«Папастергиадис» легко слетело у него с языка, точно он произнес «Джоан Смит». — Вы позволите мне обращаться к вам «Роза»? — Да, пожалуйста. В конце-то концов, это же мое имя. Родная дочь говорит мне «Роза», так что и для вас не вижу препятствий. Доктор Гомес посмотрел на меня с улыбкой. — Вы обращаетесь к матери «Роза»? За три дня мне уже вторично задавали этот вопрос. — Да, — коротко сказала я, как о чем-то несущественном. — Можно спросить, доктор Гомес: а как нам с мамой следует обращаться к вам? — Спрашивайте. Поскольку я консультант, меня принято называть мистер Гомес. Но это чересчур официально; нисколько не обижусь, если вы будете говорить мне просто Гомес. — Так-так. Это полезно знать. — Мама подняла руку, чтобы проверить шпильку, на которой держался узел волос. — Вам шестьдесят четыре года, миссис Папастергиадис? Неужели он забыл, что получил разрешение обращаться к ней по имени? — Шестьдесят четыре; еду с ярмарки. — Значит, дочку вы родили в тридцать девять лет? Роза кашлянула, словно прочищая горло, покивала и еще раз кашлянула. Гомес тоже откашлялся. Прочистив горло, он погладил белую дорожку волос. Роза шевельнула правой ногой и застонала. Гомес шевельнул левой ногой и застонал. Уж не знаю, то ли он копировал мою мать, то ли просто насмешничал. Если они перешли на язык стонов, кашля и вздохов, мне с трудом верилось в их взаимопонимание. — Рад приветствовать вас у себя в клинике, Роза. Он протянул руку. Мама подалась вперед, будто собиралась ее пожать, — но передумала. Докторская рука застыла в воздухе. Как видно, невербальное общение не вызывало маминого доверия. — София, дай мне бумажную салфетку, — сказала она. Выполнив это распоряжение, я вместо мамы ответила Гомесу рукопожатием. Ее рука — моя рука. — А вы — миз Папастергиадис? — Он произнес это с нажимом; получилось «миззз». — София — моя единственная дочь. — А сыновья есть? — Говорю же: она у меня единственная. — Роза. — Он улыбнулся. — Сдается мне, вы сейчас расчихаетесь. В воздухе сегодня летает пыльца? Или что-нибудь другое? — Пыльца? — Роза надулась. — Здесь пустынный климат. Даже цветы, какими я их себе мыслю, тут не растут. Следом за ней надулся и Гомес. — Я потом организую для вас экскурсию по нашему парку и покажу цветы, каких вы себе не мыслите. Пурпурный кермек, заросли ююбы с великолепными колючими ветками, красноплодный можжевельник и другие растения, доставленные на радость вам из закустаренной местности близ Табернаса. Подойдя к инвалидному креслу, он опустился на колени у ног моей матери и заглянул ей в глаза. Она расчихалась. — Дай еще салфетку, София. Я повиновалась. Теперь она держала две бумажные салфетки, по одной в каждой руке. — После чихания у меня вечно начинается боль в районе локтя, — объяснила мама. — Острая, раздирающая боль. Пока чихаю, приходится поддерживать одну руку другой. — Где болит? — С внутренней стороны локтя. — Благодарю. Мы проведем полное неврологическое обследование, включая обследование черепно-мозговых нервов. — Кроме того, у меня хронические боли в суставах пальцев левой руки. В ответ Гомес пошевелил пальцами левой руки в сторону мартышки, точно призывал ее сделать то же самое. Через некоторое время он повернулся ко мне. — Замечаю фамильное сходство. Только вы, миззз Папастергиадис, темнее. У вас бледная кожа. Но волосы почти черные. А у вашей матери — светло-каштановые. У вас нос длиннее. Глаза карие. А у вашей матери — голубые, совсем как у меня. — Мой отец — грек, но родилась я в Британии. Я не знала: «бледная кожа» — это оскорбление или комплимент? — Тут мы с вами похожи, — сказал он. — У меня отец испанец, а мать американка. Вырос я в Бостоне. — Почти как мой ноутбук. С той лишь разницей, что в Америке он был только в проекте, а на свет появился в Китае. — Да, определить национальную принадлежность всегда непросто, миззз Папастергиадис. — А я родилась близ Гулля, в Йоркшире, — неожиданно заявила Роза, видимо, беспокоясь, как бы о ней не забыли. Когда Гомес потянулся к ее правой ноге, Роза вручила ему свою ступню, как дар. Большим и указательным пальцами он, под нашими с мартышкой бдительными взорами, стал поочередно сжимать своей пациентке пальцы на ноге. Потом скользнул большим пальцем к лодыжке. — Это таранная кость. А перед тем я пальпировал фаланги. Вы чувствуете мои пальцы? Роза помотала головой. — Ничего не чувствую. Ноги онемели. Гомес кивнул, будто наперед знал правду. — А вообще как ваш настрой? — осведомился он, как будто так называлась кость: «настрой». — Вполне себе неплох. Я наклонилась, чтобы поднять мамины туфли. — Прошу вас, — вмешался Гомес. — Не трогайте. Теперь он ощупывал мамину правую подошву. — Здесь у вас язвочка, и здесь тоже. На диабет проверялись? — А как же, — ответила мама. — Область поражения невелика, но ранка уже инфицирована. Этим займемся безотлагательно. Роза мрачно кивнула, но осталась довольна. — Диабет! — воскликнула она. — Вот, наверное, где корень всех зол. Видимо, не желая развивать эту тему, доктор поднялся с пола и направился к раковине, чтобы вымыть руки. Повернувшись ко мне, он не глядя потянулся за бумажным полотенцем. — Вам, очевидно, будет интересно ознакомиться с архитектурой моей клиники? Мне уже стало интересно. Я сказала ему, что, по моим сведениям, древнейшие куполообразные сооружения возводились из бивней и костей мамонтов. — Да-а-а. А ваш береговой домик — параллелепипед. Но зато с видом на океан… — Это как раз недостаток, — вмешалась Роза. — Про себя я говорю, что мы живем «в бруске на песке». К дому примыкает бетонированная терраса, которая считается частной собственностью, но таковой не является, поскольку расположена аккурат на пляже. Моя дочь готова сидеть там с компьютером сутки напролет, чтобы только не находиться рядом со мной. Роза пошла вразнос: она решила огласить весь список своих претензий. — По вечерам на пляже устраивают детские представления. Сплошной шум и гам! В ресторанах гремят посудой, горланят туристы, тарахтят мопеды, дети вопят, взрываются петарды. Выйти к морю я не могу, разве что София на каталке подвезет, и вообще там жара нестерпимая. — В таком случае мне придется сделать так, чтобы море пришло к вам, миссис Папастергиадис. Роза прикусила нижнюю губу передними зубами и некоторое время удерживала ее в таком положении. Затем отпустила. — На мой вкус, вся ваша южно-испанская кухня очень тяжела для желудка. — Горестно это слышать. — Его голубой взгляд опустился на область ее желудка, словно бабочка на цветок.