Когда собравшиеся поклонились и разошлись, когда страже было велено никого не впускать и стоять по ту сторону двери, Бану жестом пригласила оставшихся мужчин сесть на ближайшие к ней стулья. — Вы все, — медленно ощупывала глазами мужчин, — и Яввузы, и бойцы, считаете, что наибольшую пользу принесет мой брак с Маатхасом. Верно? Мужчины затушевались: как-то неловко было обсуждать такой вопрос с собственным сюзереном. Тахбир, как ахтанат и член семьи, обладающий большим правом голоса, попытался сгладить момент: — Просто, Бану, дорогая, ценным может быть только брак с северянином. Внутренняя знать в виде сословия лаванов, сколь бы знатны ни были, не годится для высокого брака. Нас всего три клана, и с Каамалами ты уже в родстве. Бансабира снова качнула головой и вальяжным жестом указала на письма в центре стола. — Просмотрите их. Вахииф, Дайхатт, Ююл, даже Аамут и Раггар — все они подсуетились. Но Сагромах Маатхас ничего не предлагал мне и ничего не просил. По сей день. Так что, если выбирать из имеющегося, очевидно, что самым перспективным становится Дайхатт. К тому же, есть еще один момент, связанный с этим, о котором, в первую очередь тебе, дядя, следует знать. Если сейчас ты велишь Гистаспу выйти, мы обсудим это наедине, если готов довериться ему, поговорим вместе. Тахбир напрягся и долго изучал лицо племянницы. Неспроста ведь она так рьяно защищает Гистаспа. И все же… дела семейные — это дела семейные, негоже в них лезть посторонним. Тахбир рискнул. — Без обид, Гистасп. Тот, не выглядя особо расстроенным, мимолетно улыбнулся, встал и с поклоном простился с таншей. Тахбир поглядел на Бану с недоумением. — Не думал, что я его выставлю? Тахбир слегка закашлялся — потянуть время и подобрать слова. — У тебя… очень доверительные отношения с ним. Бансабира, наконец, расслабилась. — А какими еще они могут быть? Он не подвел меня ни разу. Он всегда действовал вовремя, и принимал лучшие решения. Когда он не мог дать совет, он признавал это, когда мог, он советовал, а не требовал. Он поддерживал меня у Ниитасов, как мог и умел. Прошел рядом всю Бойню, ни разу не пожаловавшись. Чтобы я ни поручила ему, он ухитрялся выполнять почти невозможное. И, в конце концов, — шепнула Бану в заключении, — Гистасп фактически принял мои роды. Тахбир, совладав с некоторой степенью удивления, улыбнулся. Он знал еще от Сабира, какую важную роль неожиданно сыграл Гистасп в появлении у Свирепого единственного внука. Но и подумать не мог, что однажды, Бану сознается в этом сама. — Только этого не знают все, Бану. Поэтому все выглядит так, как выглядит. — И все же он не забывает, кто он. Ты, ахтанат, повелел ему выйти, и он вышел без запинки. — Только потому что ты здесь. Гистасп становится верным тебе до страшного, но не забывай: сколь ни бейся, северного волка никогда не сделаешь ручной собачонкой. — То же самое я могла бы сказать и о себе. О всех Яввузах. — Думаю, о ком-то из них ты и хотела поговорить? — подвел Тахбир. — Точно. Когда здесь был Каамал он прямым текстом заявил, что никогда не поддержит брак с Маатхасом, отдав предпочтение Дайхатту. Но даже не это составляет главную дилемму моего замужества. Поклянись, что то, что я скажу, останется только в этой комнате. Тахбир поклялся. Бансабира поднялась с кресла и подошла к окну, чуть приоткрыв ставню и впустив свежего воздуха — для смелости. А потом рассказала о сговоре Этера и Тахивран и о требовании Яфура Каамала опять поженить детей. — Выходит, — протянул Тахбир после рассказа, облизывая губы, — чтобы сохранить жизнь твоему сыну, мне придется пожертвовать дочь? Бану, все еще не поворачиваясь к дяде, коротко вздрогнула. Все так, как он сказал. Ужасно звучит. Бансабира попыталась ответить, но голос отчего-то не подчинился. Тогда она растерла немного шею, прочистила горло и, обернувшись, как можно тверже постаралась заверить: — Только в самом крайнем случае. Если мне удастся… Тахбир перебил ее сам: — Впрочем, этого следовало ожидать. Ты, твой брат, твой отец — все вы делаете то, что требуется. И мне тоже довелось сыграть роль в интересах клана, в свое время женившись на кузине Маатхаса. Правда, она скончалась, ты помнишь, почти сразу после свадьбы. Когда Сабир, потеряв тебя, не находил места от горя, он в порыве безразличия или слабости, уж не знаю, позволил мне жениться на Итами, которая к тому времени уже родила мне троих детей. Ты ведь знаешь, она дочь обычного рыболова. Бансабира кивнула. — То, что она ни разу не забыла этого, делает ей честь, дядя, большую, чем знакома почти всем из людей. — Твой отец тоже это знал, и другие наши братья. Ванбир в свое время предложил Сабиру в обмен на свадьбу и признание моих детей законными заставить меня подписать клятвенный договор, согласно которому ни я, ни кто-либо из моих потомков не имеет права претендовать на танское кресло Яввузов. Когда пришли вести о твоем возвращении, Сабир велел повторно обнародовать этот договор, сделав столько копий, сколько возможно и развешав их на всех углах танаара. — Ненавидишь меня за это? — спросила Бансабира в лоб. — Честно? Вначале злился, когда только подписывал. Я думал, что я второй и единственный из земных братьев Яввуз, и кому, как ни мне, возглавлять наш клан, если со Свирепым что случится. А сейчас понимаю, что все сложилось к лучшему. Мне довелось пережить счастливое время в семье, увидеть, как выросли мои дети, в свободе и равенстве, не будучи приниженными, как Русса, или обещанными, как ты и Адар. Знаешь, Бану, Каамал впервые прислал сватов, когда тебе было четыре. Едва выдохнула Бансабира. Тахбир по-доброму улыбнулся и продолжил. — Сабир отказал Яфуру. Через год тот прислал сватов снова, Сабир отнекался. Сколько себя помню, Каамал жаждал увидеть тебя женой Этера. Еще бы, старший ребенок Сабира Свирепого, его кровь и наследница. Лучшая партия для родственных связей. Потом ты пропала, Этер, будучи еще юнцом, женился на ком-то из Раггаров во имя союза. Поговаривали, что невесте было всего девять, и брак не был консумирован. В любом случае, она погибла через пару лет после начала войны во время какого-то сомнительного пожара. И только когда тебе исполнилось шестнадцать и союз стал клониться к распаду, Сабиру не осталось выбора, кроме как уступить. — Каамалы чем-то угрожали отцу? — взметнулась Бану. — Нет, что ты, — неторопливый, мягкий тон мужчины успокоил встревожившуюся женщину. — Но для цели, которую Сабир преследовал всю жизнь, ему нужен был этот брак. Ты ведь знаешь, что это за цель? Бансабира молча кивнула пару раз — как тут не знать? — Он верил в тебя, Бану. Всегда, с самого твоего рождения, верил, что ты — солнце нашего клана. Каждый из нас, его братьев, вслед за Сабиром начал относиться к тебе, как к звездочке. Особенно Доно-Ранбир, — Тахбир улыбнулся ностальгически. — Его сыну Рандоно не было года, когда ты родилась, вы часто на пару с этим мальчишкой переворачивали все вверх дном. А с Иттаей ты часто ссорилась. — Правда? — на глаза Бансабиры навернулись слезы. — Ага. Не помнишь? Женщина закусила губу и отрицательно качнула головой, боясь, что еще одно произнесенное слово наверняка смоет остатки самообладания соленым ручьем. — И как они любили тебя, тоже не помнишь, верно? Твои отец и мать… — Дядя, — Бану зажмурила глаза, отчего по щекам скатились тяжелые крупные капли, и зажала ладошкой рот, чтобы не зарыдать в голос. — Сабир любил говорить о тебе. Он говорил всегда, он гордился всегда, а когда ты пропала, он рыдал по тебе как мальчишка. — И я по нему, — она все-таки разрыдалась. Бану попыталась отвернуться, чтобы скрыть покрасневшее лицо, но Тахбир поднялся, приблизился вплотную и прижал девчонку лицом к груди. Бану ухватилась за мужчину крепкими длинными пальцами, безжалостно смяв ткань рубашки, и залилась жгучими слезами. — Мне так не хватает его, — всхлипывая, едва разборчиво пробормотала Бану. — Мне тоже, — согласился Тахбир. — Мне тоже не хватает его, Бану. И я остался ему должен. Поэтому, если тебе потребуются мои дети, чтобы достичь твоих целей, ты можешь воспользоваться ими, как нужно. С Итами и Ниильтах я сам поговорю. Ты — тан этого дома, Бансабира. Защитница, которую оставил после себя Сабир Свирепый. И ты не обязана спрашивать моего мнения, если тебе нужна моя дочь. Бану немного отстранилась, утерла влажные щеки, поглядела на Тахбира снизу-вверх: — Обязана. Очень важно спросить отца. Тахбир опять улыбнулся и прижал Бансабиру к себе. Горько слышать, как плачет женщина. Но если она плачет на твоем плече или твоей груди, значит, ты что-то значишь для нее. * * * Гистасп, покинувший зал советов позже остальных, спокойно прошел мимо стражи и отправился к себе по уже пустому коридору. Правда, свернув в следующий коридор, альбинос замер. — Вы заметны, госпожа. Из небольшого углубления в стене, ведущего к боковой лестнице, вышла Иттая. — Не хотела столкнуться с отцом или братьями. Но и не спросить не могла. Может, вы ответите мне, за что моя сестра так ненавидит Раггаров. — Знаете ли, — Гистасп обернулся к девушке. Сегодня на ней было светло-синее платье, и цвет хорошо оживлял ее естественные краски, — не только ваша сестра. — Расскажете? — Не думаю, что вам будет интересно это узнать. В истории мало приятного. — А я спрашиваю не для удовольствия, — Иттая подняла голову, чтобы смотреть Гистаспу прямо в глаза, и подошла ближе. Мужчина чуть отвел взор в сторону, почесал кончик носа, хмыкнул. — История довольно длинная, — намекнул он. — Я вас не тороплю, — отозвалась девушка, и, скосив на нее недоуменный взгляд, Гистасп сначала замер, а потом засмеялся. Да, всесильная Мать Сумерек, она и впрямь чем-то похожа на Бану. Гистасп успокоился, после того, как Иттая недовольно нахмурилась и тихонько шикнула — услышат ведь. Сделал приглашающий жест. — Во время войны мы оказались в крайне сложном положении, в первую очередь по милости Раггара. Он помог Шаутам загнать нас в крепость, где не оставил ни капли воды, ни крохи хлеба. Из четырех тысяч солдат погибла половина. Иттая видела: воспоминания даются не без труда. Кажется, зря она залезла в их прошлое. Но любопытство разбирало, и девушка не могла удержаться. — С чего все началось? Гистасп на миг замер. Он не был мнительным, но ситуация казалась ему странной. Ладно, нечего выдумывать, одернул себя генерал, и, снова двинувшись вперед, принялся рассказывать, каким образом они угодили в ту роковую осаду.