Часть 43 из 71 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Договор подписали. Клятву на Кресте принесли. Значит, так тому и быть. Владимир, душой и разумом познавший Христа, даже и мысли допустить не мог, что от такой клятвы можно отступиться.
И еще он жаждал поскорее начать реформы.
И принести свет, обретенный под сводами Святой Софии, на отчую землю.
– Я бы остался…
– Оставайся, коли нужда есть, – разрешил Владимир. – Но долго не задерживайся. Знаю теперь, что у тебя и здесь богатства несметные, однако нужен ты мне. Ты рядом стоял, когда я Бога Истинного узрел. Значит, место твое – тоже со мной рядом. А что дом у тебя здесь богаче, чем в Киеве, так только скажи: и возведут тебе еще лучший! Пусть моря из его окон и не видно будет, но Днепр наш тоже не в болото впадает. И воздух куда как чище!
Духарев улыбнулся. Насчет воздуха великий князь в самую точку попал. И не только в физическом смысле.
– Не задержусь надолго, – пообещал он. – Слово!
Через три дня, как и планировалось, дружина русов с изрядной добычей погрузилась на ромейские корабли. Число ее уменьшилось почти на тысячу человек. Более семи сотен полегло в двух битвах. И еще человек триста, в основном нурманов Сигурда, остались в Константинополе. На службе у Василия Второго. По согласованию с Владимиром, само собой.
Но места на кораблях не пустовали. Взамен Владимир прихватил с собой чуть ли не тысячу ромеев. Главным образом – духовного чина. Но были и зодчие. А также прочие мастера, владеющие полезными профессиями.
На прощание великий князь обнял Сергея. Не по-княжьи, а крепко – как родича. И напомнил, что ждет его вскорости. Не позже серпня[56].
Духарев пообещал. Изначально он предполагал задержаться в Константинополе максимум еще на неделю. Исключительно для того, чтобы поглядеть, какие ветры подуют в ромейской столице после отплытия русов.
Но позавчера Духарева навестил придворный евнух и сообщил, что василевс не хочет, чтобы спафарий Сергий отплыл вместе с русами.
У Сергея тут же возникло острое желание покинуть Константинополь именно с русами. Хрен знает, чего ждать от человека, который одного врага сажает на кол, а другого, напротив, прощает и берет на службу… Что, впрочем, не гарантирует светлого будущего, потому что настроение императора может и перемениться, а вот смертная казнь – это уже необратимо.
Авантюрная жилка в характере Духарева была весьма развита. А на том месте, где у большинства людей находится чувство самосохранения, у Сергея за десятилетия воинской службы наросли не меньшие мозоли, чем на ладонях.
Конечно, он остался.
Глава четырнадцатая. О царских подарках
«Малый прием» – так это вроде бы называлось. Тот же Тронный зал с рычащими львами, поющими птицами и императорским «насестом» с лифтовым механизмом.
Однако без обычной толпы придворных, забитых зрителями галерок и прочей имперской мишуры.
Хотя народу и сейчас присутствовало немало. Соправитель Константин, младший брат Василия Второго, четыре логофета, два магистра, архиепископ с парочкой присных, кое-кто из столичной знати, дворцовые евнухи, разряженные по-попугайски… В общем, если навскидку – человек тридцать. Не считая охраны.
Сергей вошел. Опустился на колено, обойдясь без церемониального ползания. К чему унижаться попусту? Если Василий намерен его наказать, то накажет несмотря на все эти черепашьи маневры. Если же Сергей императору всё еще нужен, то нарушением этикета можно пренебречь.
Духарев поклонился и застыл в ожидании под негодующим взглядом препозита священных покоев[57]. Однако, так же как и в прошлый раз, никто не приказал страже, чтобы разложили наглого спафария, как положено, крестиком на полу. Добрый знак.
Вопреки традиции львы не зарычали и трон императорский к потолку не вознесся.
Хотя какая традиция? Он что, посол германский или принц дамасский? Из-за какого-то спафария механизмы ценные гонять?
– Подойди, – велел император.
Нацелил на Духарева пронзительные голубые глазки, помолчал, поскреб заросший черным волосом подбородок…
– Много полезного ты сделал для государства, спафарий Сергий, – обычным своим невыразительным глуховатым баритоном изрек повелитель Византии. – Повеление мое исполнил хорошо, так что следовало бы тебя вознаградить…
Духарев насторожился. Частица «бы» ему не понравилась. Может, не стоило ему задерживаться в империи после отплытия Владимира? С другой стороны, не исполни он вежливое пожелание Автократора – и результат был бы непредсказуем. Всевластный монарх запросто мог бы конфисковать всё духаревское имущество. И лишить его многочисленных, задорого купленных привилегий.
А торговля с Византией в настоящее время составляет почти две трети всех доходов торгового дома «Духарев и семья».
– Я мог бы одарить тебя новым титулом, – продолжал император, – но не может магистр римский служить при дворе скифского архонта. Я хотел сделать тебя магнатом, но узнал, что ты и так владеешь немалым капиталом, обширными землями, вдобавок часть из них – с правом податного и судебного иммунитета…
Тут Духарев насторожился еще больше, зная привычку византийских владык пополнять казну за счет богатеньких подданных. По принципу: было бы желание, а повод – найдется.
Желание точно было. Казна имперская пуста, как закрома вдовы после нашествия мытарей. Неудачная война с Булгарией, война гражданская… Правда, кое-что Василию досталось «в наследство» от побитых мятежников, но золотишка всё равно не хватало. Чтобы это понять, достаточно взглянуть на последнюю продукцию имперского монетного двора.
Василевс, похоже, заметил его беспокойство.
– Подойди ко мне ближе, светлейший муж, – велел он. И добавил уже совсем тихо: – Не бойся. Всё твое останется твоим.
И погромче:
– Зная твое богатство, я не стану награждать тебя деньгами и имуществом сверх того, чем уже наградил. Но оставить тебя без награды было бы несправедливо. Посему я дарую тебе привилегию… – Император выдержал паузу. – …Личную привилегию… Отныне ты… – еще одна пауза. – Получаешь право приветствовать Божественную императорскую власть так, как сделал это сегодня. Сиятельный, – движение пальца в направлении магистра приемов. – Позаботься о том, чтобы моя воля была зафиксирована. И еще я дарю тебе это… – Василий сделал знак уже логофету претория, и тот вложил в ладонь Духарева загодя приготовленный перстень с печаткой с рисунком, весьма похожим на тот, что ныне чеканили на золотых солидах: изображение Василия и его брата Константина, держащих Крест.
Именной, кстати. Вдоль краешка, тонкой искусной вязью: «Сергий, сын Иоанна, спафарий империи».
– Этот знак, – сказал император, – даст тебе беспрепятственный доступ во дворец и к моему паракимомену… – Имени василевс не назвал, что в очередной раз подтверждало слухи об опале незаконнорожденного сына императора Романа Лакапина. – А при необходимости… – василевс сделал очередную многозначительную паузу, – …и выше. Доволен ли ты наградой, спафарий Сергий?
– О да, Божественный! – Духарев поклонился и прижал к груди покоящийся в кулаке перстень, который, правда пока чисто теоретически, давал ему право доступа к дверям императорских покоев. А при необходимости – и за них.
Неслыханная честь для византийца, не входящего в состав родовой имперской знати, пусть даже и носившего титул спафария… Награда, не стоившая василевсу Василию и ломаного гроша.
Аудиенция окончена. Пятясь (права поворачиваться к василевсу спиной даровано не было), Духарев покинул Тронный зал. И самостоятельно (!) двинулся к выходу. Впрочем, исчезновению спутников-этериотов он уже не удивился. Уж с его-то нынешним «уровнем допуска» свободное перемещение по Большому Дворцу – сущие пустяки.
Тем не менее воспользоваться дарованной привилегией Сергей не поспешил.
Напротив, в кратчайшие сроки упаковал вещички, поднял на крыло, вернее, на палубы, дружину и оставил за кормой гостеприимные пристани Золотого Рога.
Перстень, естественно, увез с собой. Любой ромейский чин за пределами империи при виде этой вещички расстелется перед Духаревым, как прикроватный коврик. Так что – пригодится.
Часть третья. Честь и крепость
Глава первая. Честь княгини Рогнеды
Духарев оказался в Киеве всего лишь на пару недель позже, чем Владимир. Это потому, что великий князь возвращался не самой короткой, а самой продуманной дорогой. Не упустил возможности прогуляться по юго-восточным территориям: показать подданным свою крепкую и удачливую гридь. Пусть трусливые устрашатся, а храбрые – обзавидуются. И поучаствуют в конкурсе на место в княжьей дружине.
По дороге изрядная часть Владимирова войска разошлась. Ушли домой те из хузар, что не жили близ Киева. Ушли степняки.
К тому времени, как показались впереди киевские стены, войско победителей существенно уменьшилось, зато ушедшие понесли по всей земле Владимировой новости: о том, что поход был успешен не менее, чем во времена Олеговы. О том, что добычу взяли немалую. И о чудесах, что видели на земле ромеев. И еще о том, что принял сам великий князь и многие из его гриди Веру Христову.
Последнему радовались немногие. Но и огорчались не особо. Ждали: прибавится теперь к Перуну, Сварогу, Волоху и прочим еще и ромейский бог. Что ж в этом плохого?
Но Владимир был настроен серьезно.
Через три дня по возвращении, вдоволь попировав с походной и остававшейся в городе дружиной, великий князь собрал всех своих: бояр, воев, тиунов, гостей торговых, – всех, кого с дедовских времен принято было называть княжьей русью, и заявил им прямо: принятие новой веры – дело добровольное. Но тем, кто не примет Веру Христианскую, с ним, Владимиром, более не быть. Потому что намерен он, Владимир, привести землю свою и людей ее к великой славе и силе, что возможно лишь под покровительством Иисуса Христа. А кому с великим князем не по пути, тот может отправляться своей дорогой.
Бунта великий князь не боялся. Верил, что Бог – с ним. Да и земная сила – на его стороне. Большая часть гриди, что ходила с ним в Византию, – теперь христиане. Большая часть воевод – тоже. Но и не сказать что не было таких, кто – воспротивился. И так вышло, что новая вера едва не стоила Владимиру жизни…
* * *
– Слыхала я: ты новую жену берешь? – спросила Рогнеда.
– Завтра поговорим, – сонно пробормотал Владимир.
Великий князь лежал на спине, закрыв глаза. Рука покоилась на мягком теплом животе жены, обнаженном задравшейся исподницей. Тело Владимира пребывало в приятном утомлении, сознание медленно погружалось в дрему.