– По пути сюда, под холмами, нам встретился магазин военных товаров. А он любит такие магазины, – Мелли посмотрела на Гроувера. – Он, наверное, просто увлекся, но… Может, вы поищете его? И тут я понял, что Гроувер Ундервуд, скорее всего, страшно измотан. Глаза у него были еще краснее, чем у Мелли. Плечи поникли. Свирель бессильно болталась на шее. В отличие от Мэг и меня, он не спал с прошлой ночи, которую мы провели в Лабиринте. Он призвал панику, чтобы спасти нас, а потом весь день охранял нас, дожидаясь, когда проснутся дриады. Теперь же его просили снова отправиться в путь, чтобы найти Глисона Хеджа. И все же он собрался с силами и улыбнулся: – Без проблем, Мелли. Она чмокнула его в щеку: – Ты лучший повелитель природы из всех! Гроувер покраснел: – Присмотри за Мэг Маккаффри, пока нас не будет, ладно? Пошли, Аполлон. Пройдемся по магазинам. 6 То и дело огонь Суслики треплют нервы Обожаю пустыню Даже если тебе четыре тысячи лет, жизнь может преподать урок. Например: никогда не ходи по магазинам с сатиром. Магазин мы искали целую вечность, потому что Гроувер все время отвлекался. Остановился поболтать с юккой[15]. Объяснил дорогу семейству сусликов. А неожиданно почуяв запах дыма, таскал меня за собой по пустыне, пока мы не нашли на дороге незатушенную сигарету. – Так и начинаются пожары, – сказал он и с важным видом уничтожил окурок – то есть попросту его проглотил. По-моему, в радиусе мили от нас не было ничего, что могло бы загореться. Я был абсолютно уверен, что камни и земля не горят, но спорить с тем, кто ест сигареты? Увольте. И мы снова отправились на поиски магазина военных товаров. Наступила ночь. Горизонт на западе светился: это было не привычное оранжевое сияние светового загрязнения, а зловещий красный огонь бушевавшего вдалеке адского пламени. Из-за дыма не было видно звезд. Прохлады ночь тоже почти не принесла. В воздухе по-прежнему стоял резкий и странный запах. Я вспомнил огненную волну, которая едва не испепелила нас в Лабиринте. Тот жар был живым – обиженным и злобным. Было легко представить, как такие волны бушуют под пустыней, проносятся сквозь Лабиринт, превращая земли смертных в безлюдные пустоши. Мне вспомнился сон о женщине в оплавленных цепях, у ног которой плескалась лава. И хотя память меня подводила, я был уверен, что видел Эритрейскую Сивиллу – следующего оракула, которого мы должны освободить от власти императоров. Что-то мне подсказывало, что ее держат в самом центре… того, что создает эти подземные пожары. Так что встреча с ней не сулила ничего хорошего. – Гроувер, – сказал я, – в теплице ты что-то говорил про поисковые отряды? Он бросил на меня быстрый взгляд и с трудом сглотнул, будто тот злосчастный окурок застрял у него в горле. – Самые крепкие сатиры и дриады месяцами прочесывали пустыню… – Он задумчиво посмотрел на дорогу. – У нас ведь не так много следопытов. Из-за огня и жары по-настоящему воплотиться способны только духи кактусов. Пока живыми вернулись немногие. Что с остальными… неизвестно. – А что они ищут? – спросил я. – Источник огня? Императора? Оракула? Копыта Гроувера были спрятаны в ботинки, поэтому он все время скользил и спотыкался на посыпанной гравием обочине. – Это звенья одной цепи. Иначе не может быть. Пока ты не рассказал мне об оракуле, я ничего о нем не знал, но если император где его и спрятал, то точно в Горящем Лабиринте. А Горящий Лабиринт и есть источник всех наших проблем. – Ты имеешь в виду тот самый Лабиринт? – Вроде того. – Нижняя губа Гроувера задрожала. – Под Южной Калифорнией простирается сеть туннелей, мы думаем, что это часть большого Лабиринта, но с ней что-то не так. Словно она… заражена. Словно ее лихорадит. Пожары объединяются, набирают силу. Иногда они сливаются друг с другом и выплескиваются на поверхность – вон, смотри! – Он указал на юг. На склоне ближайшего холма, в четверти мили от нас, из земли вырвался столб желтого огня и устремился к небу словно пламя на кончике сварочной горелки. А затем он вдруг исчез, и напоминала о нем лишь горстка оплавленных камней. Я представил, что бы случилось, если бы я стоял там, когда фонтан пламени вырвался из земли. – Так быть не должно, – сказал я. Ноги у меня подкашивались, как будто это я, а не сатир, шел в маскировочных ботинках. Гроувер кивнул: – У нас в Калифорнии и так было полно проблем: засуха, глобальное потепление, загрязнение окружающей среды – короче, как обычно. Но это пламя… – Он помрачнел. – Это магия, которую мы не понимаем. Я провел здесь почти год, пытаясь отыскать источник жара и уничтожить его. Уже стольких друзей потерял… – В его голосе звучала горечь. Я знал, что такое терять друзей. За прошедшие века я потерял много смертных, которые были мне дороги, но в тот момент я подумал не о человеке, а о грифонице Элоизе. Она погибла, защищая свое гнездо и всех нас, когда на Станцию напал император Коммод. Я вспомнил ее хрупкое тело, ее перья, рассыпавшиеся прахом на грядке в саду, устроенном Эмми на крыше… Гроувер встал на колени и сомкнул ладони вокруг кустика каких-то сорняков. Листья начали крошиться. – Слишком поздно… – пробормотал он. – Когда я был искателем и пытался найти Пана, у меня по крайней мере была надежда. Я думал, что разыщу Пана, и он спасет нас. А теперь… бог природы мертв. Я взглянул на сверкающие огни Палм-Спрингс и попытался представить Пана в подобном месте. Природе с лихвой досталось от людей. Неудивительно, что Пан ослаб и ушел из жизни. То, что осталось от его духа, он завещал своим последователям – сатирам и дриадам, – возложив на них обязанность защищать природу. Как по мне, идея была ужасной. Как-то раз я уехал в отпуск и оставил сферу музыки на попечение своего ученика Нельсона Риддла[16]. Когда через пару десятков лет я вернулся, то обнаружил, что в поп-музыке откуда-то взялись слащавые скрипки и бэк-вокал, а по телевидению в прайм-тайм показывают, как Лоренс Велк[17] играет на аккордеоне. Да чтоб я еще раз… Никогда! – Пан бы гордился тобой, – сказал я Гроуверу. Но и сам понял, как жалко это прозвучало. Гроувер встал: – Мои отец и дядя погибли, разыскивая Пана. Было бы здорово, если бы нам хоть кто-нибудь помог продолжать его дело. Людям все равно. Даже… – Он замолчал, но я догадывался, что он хотел сказать: «Даже богам все равно». И надо признать, он был прав. Боги не стали бы горевать по грифону, по горстке дриад или по очередной погибшей экосистеме. «Чего-чего? – подумали бы мы. – Да побоку!» Но чем дольше я был смертным, тем сильнее страдал даже от малейшей утраты. Как же бесит быть смертным! Мы обошли огороженный забором поселок и направились к магазинам, неоновые вывески которых сверкали вдалеке. Я внимательно смотрел под ноги, гадая, не вырвется ли из-под земли столб пламени и не превратит ли он меня в Лестера фламбе[18]. – Ты сказал, что все связано, – вспомнил я. – Думаешь, это третий император создал Горящий Лабиринт? Гроувер оглянулся по сторонам, словно из-за пальмы мог выскочить император в страшной маске и с топором наперевес. Но если я правильно угадал, кто он, может, этого и стоило опасаться. – Да, – кивнул он, – но мы не знаем как или почему. Мы даже не знаем, где его база. Пока ясно только, что он не сидит на одном месте. – А… – Я осекся, боясь задать вопрос. – Вы знаете, кто он? – Мы знаем лишь, что он пользуется монограммой «N.H.», – сказал Гроувер. – «Neos Helios». В мой позвоночник будто впились острые зубы суслика. – Это по-гречески. Значит «новое солнце». – Да, – согласился Гроувер. – Не похоже на имя римского императора. Не похоже, подумал я. Но это один из его любимых титулов. Я решил ничего не говорить, тем более когда вокруг темно и рядом со мной лишь издерганный сатир. Расскажи я сейчас все, что знаю, мы с Гроувером могли запросто не выдержать и зарыдать друг у друга на плече – вышло бы очень неловко, да и делу бы не помогло. Мы вошли в ворота, на которых красовалось название района – «Дезерт-Палмс»[19] (неужто они заплатили тому, кто придумал им это имя?), – и направились к ближайшей торговой улице, освещенной огнями забегаловок и автозаправок. – Я надеялся, что Мелли и Глисон узнали что-то новое, – сказал Гроувер. – Они были в Лос-Анджелесе с несколькими полубогами. Я думал, может, им удалось выследить императора или отыскать сердце Горящего Лабиринта. – За этим они и прибыли в Палм-Спрингс? – спросил я. – Чтобы поделиться информацией? – И за этим тоже. Судя по тону Гроувера, у Мелли и Глисона был и другой – куда более мрачный – повод приехать. Но допытываться я не стал. Мы остановились на большом перекрестке. На другой стороне проспекта находился склад-магазин под светящейся красной вывеской «ВОЕННОЕ БЕЗУМИЕ МАРКО». На стоянке виднелся только один автомобиль – старенький желтый «Форд Пинто», припаркованный у входа. Я снова посмотрел на вывеску. И тут же понял, что там было написано вовсе не «МАРКО», а «МАКРО». Наверное, я слишком долго тусовался с полубогами и заразился от них дислексией. Посещать место, которое обещало «военное безумие», мне совсем не хотелось. И что это за «макро»: макропредставление, или макрос, как в программировании, или… что-то другое? Почему из-за этого слова в мои нервы опять вгрызаются невидимые суслики? – Похоже, закрыто, – безразлично заметил я. – Наверное, это не тот магазин. – Нет, – Гроувер указал на «Пинто». – Это машина Глисона. Ну конечно, это его машина, подумал я. Разве можно было ожидать иного, с моей-то удачей? Мне хотелось сбежать. А еще мне совсем не нравились кровавые отблески вывески на асфальте. Но Гроувер Ундервуд провел нас через Лабиринт, и после разговора о потерянных друзьях я не мог допустить, чтобы ему пришлось столкнуться с новой утратой.