я думал, вы пошлете меня даже с моей просьбой переночевать в вашей комнате. — Полагаю, большинство людей не назвало бы это здравомыслием. Он понимающе хмыкнул и согласно кивнул, после чего между ними повисло неловкое молчание. Таша рассматривала скудный интерьер комнаты, продолжая сидеть по-турецки, Сергей лег на спину и смотрел в одну точку на потолке. Оба прислушивались к тому, что происходит за стенами их комнаты, но то ли дом обладал хорошей звукоизоляцией, то ли все его обитатели притихли и затаились, тоже прислушиваясь к каждому шороху, но вокруг стояла звенящая тишина. Ташу начало медленно клонить в сон, но она боялась уснуть, хоть и понимала, что бодрствовать всю ночь — не лучший вариант. — Вы верите в историю, которую Степан Кленин рассказал в своем письме? — неожиданно спросила она. — Про колоду и про то… что она проклята? Сергей долго молчал, продолжая смотреть в потолок. По его лицу трудно было понять, обдумывает ли он вопрос Таши или просто о чем-то глубоко задумался и вообще не слышал ее. — Знаете, Степан был странным мальчиком, — наконец признался он. — В принципе, можно понять. Сначала у него толком не было никакого отца, но была мама. Потом мама умерла, а он оказался в новой семье, среди кучи родственников, которые не горели желанием его принимать. Сами понимаете, он же внебрачный ребенок. И хотя Ирина Константиновна приняла его и заботилась, она не могла не думать о параллельной жизни мужа, из которой этот ребенок пришел. И на Степана это влияло, хотя вроде с ним хорошо обращались. Просто для него вопросы поиска себя и своего места в подростковом возрасте стояли гораздо более остро, чем у других детей. И он искал ответы в разных течениях, в том числе увлекался эзотерикой и всяким таким. — Вы хотите сказать, что сам он определенно верил в то, о чем писал? — Я хочу сказать, — Сергей наконец отвлекся от разглядывания потолка и посмотрел на Ташу, — что история, которую он рассказал, может быть полной чушью. Но я вполне допускаю, что эту проклятую колоду он или создал сам, или нашел специально. * * * — Евстахий Велориевич? Или вы предпочитаете, когда вас называют Нев? В трубке повисло озадаченное молчание. Нурейтдинов или совсем не узнал его голос, или никак не мог соотнести его с именем. Евстахий Велориевич Нурейтдинов, которого друзья для простоты звали Невом по первым буквам имени и фамилии, был одним из тех людей из компании Дворжака, с которым следователь Дементьев познакомился, когда расследовал одно из самых загадочных преступлений в своей карьере. На Васильевском острове в течение трех недель исчезли три молоденькие девушки, а затем всех их одновременно нашли убитыми на кладбище. Все бы ничего, с маньяками Дементьеву доводилось иметь дело и раньше, но вот подружке одной из убитых начали приходить сообщения «с того света», а затем похищения начались заново. Нурейтдинов тогда уверенно двигал теории о некромантах и зомби и, как показалось следователю, знал в этом толк. После этого им доводилось общаться еще пару раз, и Нурейтдинов произвел на него впечатление человека, хорошо разбирающегося в темной магии, проклятиях и тому подобных вещах. А самое главное, он, в отличие от того же экстрасенса Дворжака, жил в Питере, а значит, у него можно было проконсультироваться в любое время. Именно поэтому Дементьев и попросил Серегина найти номер его телефона. — Кто это? — в конце концов спросил Нурейтдинов, так и не узнав звонившего. — Владимир Дементьев беспокоит. Помните меня? По с трудом подавленному тяжелому вздоху Дементьев понял, что его помнят. — Чем я могу быть вам полезен, Владимир Петрович? — Вы нужны мне как эксперт, — усмехнулся Дементьев. — По крайне мере, мне кажется, что вы вполне можете выступать экспертом в этом вопросе. Мне очень хорошо запомнились ваши яркие пояснения про некромантов и зомби. Нурейтдинов неловко кашлянул, но ничего не сказал. У Дементьева сложилось впечатление, что его собеседник гадает, насколько он сейчас говорит серьезно, не является ли его звонок дурной шуткой. — Скажите, — продолжил он, не дожидаясь расспросов, — что вы знаете о «Мафии»? Я имею в виду игру. — В ней я совершенно точно не эксперт, — сдержанно заметил Нурейтдинов. — Я слышал, конечно, о ней, но никогда не играл. Почему вы спрашиваете? — Дело в том, что я расследую убийство. Даже не одно, а несколько. Первые произошли еще в апреле. — Дементьев быстро, но довольно откровенно рассказал о том, что произошло с молодыми людьми, в том числе со Степаном Клениным. Он даже не стал скрывать, что все выглядело так, будто одни жертвы участвовали в убийстве других, и что последний погибший покончил с собой, оставив записку, в которой признавался в убийстве и упомянул игру. — Вчера я присутствовал на чтении завещания одной из жертв. Незадолго до своей смерти он оставил письмо, адресованное родственникам, друзьям и полиции. — Дементьев рассказал и про колоду, и про то, что Степан с друзьями играли в «Мафию» этой колодой, и про то, что они потом начали находить у себя карты из нее. — Своим письмом Кленин, по его словам, пытался предупредить родных о колоде, которая так странно попала к нему в руки. Он считал, что она проклята и заставляет играть по-настоящему. Что вы обо всем этом думаете? — Что у вас та еще работа, — заметил Нурейтдинов. — Это я и без вас знаю, — хмыкнул Дементьев, вытягиваясь на диване, поскольку тело уже давно стремилось в горизонтальное положение, а говорить по телефону вполне можно было и лежа. — Что вы думаете о проклятой колоде для игры в «Мафию»? Нурейтдинов неожиданно рассмеялся, чем вызвал у Дементьева некоторое замешательство. Он почему-то был уверен, что именно этот человек никогда не рассмеется над таким предположением. — Извините, Владимир Петрович, — кажется, Нурейтдинов и сам не ожидал от себя такой реакции. — Насколько я знаю, эту игру придумали в середине восьмидесятых годов прошлого века, — пояснил он. — То есть ей нет и тридцати лет. Понимаете, этого очень мало для наличия проклятого артефакта, с ней связанного. Вот теперь это звучало так, как Дементьев ожидал: его снова учили азам эзотерических наук. В этот раз темой лекции стали проклятия. — Обычно подобные вещи тянутся из глубины веков, из тех времен, когда магия еще была одним из направлений знаний. Чтобы предмет стал проклятым, с ним должно быть связано что-то такое… Какая-то страшная история, какое-то… зло. Тогда он может впитать это зло в себя и перенести на других людей — своих новых хозяев. Но, как я уже сказал, тридцати лет в современном мире недостаточно, чтобы такое произошло. — Вы в этом уверены? — Ни в чем нельзя быть до конца уверенным, — вздохнул Нурейтдинов. — Но таково моеэкспертноемнение в текущий момент, исходя из изложенных вами фактов. Я считаю, что колода не могла заставить людей убивать друг друга. Скорее, эти люди решили разнообразить свою жизнь более жестокой версией уже приевшейся игры. Вполне возможно, что этот Степан Кленин оставил письмо в качестве возможного… оправдания на случай своей победы. Тогда он мог бы давить на «проклятость» колоды и как минимум быть признанным невменяемым. — Хорошая версия, — протянул Дементьев, удивляясь, что она пришла в голову не ему, но это только убедило его в том, что он обратился по адресу: Нурейтдинов, несмотря на свои довольно спорные взгляды на магию, сохранял очень трезвый подход к реальности. — Но вот вам еще несколько фактов: этой ночью одного из гостей дома Клениных убили. В его комнате я нашел карту. Точно такую, как Степан описывал в своем письме. Еще одну карту мы обнаружили на кухонном столе. И каждый нашел карту утром в своей комнате, хотя эти карты я и не видел. Вечером нам всем пришла смс о том, что мы участвуем во второй реальной игре в «Мафию». Второй, понимаете? — Понимаю, — лаконично отозвался Нурейтдинов, а потом на какое-то время замолчал, видимо, обдумывая новую порцию информации. — Скажите, а я могу увидеть эти карты? — Они сейчас на экспертизе, проверяем отпечатки пальцев и другие возможные следы, но завтра с ними работу уже закончат, я могу вам их привезти. Вы завтра в институте? Я мог бы подъехать во второй половине дня. — Приезжайте. Во второй половине дня у меня ни зачетов, ни консультаций, но я буду на кафедре часов до семи. — Хорошо, спасибо. — Пока не за что. Мне и самому любопытно взглянуть на эти карты. Должен признаться, учитывая вторую часть, история стала не столько отвратительной, сколько интригующей. — Я был уверен, что вас она заинтересует, — Дементьев расплылся в довольной улыбке. — Кстати, как думаете, не получится собрать всю вашу веселую банду для ее расследования? Или хотя бы Дворжака подтянуть из Москвы? Мне бы пригодились его экстрасенсорные способности. — Честно говоря, не уверен. Во-первых, я не имею ни малейшего понятия, чем Войтех занимается между расследованиями. Кажется, один раз в общем чате промелькнуло что-то о его многочисленных командировках по работе, возможно, его нет даже в Москве. Во-вторых, если соберутся все, то Саша ни за что не позволит ему даже пытаться что-то «увидеть». Понимаете, это очень плохо сказывается на его здоровье, а она за него волнуется. Да и все мы, на самом деле, тоже. — Что ж, тогда постараемся обойтись без них… — разочарованно выдохнул Дементьев. Не то чтобы он сомневался в возможностях Нурейтдинова или слишком уповал на дар Дворжака. Просто он внезапно поймал себя на мысли, что было бы веселее расследовать это дело вместе с ними. Они всегда казались ему немного странными, но забавными ребятами. — На самом деле, одного человека о содействии я попросить могу, — внезапно добавил Нурейтдинов. — Но не думаю, что ей имеет смысл сюда ехать из Москвы. Я просто позвоню, чтобы кое-что уточнить. — Это вы о блондинке? — с сомнением уточнил Дементьев. Других девушек в команде Войтеха он не помнил, и из Москвы могла приехать только она, Саша тоже жила в Санкт-Петербурге, но он не понимал, как она может помочь. На его взгляд, Лилия была украшением компании, но никак не ценной ее частью. Он вообще плохо представлял, что именно она делает. — Да, — после паузы подтвердил Нурейтдинов. — У нее может быть полезная информация. — Что ж, если вы так считаете, то позвоните ей. У меня уже слишком много трупов, и я боюсь, что к утру их станет еще больше. Поэтому любая помощь будет мне на руку. Глава 6 Часы на стене тикали слишком громко, слишком быстро. Этот тревожный, суетный звук вкупе с шумом дождя и ветра за окном мешал уснуть. Настя ворочалась с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, но в голову одновременно лезла сотня разных мыслей, не оставляя шанса забыться здоровым крепким сном. Очередной раз повернувшись вокруг своей оси, она посмотрела на спящего рядом мужа. У Кирилла никогда не было проблем с засыпанием. Обычно он погружался в глубокий сон спустя всего пару минут после того, как его голова касалась подушки. Наверное, так и должны засыпать люди с чистой совестью, которым не в чем себя упрекнуть. Себя к таким людям Настя никогда не относила, потому и на душе у нее чаще всего было неспокойно. Главный страх напомнил о себе вчера и теперь не желал покидать ее мысли, затмевая даже всю эту историю с убийством и угрозами неизвестного. Кирилл, конечно, доходчиво объяснил ей, что Эдик никак не мог узнать правду, а если бы и узнал, то сказал бы об этом прямым текстом, а не стал бы прибегать к полунамекам. Единственное, на что он намекнул перед поездкой, — это на то, что их брак состоялся «по залету». Умом Настя это понимала, но сердце все равно ныло от каких-то смутных дурных предчувствий. Устав ворочаться, она села на постели и обхватила голову руками. Она всегда боялась, что Эдик узнает правду. Только за девятнадцать лет, прошедших с того дня, как она вышла замуж за Кирилла, этот страх успел несколько раз трансформироваться. Поначалу она боялась за самого Эдика, а теперь ее больше тревожило то, как открывшаяся правда отразится на Кирилле. Мужа своего она никогда не любила. Девятнадцать лет назад, когда тихий и почти незаметный поклонник вдруг сделал ей предложение, она вышла за него только потому, что на тот момент вариантов у нее было всего два: или в петлю, или за Кирилла замуж. В петлю по молодости не хотелось, но и обманывать в целом симпатичного ей юношу она была не готова, а потому честно призналась ему, что не любит и едва ли сможет когда-нибудь полюбить. Он принял это спокойнее, чем она ожидала, заверил, что ему вполне хватает собственной любви, а от нее лишь требуется быть рядом, быть ему женой и относиться к нему хотя бы как к другу. В обмен на это он готов обеспечить ее и ребенка всем необходимым, любить их обоих и никогда не вспоминать о том, что он не биологический отец Эдуарду. Свое слово он сдержал, чем заслужил со временем безграничную преданность и глубочайшую симпатию Насти. Она слово тоже сдержала и, к великому сожалению, сдержала во всем: как бы хорошо она ни относилась к Кириллу, полюбить его действительно так и не смогла. Никогда ее сердце не колотилось так сильно, а кровь не бежала так быстро, как это было с тем, с другим. С настоящим отцом Эдуарда. Единственное, что она смогла сделать для Кирилла, — это больше не любить никого другого и тщательно хранить тайну о том, что он Эдику не родной отец. Из коридора донесся приглушенный топот чьих-то ног и хлопок двери, прерывая ее невеселые мысли. Похоже, она не единственная, кому не спится этой ночью. Настя обвела взглядом спальню, убеждаясь, что и муж, и сын на месте. В этот раз Кирилл настоял на том, чтобы Эдик ночевал в одной с ними комнате. Эдик, в свою очередь, настоял на том, что Алиса будет ночевать там же. В итоге девушку положили спать на кушетке, а Эдику надули его кровать. Спальня Кирилла и Насти была самой большой в доме, поэтому места хватило всем.