- Дождись утра, - предложил Илья. - Муж вернется с дежурства, вместе посмотрите. - Я к этому времени уже уйду на работу. И потом, если кассету отдали мне, а не ему, значит, она предназначена для меня. Тебе не приходило в голову, что это может быть о нас с тобой? Это шантаж. Сначала кассета, потом требование денег. Павел не должен это видеть. Илья, пожалуйста… Я должна это посмотреть, и я не могу одна… Пойдем ко мне. - Нет, - в третий раз повторил он. - Тогда давай поедем к тебе, - Наталья решительно повернулась и пошла к его машине. - Посмотрим кассету, потом ты отвезешь меня назад. Дороги уже опустели, и путь до дома Ильи много времени не занял. Уже через двадцать минут они входили в его квартиру, а еще через пять на экране телевизора замелькали кадры, на которых в каком-то помещении какие-то слабо одетые мужчины и женщины весело проводили время. Ну просто очень весело. И даже, можно сказать, разнузданно. Кадры не дрожали, съемка велась явно не с плеча, а с вмонтированной в потолок видеокамеры. Своего мужа Наталья узнала почти сразу, он занимался любовью одновременно с тремя девицами, при этом еще двое мужчин и одна совершенно голая красотка ходили мимо них, о чем-то переговаривались и весело хохотали. - Что это? - с недоумением спросил Илья. - Домашнее порно? Твои ученики решили тебя развлечь? Или оскорбить? - Это мой муж, - коротко ответила Наталья и нажала кнопку «стоп» на пульте. - Дальше можно не смотреть. И так все ясно. Она сама удивилась тому, что не заплакала, не закатила истерику. На нее навалилось тупое безразличие, смешанное с отвращением. Она столько лет боялась уйти от Павла, которого не любила, потому что не считала себя вправе обидеть человека, который так хорошо к ней относится и в этой ее нелюбви, в сущности, совершенно не виноват. А он развлекался с какими-то пошлыми девками и таскал всю эту грязь домой. Наташа все прислушивалась к себе, пытаясь нащупать в душе хотя бы признаки отчаяния и ужаса, которые должны, по ее представлениям, охватывать любую приличную женщину, обнаружившую, что ее горячо любимый муж, в верности которого она была столько лет уверена, изменяет ей таким примитивным и грубым способом, да еще в групповухе, но муж не был на самом деле горячо любимым, не был уже давно, а может быть, и вообще никогда, и в голову почему-то лезло совсем другое: ощущение душной тупой скуки, которое преследовало ее все тринадцать лет супружества и особенно остро чувствовавшееся по выходным дням, а еще по ночам. Ей не о чем было разговаривать с Павлом, ему не интересны были ни книги, которые она читала, ни ее мысли, ни ее школьная служебная жизнь, а о своей работе он тем более не собирался ей рассказывать. Ему нужны были горячая обильная еда, чистота в доме и приведенная в порядок одежда, а также регулярный секс, затейливый, разнообразный и долгий, который совершенно не интересовал саму Наталью. Она вовсе не была холодной или неумелой ханжой, просто по природе своей не могла испытывать радость в объятиях мужчины, который ей скучен и, в сущности, совсем не нужен. И каждый раз она старательно выполняла то, что принято именовать супружеским долгом, пряча ту самую душную тупую скуку и притворяясь, ибо считала, что коль сама совершила ошибку, то должна сама же за нее и расплатиться. Никто не заставлял ее выходить замуж за Павла Седова, никто, она сама поспешно приняла его ухаживания и поощряла «серьезные намерения», потому что боялась не выйти замуж и остаться старой девой, что было бы совершенно, по ее представлениям, неприлично. Ей и в голову не приходило, что при ее красоте без поклонников она не останется и среди множества кавалеров когда-нибудь окажется тот, без которого ей будет невозможно жить. Она струсила, выскочила замуж за первого же, «кто позвал», и теперь должна расплачиваться за свою девичью трусость. И вдруг выяснилось, что Павел в ее жертвах не больно-то и нуждался, жил какой-то своей веселой мужской жизнью, спал с непотребными девками, и от этого Наталья чувствовала себя особенно униженной. Ей никогда не приходило в голову, что мужчины и женщины суть существа, устроенные принципиально по-разному. Женщина, как правило (хотя бывают и исключения), не может хотеть мужчину, которого не любит; мужчина же, с точностью до наоборот, не умеет любить женщину, если он ее не хочет. Ибо в генетической памяти мужчин тысячелетиями закреплялась модель победителя, завоевателя и обладателя: не победишь мамонта, не убьешь его, не принесешь добычу к своему очагу - твоя женщина и потомство останутся без пропитания; не завоюешь соседнее племя, не отберешь у него леса для охоты - результат тот же. А женщина, дабы взрастить потомство, должна выбрать именно победителя, который будет регулярно поставлять мясо к семейному очагу. Выбрать и принадлежать ему. То есть сделать так, чтобы он ее захотел. Быть привлекательной, соблазнительной. Будет хотеть - потом, глядишь, и полюбит. Закрепится, так сказать, возле ее очага. Мужчина же, обнаружив объект желания, старается смотреться победителем, дабы сей объект его захотел в эротическом аспекте. Для первобытного и даже рабовладельческого уклада модель эта выглядит вполне гармоничной, и, хотя сам уклад с тех давних пор сильно переменился, генетическая память почти не ослабела, ведь подумать страшно, сколько тысячелетий она формировалась и закреплялась, разве ж можно надеяться, что она так быстро сойдет на нет. Она и не сошла. Потому и сегодня женщине сперва нужно признать мужчину хоть в чем-то превосходящим ее саму, умом ли, душевными качествами, ловкостью, талантами или богатством, или еще чем, а уж потом она начинает хотеть принадлежать ему, то есть включается сексуальный компонент. Мужчина же может хотеть и с удовольствием проводить время в постели с огромным количеством женщин независимо от их прочих характеристик, ибо характеристики эти ему, мягко говоря, по барабану. Сексуальное влечение у него первично, а душевная привязанность возникает уже потом. Или не возникает совсем. Ничего этого Наташа не понимала и была свято уверена, что, коль муж ее законный Павел Седов с завидной регулярностью, несмотря на прожитые вместе годы, занимается с ней любовью, да не абы как, а с выдумкой, интересом и энтузиазмом, стало быть, он ее любит. Сильно любит. Преданно и нежно. И как же можно человека, который так тебя любит, взять и бросить ни с того ни с сего? Как же он жить-то после этого будет? Он же дышать не сможет без нее. Сама она Павла ну ни капельки не хотела, но терпела его эротические кульбиты, причем терпела старательно, артистично, изо всех сил скрывая скуку и пытаясь сделать так, чтобы он ничего не заметил и ни о чем не догадался. И вдруг оказывается, что все было напрасно, бессмысленно. Ему было совершенно все равно, с кем заниматься любовью, с ней ли, с теми ли девками непотребными или еще с кем… И его постельный энтузиазм свидетельствовал вовсе не о пламенной, нежной и преданной любви к жене, а всего лишь о его неуемном сексуальном аппетите и недюжинной мужской силе. Всего лишь. Павел в один миг превратился в Наташиных глазах из любящего мужа в сексуально озабоченного неразборчивого кобеля. И это от него она столько лет не находила в себе моральных сил уйти? Гадко, унизительно, оскорбительно. - Налей мне чего-нибудь, - негромко попросила она Илью. - Воды? Валокордина? - с заботливой готовностью поднялся он. - Выпить, - усмехнулась Наташа. - И покрепче. Он молча налил ей большую рюмку коньяку. Наташа выпила, зажмурилась, помолчала несколько минут. - Отвези меня домой. - И что будет дальше? - Не знаю, - она пожала плечами. - Скорее всего, я соберу вещи, свои и Сонькины, вызову такси и уеду к родителям. С Павлом я больше не останусь. Видеть его не хочу. Уеду сегодня же ночью, пока он не вернулся. А послезавтра заберу Соню прямо от школы, когда придет автобус. - Ты твердо решила? - Наверное, - она снова пожала плечами. - Хотя кто знает, хватит ли у меня смелости, когда хмель пройдет. - Наташа, - Илья сел рядом, обнял ее за плечи, - тебе необязательно возвращаться к родителям. Ты можешь жить у меня. - А Соня? Одно дело, если я скажу, что поссорилась с папой, и совсем другое, если она поймет, что я изменяла мужу и ушла от него к любовнику. Ей двенадцать лет, она уже большая. - Конечно, - вздохнул он. - Прости, я не подумал. Если хочешь, я помогу тебе с переездом. Он не пытался отговорить ее, он всячески давал понять, что рад разрыву Натальи с мужем, и это давало ей основания думать, что Илья пусть не сразу, но все-таки сделает ей предложение. Но прошло пять лет, и все оставалось по-прежнему. Он в ту ночь отвез ее домой и терпеливо ждал в машине, пока она соберет свои и дочкины вещи, потом вез ее в подмосковную Балашиху, где жили родители Наташи, и все последующие месяцы был рядом, каждый день, поддерживал ее, помогал пережить тяжелые выяснения отношений с Павлом. Павел ни в чем не признавался, кричал, что это монтаж, что его подставили, потому что работа у него такая, и врагов у него великое множество, и как же она, Наташа, не понимает, что наркотики - это минное поле, по которому гуляют такие огромные деньжищи, что и подумать страшно, и за эти деньжищи наркодельцы, которых он, Павел, отлавливает, пойдут на все, что угодно, и что кассета эта - просто попытка запугать его, показать, на что они способны, чтобы попридержать ретивого мента, заставить его остановиться, оглядеться, задуматься и сделать правильные выводы. Наташа слушала его и думала, что это вполне может быть правдой, но смотрела на мужа и одновременно понимала, что на кассете тоже правда. Никакой это не монтаж. Просто две отдельные правды, идущие параллельно, каждая своей дорогой. Да, у него наверняка есть враги, и конечно же, наркобизнес - это вам не в палатке поддельной водкой торговать, но и групповуха со срамными девками, да открытая, на глазах у двоих мужиков и какой-то абсолютно голой барышни, под пьяные шуточки и мерзкие смешки, - все это было. Потом последовал быстрый развод и сложные, долгие и запутанные варианты купли-продажи квартир и дачи, в результате которых Павел оказался в однокомнатной квартире, Наташа с дочерью - в двухкомнатной, а Наташины родители переехали в теплую зимнюю дачу все в той же Балашихе. Спустя короткое время в жизни Павла появилась молоденькая красавица Милена, о чем Наташе сообщила Соня, регулярно встречавшаяся с отцом. Сама девочка быстро привыкла к Илье, вернее, к тому, что и у мамы есть «друг», и все вошло в спокойную колею, и все как-то устроилось, устаканилось, но… так и оставалось все в той же колее, словно забуксовало. Павел не женился на Милене, но она все-таки жила у него, и они, благодаря высокооплачиваемой Милениной работе, вместе переехали из маленькой «однушки» в квартиру побольше, сделали в ней дорогой ремонт, купили дорогую мебель и вообще вели совместное хозяйство и ездили каждый год отдыхать на престижные и потому отнюдь не дешевые курорты, а Наташа так и продолжала «встречаться» с Ильей, а в отпуск ездила с дочерью. В принципе ее все устраивало, но все-таки непонятно было, почему он не хочет на ней жениться. Ведь он же предлагал переехать к нему тогда, в ту ночь, когда ворвалась в Наташину размеренную скучную жизнь эта кассета-освободительница, предлагал же, значит, готов был жить с ней вместе, хотел этого. А сейчас что же? Больше не хочет? Или меньше любит? Глава 2 Человека, который стоял рядом с начальником отдела Вячеславом Михайловичем Афанасьевым, Настя Каменская узнала сразу. То есть в первый же момент она поняла, что где-то видела его, видела неоднократно, но очень давно, но никак не могла припомнить, где именно и при каких обстоятельствах. Молодой, лет тридцати пяти, не больше, спортивный, высокий, с идеально подстриженными волосами. Красивый. Глаза умные. Да где же, черт возьми, она его встречала? А ведь точно встречала, она не ошибается, потому что и он сам то и дело поглядывает на нее и улыбается краешками губ. Начальник и спортивный красавец о чем-то негромко разговаривали, ожидая, пока в кабинете соберется весь личный состав отдела. Настя пришла одной из первых, села на свое обычное место - в самом уголке, подальше от руководства, и теперь маялась от дурных предчувствий. Неужели это и есть их новый шеф? Неужели сейчас Афоня представит его и сообщит о своем переходе на другую работу? Конечно, этого события ждали со дня на день, но ведь не этот же… Молодой. И красивый. И глазки умненькие. Наверняка опыта кот наплакал, зато амбиций - выше Эйфелевой башни. И самое плохое, что Настя с ним, по-видимому, знакома, а она никак не может вспомнить, что это было за знакомство. А вдруг они расстались врагами? Вот будет ему теперь на ком отыграться-то! Народ понемногу подтягивался, и больше всего на свете Насте хотелось, чтобы рядом, как в старые добрые времена, еще при Гордееве, плюхнулся Юрка Коротков, с которым можно было бы поделиться своими опасениями и посплетничать. Но Коротков, увы, рядом не сядет, он - заместитель начальника отдела, и место его - самое первое за длинным приставным столом для совещаний. Вместо Юрки рядом сел молоденький лейтенант, только два месяца как пришел в отдел. С ним не поговоришь и уж тем более ничем не поделишься. Настя горестно вздохнула, подумав, что день не задался с самого утра. Еще только десять часов, а уже с соседом не повезло. Что же дальше-то будет? Внезапно подскочил Сережа Зарубин и бесцеремонно потянул молоденького лейтенанта за руку. - Ну-ка встань, пусти старшего товарища на почетное место, - потребовал он, подмигивая хитрым глазом. - Право сидеть рядом с Каменской еще заслужить надо, салага. Лейтенантик покорно поднялся и пересел вперед. Зарубин немедленно угнездился, занимая позицию на освобожденном плацдарме. - Здорово, Пална. Чего с утра не в духе? - Да нет, все нормально, - улыбнулась она в ответ. - А это что за кекс рядом с Афоней? - Похоже, тот самый, - неопределенно ответила Настя. - Да иди ты?! Что, вот этот красавчик? - не поверил Сергей. - Похоже, да. А чему ты удивляешься? Нам же говорили, что назначают кого-то из молодых, да ранних. Вот тебе пожалуйста, молодой, как обещали. - Лучше б они нам зарплату повысить пообещали, - проворчал он. - Как погуляли в субботу? - Отлично. Жалко только, что без тебя. - Мне тоже жалко, но куда ж с дежурства денешься. Скажи спасибо, что я вам ничего серьезного не надежурил, всего два трупа, оба - бытовуха, ребята из округов сами раскрыли по горячим следам. Настя хотела попросить Зарубина присмотреться к незнакомцу повнимательней, ведь может оказаться, что он вспомнит его, но не успела: совещание началось. - Довожу до вашего сведения, что с сегодняшнего дня начальником отдела назначен Большаков Константин Георгиевич, подполковник милиции, кандидат юридических наук.. Ну точно. Большаков. Конечно, Большаков. Красивый мальчик с умненькими глазками, Костя Большаков. Но вот где, где она с ним познакомилась? Откуда его знает? Нет, в этом пункте память упорно бастовала. Значит, он теперь будет ее начальником. Лихо. - А вы куда, Вячеслав Михайлович? - спросил кто-то с места. - Меня переводят в министерство, в Департамент уголовного розыска, на должность начальника отдела в Управлении организации розыска. Ишь ты, переводят его. Нет бы сказать: «Я ухожу», это было бы честнее, ведь ежу понятно, что такой человек, как Афоня, упорно присматривается и принюхивается, куда бы уйти с повышением, независимо от профиля работы. Присмотрел себе освобождающееся местечко да и нажал на все доступные кнопочки, чтобы его занять. Так нет же, переводят его! В министерство! То есть понимать надо так, что его, полковника Афанасьева, заметили «сверху», оценили его недюжинные организаторские способности и перевели туда, где его таланты нужнее. Еще минут двадцать Афоня изображал из себя строгого, но справедливого руководителя, требовал отчета по текущим делам, хмурил бровки, ставил их домиком, демонстрируя начальственное недоумение, в отдельных местах покровительственно советовал своему преемнику «особо проследить» и «постоянно держать на контроле», потом деловито глянул на часы и с плохо скрываемым облегчением произнес: - Ну что ж, Константин Георгиевич, оставляю вас, так сказать, на хозяйстве, берите бразды правления в свои руки. А я, с вашего позволения, поеду в министерство. И вышел из кабинета. - Слыхала? - шепнул Насте Зарубин. - В министерство он поехал. На часы поглядел и заторопился, Смоктуновский недоделанный. Там без него никак не обойдутся. Прямо извелись все, ожидаючи, когда же, наконец, Афоня наш к ним припожалует завалы разгребать и работу организовывать. Помрешь со смеху. Новый начальник почему-то продолжал стоять, в Афонино кресло садиться не собирался. Он ничего не говорил, просто молча обводил глазами всех присутствующих, будто пытался рассмотреть и запомнить каждого. В кабинете висела недоуменная тишина, в первые секунды слегка разбавленная шепотом, который постепенно становился все слабее, пока наконец не прекратился вовсе, и тишина стала плотной и неприятной. - Не буду сейчас отнимать у вас время, все свободны. Руководителей подразделений прошу собраться в этом кабинете в пятнадцать часов. Сотрудники отдела ошарашенно закрутили головами и стали подниматься с мест. Так как Настя и Сережа Зарубин сидели в самом дальнем углу, к двери они подошли последними. - Анастасия Павловна, - внезапно окликнул ее новый начальник. Настя вздрогнула и обернулась. Он знает, как ее зовут. Значит, помнит, что они знакомы. Ах, как неловко может выйти! Да что ж она никак не вспомнит-то?! Вот напасть, право слово. Она всегда гордилась своей памятью, но память, будто в отместку за безжалостную эксплуатацию, из вредности, иногда подводила ее в самые неподходящие моменты. - Да? - Задержитесь, пожалуйста. Ну вот, знаменитая сцена Мюллера и Штирлица. Как там было? «Штирлиц! А вас я попрошу остаться». Хитрым таким голосом. А потом последовал крайне странный и тяжелый для Максим Максимыча Исаева разговор. Сейчас, наверное, тоже ничего хорошего для Насти не будет. Наверняка Афоня успел напеть своему сменщику о том, что у подполковника Каменской вышел срок возможного пребывания в рядах МВД, поскольку она достигла сорокапятилетнего возраста, что этот самый подполковник наверняка попытается подсунуть новому начальнику рапорт с просьбой о продлении срока службы, так вот он, Вячеслав Михайлович Афанасьев, настоятельно не рекомендует этот рапорт визировать и двигать по инстанциям, потому как от старшего оперуполномоченного Каменской толку никакого, одни проблемы. Ее приглашают на преподавательскую работу - вот пусть туда и идет, если уж так погоны снимать не хочет Настя молча развернулась, прикидывая, куда бы сесть. Устроиться на прежнем месте, в уголке? Невежливо, получится слишком далеко от начальника, демонстративно далеко. Придется сесть за стол. - Анастасия Павловна, я понимаю, что вряд ли вы меня помните. Но мне все-таки показалось, что вы меня узнали. Я ошибся? Настя удивленно посмотрела на Большакова. - Нет, вы не ошиблись. Я вас узнала. Но если честно, я не могу вспомнить, откуда знаю вас. Он весело рассмеялся, сверкая белоснежными ровными зубами.