Вопреки ожиданиям, своим и чужим, Бансабира почти отказалась от тренировок, свиданий с семейством, не считая трапез, на которые являлась с опозданием и с которых удалялась раньше остальных. Тану отбросила все посторонние дела и полностью сосредоточилась только на деньгах и строителях. И, когда еще через две недели, родичи разъехались, а хаты, отвалив уйму золота и пообещав пересылать регулярно еще больше, убрались восвояси, Бансабира в очередной раз вызвала специально отобранных зодчих. Один в молодые годы руководил воздвижением крепости Ванн на границе с домом Раггар; другой — заложил фундамент и поднял стены двух твердынь среди Астахирских круч; под рукой предка третьего поднялась к небесам великая Стена Всевидцев, коронующая один из западных мысов Астахирского хребта. Говорят, потомок был столь же даровит и руководил ремонтными работами по всей Стене. * * * Строители предоставили подробные карты, Бану одобрила. Потом снарядила тайный кортеж дальше, на север, к нынешним владениям командующего Бугута. Мало-помалу, Бансабира снабдила строителей путями снабжения, провиантом и материалами, охраной, шпионами, которые доносили о состоянии дел через Юдейра, собственно, надзором командира Бугута с его тысячным подразделением, тысячей рабочих рук, собранных со всего танаара, а также — одним-единственным заданием на ближайшие десять лет. Проложив сообщение с Северным морем, без излишеств и во имя убежища во чреве одной из гор предстояло построить подземный город. * * * Гистасп со всем рвением взялся за исполнение возложенных обязанностей — от мала до велика. Он, казалось, никогда никуда не торопился, немного командовал и много ехидничал, но всюду поспевал и, в целом, вел себя самым безупречным образом. Захочешь — не подкопаешься. Бансабира чувствовала в нем перемены. И в их отношениях. Червь сомнения, родившийся в груди молодой танши после разговора в склепе, окреп по мере того, как, вернувшись в чертог, она не встретила ни тени раскаяниях в глазах брата, оруженосца или телохранителя. Все выглядело так, будто ничего не произошло: Русса был радушен, Раду почтителен, Лигдам незаносчив и мочлалив, и ничто наводило на мысль, что они или кто-то из них запрели ее в склепе заживо. Бансабира пыталась придумать всевозможные версии происходящего, но не выходило ничего. В пору было думать, что эти трое не понимали или не помнили, что натворили, как если бы их зачаровал какой-нибудь жрец Праматери. Правда в том, что на Ангорате, если верить друидам при Храме Даг, как и в последнем всегда существовало две стадии обучения. Все пришлые служители культа могли пройти только первую, если намеревались вернуться на родину. Их навыков и знаний хватало, чтобы нести свет Праматери и заставить Часовых на страже Священного острова развести копья, но они не могли ни читать в умах людей, ни воздействовать на них. Те, кто мог, навсегда оставался в числе служителей культа на Ангорате. Единственным известным исключением была сестра рамана Кхазара, но она, согласно договоренности с Неллой, была странствующей жрицей: три месяца в году она проводила на Ангорате, три — на Бледных островах, один — в Гавани Теней, а остальное время уходило на дорогу. Умение управлять разумом других — и вовсе таинство, доступное лишь лучшим из служителей храма Матери Воздаяния, соправителям Тайи и владычицам Сирин. Словом, поверить в возможность зачарования Бану не могла, и версия Гистаспа о предательстве близких приобретала дополнительный вес. Как и версия, что их попросту пытаются подставить. Ведь кто еще был сегодня опорой большей, чем самый верный друг, самый острый меч и воистину незаменимый помощник? * * * Укрепление должно было быть простым, просторным, прочным, и оснащенным всем необходимым для жизни. И, тем не менее, требовало колоссальных усилий и затрат. Сколь бы ни было у Бану рудников, как бы проворны ни были хаты и сколько бы золота она ни вывезла из владений Аамутов, ей ни за что не удастся совместить это строительство с подготовкой к следующему серьезному военному походу. Луна полнела и таяла. А Бансабира засыпала и просыпалась с одной мыслью: нужно больше золота. * * * На сорокоднев Виллины Тиранта доволокли уже в клетке, как военнопленного. Сколько король ни тряс племянника, Тирант ничего не говорил о местонахождении Гленна. А между тем, сразу после сорокоднева Тандарионы вступят в переговоры — Удгар прислал депешу с этим неукоснительным требованием. И потому Нирох переживал все сильнее: он, скорее, командующий, чем дипломат, а лучший из таковых мотается где попало. Если в Гленне есть хоть толика жреческой силы, он должен почувствовать, что с единокровным братом неладное и, может, хотя бы это убедит его поторопиться в Кольдерт. А то от Тиранта в клетке никакого толка. Нирох всегда чувствовал себя спокойнее в дороге, когда этот увалень скакал рядом, и чтобы рукоять меча — под ладонью. * * * Шиада, ведомая мужем, зашла в часовню королевского замка. Когда, после сожжения Тайрис, Берад сказал ей о необходимости четырех герцогов присутствовать на сорокодневе покойной принцессы Виллины, жрица не проявила ни тени интереса. Кэй переживал тоже, и чтобы хоть как-то справляться с ситуацией, Берад велел сыну оставаться дома. Его терзало собственное горе, чтобы бороться еще и с чужим. Вся знать Иландара собралась проводить в последний путь мать наследников короны. И хотя здесь были братья, и Ронелих с женой Элайной, Шиада едва замечала их. — Что произошло? — шепотом спросило Ронелих Берада во время крепкого рукопожатия, когда после объятий с сестрой стало ясно, что та переменилась. Берад отозвался кратко и сухо. Растаг, Элайна и Ронелих обратили на Лигаров все сочувствие, на которое были способны. Им было хорошо знакома любовь к детям, и представить себя на месте жрицы казалось непостижимо страшным. Ронелих тут же с готовностью предложил сестре приехать в родной чертог погостить, а когда та не отреагировала, настойчиво повторил это Бераду, сказав непременно поразмыслить над идеей. Они проговорили бы еще дольше, но в помещение часовни со свитой вошли Нирох и Гвендиор, а за ними — Шиада впервые встрепенулась — мужчины и женщины в церковном облачении. И когда короли расположились, слово взяла Гвен. — Все знают, как безжалостно была убита принцесса Виллина, новообращенная Христа, и священник, очистивший ее от языческой скверны. Потому мы воздали ей по последней воле Отца Небесного, захоронив здесь, в усыпальнице дворцовой часовни. И потому именно в этой часовне мы проведем службу памяти нашей новой сестры в вере так, как того бы желала сама Виллина. Не дожидаясь протестов, пришедшие священники затянули "Покой вечный". Шиада вздрогнула, почувствовав острую нехватку воздуха. Вскинула голову, начала пристально оглядываться. Лигар дернул жену за руку: чем не отповедь их собственной безвременной ушедшей дочери? Но Шиада выдернула руку, продолжая оглядываться. — Шиада, — шикнул Берад, снова схватив за руку. На этот раз женщина не сопротивлялась, замерев в оглядке через плечо. Берад, понаблюдав за женой, не удержался от любопытства и с тревогой тоже обернулся. Неужто Агравейн прибыл на прощание с сестрой? Или чтобы вести переговоры? Но Агравейна здесь не было: в дверях часовни, пораженный увиденным, стоял Верховный друид Таланар. * * * Лицо жреца, темное и грозное, как никогда, не предвещало ничего хорошего. * * * "Я буду ждать тебя у себя" — прочла Шиада в синих глазах друида. Им не стоит быть причастными к скандалу в Иландаре, так что пусть жрица достоит службу до конца. * * * Когда, наконец, прозвучало последнее "Амен", и Шиада, было, вздохнула с облегчением, вперед снова вышла королева Гвен, и на этот раз за ней след в след выступила незнакомая девица. Невысокая, справедливо плоскогрудая брюнетка с испуганными глазами. Шиада откровенно усмехнулась. Берад шикнул, обернулся на жену, но узрев непривычно циничное выражение лица, спросил: — Что? — Ангорат этого не простит. И Архон тоже. — Чего не простит? — не понял герцог. Гвендиор ответила вместо жрицы, громко возвестив: — Все мы знаем, что Христос был распят и восстал в третий день. Он возродился из ночи, чтобы принять на себя жертву раскаяния всех людей и дать нам надежду. Так разве не следует нам следовать Божьему примеру, страдая, как он страдал, любя ближних, как он любил и отыскивая надежду даже в самые скорбные дни? Все знают, что детям нельзя расти без матери, и чтобы Норан и Инна, главная драгоценность рода Страбон, не познали этой тяжелой участи, мы принесем в жертву память прошлого. Лорды и леди Иландара, сегодня принц Тройд дал согласие обвенчаться с леди Лоре из дома Ладомар. Зал взорвался в неоднозначном шепоте. Не хорошо, конечно, вот так, на костях покойной, но с другой стороны, оно и правильно, зашелестело в рядах. Сейчас нельзя допускать неясности будущего. Да и дети, прав что, будут при матери. Но какая мать из девчонки, которой самой едва ли больше двенадцати? От одного взгляда на сияющую и самодовольную физиономию Лорена Ладомара у Шиады подступил отвратительный ком к горлу. Как вышло, что совсем недавно она была в их наделе и даже не заподозрила неладного? Как давно самом деле существует сговор между Лореном и Гвен? Поняв, что тут ответов не найти, Шиада посмотрела на короля. Пытаться понять, почему на подобный брак согласился Тройд бессмысленно — ее кузен был хорошим семьянином, но никогда не отличался сильным характером. Зато Нирох мог бы ответить на эти вопросы. "Как ты допустил это, дядя?" — услышал Нирох посторонний голос в голове и поежился — не так уж это приятно, надо сказать. Нарочито, как мог, Нирох мысленно проскандировал: "На кого бы я ни согласился — староверов, якобы убивших Виллину, или христиан, убивших ее взаправду — другие поднимутся с мечами наголо. Так какая мне разница, с кем будет спать мой сын, если у меня уже есть Норан? Я отдам его тебе, Второй среди жриц, которая делит ложе с христианином, доказывая всем, что мы можем жить в мире. Так я смогу уберечь страну от гнева Тандарионов, не обидев при этом христиан". — Шиада, — шикнул Берад, подтолкнув жену локтем. — Хватит таращиться на короля. Женщина не сразу перевела глаза на мужа, будто впервые вообще его здесь увидев. — Прости, мне надо на воздух. — Не вздумай, — Лигар схватил жену за локоть. — Мы должны поприветствовать невесту Тройда. — Я сожгла собственную дочь, Берад Лигар, — зло прошипела Шиада. — И мне трудно стоять среди огней и этого тлетворного запаха. Мне надо на воздух. — Жрица вырвала руку из мужской хватки.