– Смерть придет к тебе сегодня, – уточнил отшельник. – Подступит внезапно, откуда не ждешь. Однако Бог позаботится о тебе. Тебя сочтут мертвым, но пройдет семь дней – и ты восстанешь, чтобы оплакать погибших друзей и обратиться к Истинному Богу Иисусу Христу. – А с чего бы твоему Богу заботиться обо мне, если я не из его поклонников? – осведомился Олав. – А с того, Олав, сын Трюггви, – сказал отшельник, очень удивив Олава, представившегося как обычно «Оле из Гардарики», – что тебя ждет славное будущее. Ты станешь великим королем. Многих ты обратишь в христианство и тем спасешь их души. А теперь ступай и возвращайся, когда уверуешь в могущество Истинного Бога, сотворившего небо и землю и всё, что им сопутствует, в том числе и тебя, упрямый сын Трюггви, хотя ты и не желаешь этого признать. Вскоре ты получишь доказательство Его могущества, вновь получив от Него свою доселе бесполезную жизнь. И Олав ушел. Слова отшельника не убедили его (для того чтобы убедить такого, как Олав, одних слов маловато), но заставили задуматься. Вот так, глубоко задумавшись, Олав, сын Трюггви, спускался по тропинке вдоль склона, когда на него напали заговорщики. Олав считал, что удача покинула его, однако был не совсем прав. Кое-что осталось. Это «кое-что» и надоумило его сначала отправить вместо себя Харальда Бычью Ногу. Харальд же был человеком не только красивым, но и великой силы. Прозвище свое получил за то, что еще в молодые годы, желая показать удаль, вырвал из сустава ногу бычка-двухлетки. С тех пор сила Торстейна увеличилась, а воинское умение закалилось в множестве битв. Будь он сейчас с заговорщиками, Олаву пришлось бы совсем плохо, потому что не было в хирде Олава никого, включая и самого конунга, сильнее Бычьей Ноги. Но слова святого отшельника проникли в сердце Торстейна, и он отказался предать своего конунга. Однако заговорщиков было четверо, а Олав – один. Он знал всех четверых: то были его собственные люди. Из тех, кто громче всех кричал о том, что удача покинула Олава. И еще он знал, что они – хорошие воины, умелые во владении железом. Олав родился сыном конунга и страха не ведал. Но он был глубоко оскорблен тем, что собственные хирдманы предали его. – Вы клялись мне в верности! – воскликнул Олав, обнажая меч. – А теперь ищете моей смерти! Ледяной ад Хель – подходящее место для таких, как вы! – Если бы мы искали твоей смерти, Олав Трюггвисон, то ты был бы уже мертв! – заявил конунгу Снорри Черный из Вестфольда, могучий викинг, присоединившийся к хирду Олава после битвы у Датского Вала, потому что не пожелал креститься. – Но мы лишь хотим, чтобы ты уступил место вождя более достойному, потому что удача твоя иссохла, как вода в летней луже. Осталась только грязь, не способная утолить жажду даже лягушки. – Это у тебя, Снорри, в жилах не кровь течет, а грязь! – гневно зарычал Олав и, прыгнув вперед, отсек Снорри правую руку повыше локтя. Трое других от неожиданности подались назад: не предполагали, что Олав рискнет напасть первым. – Ха! – воскликнул Трюггвисон, вновь вздымая меч. – А я ошибся! Всё-таки кровь, а не грязь! Да так много, будто я свинью зарезал! С этими словами Олав ударил мечом по шее Снорри, и удар этот был смертельным, однако трое других предателей уже опомнились и сами напали на конунга. Олаву пришлось туго. Удары сыпались со всех сторон, а у сына Трюггви даже щита с собой не было, так что пришлось отбиваться мечом и секирой. Но Олав был так хорош в пляске острого железа, что сумел ранить еще двоих предателей, прежде чем третий нанес ему страшный удар топором по голове. От этого удара шлем конунга разошелся, лезвие топора прошло сквозь подшлемник и увязло в голове Олава. Однако поразив, предатель раскрылся, и Трюггвисон с яростным криком воткнул меч ему в грудь. Клинок конунга пробил доспех, сломал ребро и вошел в легкое. Отмстив, конунг упал бездыханный, с топором, торчащим из головы, но его обидчик тоже прожил недолго: захлебнулся кровью. Двое же уцелевших вырвали меч Олава из груди убитого – в доказательство, что конунг мертв, – и поспешили с этой вестью вниз, к кораблям. Они хотели представить дело так, будто сами непричастны к смерти Олава, однако их свежие раны говорили об обратном, а у Олава в хирде было довольно людей, ему преданных. В их числе были ирландец Эмон и Халльфред по прозвищу Трудный Скальд, этот последний и изобличил предателей. Но у заговорщиков в хирде тоже было немало друзей, и среди них – шестеро кровных родичей. Так что хирдманы разделились и встали друг против друга. И была битва, в которой бесполезно, но не бессмысленно (ведь речь шла о чести) пролилось много крови, и победили те, кто был верен конунгу Олаву. И главная заслуга в этой победе принадлежала Торстейну Бычьей Ноге, который, помня слова отшельника, встал на правильную сторону и тем смутил бунтовщиков, надеявшихся увидеть его своим хёвдингом. Торстейн же принес на берег того, кого мятежники сочли мертвым. Не удивительно, что они ошиблись, ведь добрый боевой топор застрял в голове конунга. Вернее, им так показалось, потому они и не добили Олава. Зачем добивать мертвеца? Однако правы оказались не они, а отшельник. Семь дней пролежал без памяти Олав Трюггвисон, потому что хорош был удар Снорри Черного. Другого он непременно отправил бы в Валхаллу, но, как сказано выше, Олаву была назначена другая судьба, и его черепная кость оказалась покрепче железного шлема. Семь дней поил его, беспамятного, ключевой водой Халльфред Трудный Скальд, а на восьмой конунг очнулся и потребовал пива. Многое увидела душа Олава, блуждавшая в иных мирах, пока тело пребывало в неподвижности, но говорить об этом конунг не стал. Оплакал погибших верных, простил тех мятежников, что остались в живых, а едва смог встать на ноги, немедленно отправился к отшельнику и принял Крещение. По примеру конунга крестились и его хирдманы, а мудрый отшельник сказал, что Олав Трюггвисон станет знаменитым конунгом и совершит немало славных дел, многих людей обратив в христианскую веру. Об одном лишь печалился Олав: в недавней битве погиб ирландец Эмон. На той земле провели викинги зиму – в доме одного из местных ярлов, который счел это честью, потому что лучше с честью принять будущего конунга Норвегии, чем сделать то же самое под угрозой его меча. Впрочем, ни Олав, ни его викинги не делали худого, ведь они теперь были христианами, а христианам не подобает обижать единоверцев. Немало времени провел Олав со святым человеком, и тот поведал, что мудрость его – от Бога проистекает. От Бога же и предвидение будущего и иные чудесные дела. Всю зиму учились Олав и его люди правильной вере, не забывая, впрочем, и о плотских надобностях. А весной, взявши с собой двух священников из местных, покинули Сюллинги и направились к берегам Англии. История Олава, сына Трюггви (продолжение) – Жаль, что мы теперь – христиане, – сказал конунгу Торстейн Бычья Нога, когда они сошли на берег в английской гавани. – В этой стране можно было бы поживиться. – Однако мы не станем этого делать, – заявил Олав. – Крещеным не подобает грабить таких же крещеных. Но я думаю, Иисус позаботится о том, чтобы мы не остались в проигрыше. – Наверное, ты прав, – не стал спорить Торстейн. И вздохнул, потому что хорошую драку он любил не меньше, чем набитый кошель. Они шли рядом, и встречные уступали дорогу, потому что нореги были высоки ростом, дорого одеты и выглядели грозно. Этим они привлекали всеобщее внимание, особенно внимание женщин, ведь Олав Трюггвисон, как сказано ранее, был очень красив, да и Торстейн весьма хорош собой. – Однако мы пришли, – заметил Торстейн. – Думаю, это и есть тинг англичан. И верно: перед ними лежало обширное пространство, заполненное людьми. Тут им никто не уступал дорогу, потому что толпа стояла плотно, и все старались расслышать, что происходит в центре, где высился шатер конунга и еще несколько – местной знати. – Подождем, – сказал Олав, решив, что негоже ему, роняя честь, самому расталкивать английских бондов. Ждали они недолго, так как хирдманы Олава, увидев, что конунг остановился, поспешили к нему и быстро проложили проход сквозь толпу англичан. Многие ворчали, однако противиться не смели. Даже те, при ком было оружие. Выйдя в первые ряды, викинги остановились. – Это что же, здешний хёвдинг-законоговоритель? – поинтересовался Торстейн, указав на высокого англичанина в дорогих доспехах и красивом желтом плаще. Человек в желтом громко вещал что-то, взмахивая рукой и указывая в сторону конунгова шатра, рядом с которым, в окружении воинов, стояла красивая, богато одетая женщина в тонкой золотой короне. – Не иначе как это жена здешнего конунга или его дочь, – пробормотал Олав. – Она хороша, верно? Бычья Нога громко рассмеялся. – Попробуй поговорить с ней, – предложил он. – Дочери конунгов тебя любят! – Ну да, – охотно согласился Трюггвисон. – Я ведь и сам – конунг. – Морской! – уточнил Торстейн и рассмеялся еще громче, привлекая всеобщее внимание. Ярл в желтом плаще нахмурился: решил, видно, что смеются над ним. – Не забывайся, Бычья Нога, – строго произнес Олав. – Но ведь ты и есть морской конунг, – Торстейн был простоват и говорил то, что думал. – И так будет, пока землей твоего отца правит Хакон-ярл. Тут Бычья Нога поймал взгляд англичанина в желтом плаще и ухмыльнулся так нагло, что англичанин нахмурился еще больше. – Я не прочь подраться, – сказал Торстейн Олаву. – По-моему, этот болтун хочет того же. То, что мы теперь – христиане, не помешает мне проучить его, если он сам напросится? – Похоже, это важный человек здесь, в Англии, – заметил Олав, рассеянно глянув в сторону человека в желтом плаще. – Постарайся его не убить. И тут же забыл об англичанине, потому что увидел, что жена конунга (а может – его дочь) идет к нему. Нет, красавица-англичанка не пошла к нему прямо. Она часто останавливалась, чтобы бросить пару слов то одному важному англичанину, то другому. Но Олав неплохо разбирался в женщинах, и взгляды, которые красавица иногда бросала в его сторону, говорили сыну Трюггви о ее намерениях так же ясно, как вздувшийся парус показывает направление ветра.