* * * Друнгарию Ираклию было не до плясок. И вино у него в бокале – намного хуже, чем то, которым угощал братьев Серегеичей Лохав. А уж о закуске и говорить нечего. Хотя простые ромейские моряки совершенно справедливо завидовали и друнгарию, и прочим командирам. Потому что уже забыли, когда наедались досыта. Проблемы херсонских купцов не шли ни в какое сравнение с бедами, грозившими непобедимой ромейской армаде. На флотилии заканчивались припасы. И вода. Но запасы воды еще можно было восполнить, а вот с пищей было совсем туго. Всё, что не успели попрятать жители фемы Таврика, отняли россы. Сошедших на берег ромеев встречали пустые селения… Или те же банды россов. Впрочем, если на берегу замечали воинов Владимира, то высадка отменялась. Скифы конкуренции не терпели. Друнгарий, пользуясь тем, что ему дозволено находиться в городе, попытался добыть провиант в Херсоне, но обращаться к Владимиру он посчитал неправильным. Может, и зря, потому что верные византийские подданые, херсонские стратиг и протевон, коим полагалось обеспечивать имперский флот всем необходимым, Ираклию отказали, сославшись на то, что в настоящий момент Херсон не является византийским городом, а коварно захвачен россами. Более того, ограблен дочиста, и помочь друнгарию никак невозможно. Нечем. Вранье. Но принудить негодяев у друнгария не было никакой возможности. Управлял городом, действительно, архонт россов, и в дела херсонской общины, тем более во взаимоотношения ее с имперским друнгарием, Владимир не вмешивался. Вождь россов вполне удовлетворился выплатой контрибуции и регулярными поставками провианта. Выходило, что для захватчиков у херсонитов продовольствие было, а для друнгария – нет. Обратиться напрямую к херсонским купцам Ираклий не мог – после показательной казни их посланца. Оставалось попробовать купить что-то на рынке, на общих основаниях, но торговцы заламывали такие цены, будто в городе голод. Трудно будет объяснить подобные расходы в Константинополе. Там сразу заподозрят, что друнгарий деньги попросту украл. Единственный вариант – покупать у рыбаков свежую рыбу. Но и тут возникла проблема. Рыбаки старались держаться от имперского флота подальше, ведь поначалу платить за улов им никто не собирался. Зачем платить, если можно отнять? Если морякам станет нечего есть, то поднимется бунт. И опять виноватым окажется Ираклий. Друнгарий почти пожалел о том, что повесил купчика. Ведь с ним можно было договориться о поставках продовольствия по правильным ценам в обмен на свободный проход мимо имперских дромонов. Но, стоило лишь представить, как выглядело бы подобное соглашение в интерпретации врагов друнгария, и сразу становилось понятно: правильно повесил. Требование Владимира ушло в Константинополь две недели назад. Пять самых быстрых кораблей сопровождали гонца. Что ответит Автократор? И когда? Выгадывая время, друнгарий отправил обратно часть флота и почти всё войско вместе со страшно недовольным комитом. Пусть себе злится. Воевать на суше с Владимиром бессмысленно, а на море россы драться не станут. Владимир ясно выразил свое желание. Не война, а Порфирогенита. Сообразив, что самому решить проблему не удастся, друнгарий, скрепя сердце, обратился за помощью к имперскому магистру. Формально тот и сам должен был помочь, но выручать друнгария не рвался. Зато можно не сомневаться: донесет Богопочитаемому о любой оплошности друнгария. Впрочем, именно людям магистра удалось купить немного зерна. И сотню бочек вина. Скверного (в этом друнгарий убедился лично) и невероятно дорогого. Зато, когда вино стали добавлять в воду, настроение моряков немного улучшилось. А чуть позже именно магистр выпросил у архонта россов разрешение для ромеев – сходить на берег. Малыми группами. Не больше пятидесяти человек за раз. И снова едва не вспыхнул бунт. На двух кораблях началась резня за право встать на твердую землю. И одному лишь Господу известно, сколько еще ждать ответа из Константинополя на требование архонта россов. А ведь еще пара недель – и людям друнгария придется жрать собственные ремни… Глава десятая, в которой великий князь берет себе нового исповедника – Ты хотел помочь нам, божий человек, – сказал Владимир. – И ты заслужил награду. Проси – не откажу! У великого князя наконец нашлось время, чтобы принять того, кто рассказал русам о водопроводе. Честно сказать, Владимир о булгарском священнике попросту забыл. Но Богуслав напомнил. Так что теперь, при большом скоплении народа, своих и чужих, великий князь Владимир торжественно принимал божьего человека, предавшего город, в котором жил. Интересно, почему? – Если я попрошу тебя изгнать от себя ромеев, хакан, ты наверняка откажешь, – заявил Настас. Он говорил с великим князем почти как с равным. Гордо выпрямившись, не опуская глаз. Однако Владимиру это понравилось. И то, что священник свободно говорил на словенском, – тоже. – Ромеев не изгоню, – покачал головой Владимир. – Но я желаю знать, за что ты так их ненавидишь, священник, и почему, ненавидя, живешь в их городе? Настас вздохнул. Рассказывать ему не хотелось, но отказать князю он не рискнул. – Мой отец был настоятелем церкви Святого Николая, что стояла близ Доростола. Ромеи пришли на нашу землю. Они называли нас еретиками и богумилами, хотя это была ложь. Они убили отца и многих из паствы, а церковь разграбили. Достаточно ли этого для ненависти? – Господь наш велел прощать, – заметил Владимир. – Я простил, – кротко произнес Настас. – Я простил им убитых тогда, когда истекал кровью у Царских врат и думал, что тоже умру. Но Господь не дал мне этой благой участи. Я живу и помню. И скажу тебе так, хакан русов: врагов можно и должно прощать, но хула на Господа нашего не прощается. Вот почему я живу здесь, среди ромеев. Чтобы напоминать тем, кто забыл: имя их – ложь! И потому, раз уж ты обещал мне награду, то я прошу тебя, хакан, лишь об одном. Сделай меня своим исповедником! Как знать, не для этого ли Господь сохранил тогда мою ничтожную жизнь? И умолк, ожидая ответа. Владимир мог сурово наказать его за дерзость. Однако Настас не боялся. Жизнь его – в Руке Божьей, так чего же бояться? – Я собирался одарить тебя по-княжьи, – после небольшой паузы произнес Владимир. – Но забыл, кто ты. Ты напомнил мне, и, надеюсь, Иисус простит мне мой грех. Отныне ты – мой, отец Настас. И повелеваю тебе и впредь заботиться о душе моей и об искуплении грехов моих. Я возьму тебя с собой, отец Настас. Тебя и всех, кого ты позовешь с собой. Я дам вам кров, а для тебя построю в Киеве церковь не худшую, чем та, которую разорили ромеи в Булгарии, – и, перехватив ненавидящий взгляд стратига Михаила, обращенный на булгарина, сказал: – Воевода Богуслав! Пусть десяток дружинников неотлучно пребывают при отце Настасе и оберегают его так же, как оберегали бы меня. – Ты хорошо держался, – похвалил Богуслав Настаса, когда аудиенция закончилась. – Надеюсь, ты окажешься лучшим исповедником для нашего князя, чем епископ-ромей. А уж мы позаботится о том, чтобы ты тоже когда-нибудь стал епископом. – Я служу только Богу, – Настас, задрав голову, попытался поймать взгляд Богуслава, но тот смотрел не на священника, а по сторонам. Чужой город – опасное место, даже если на тебе добрый доспех. А уж если старенькая ряса… Ничего, скоро они окажутся в доме Лохава. И там Настас будет в безопасности. О! А это что такое? Узкая улочка, ведущая к дому хузарина, оказалась полностью запружена бронными воями. Богуслав придержал коня. Правая рука – на оголовье меча, левая – знак десятнику, и дружинники тут же выдвинулась вперед, прикрыв священника щитами… К счастью, тревога оказалась ложной, а вои – знакомыми. Ближней гридью князь-воеводы Серегея. Батя приехал! – Морем? – удивился Артём. – И ромеи тебя пропустили? – Попробовали бы задержать, – улыбнулся Духарев. – Во-первых, я – спафарий империи, а во-вторых, у меня есть вот это! Сергей Иванович продемонстрировал именной перстенек с печаткой, изображавшей императоров Василия и Константина. – Кстати, Славка, ты в курсе, что ромеи – голодают? – И поделом! – заявил Богуслав при полном одобрении старшего брата. – Пришли нас бить – пусть теперь попостятся. И скажут спасибо своему воеводе. Редкий наглец. Князю нашему нагрубил. Жаль, что Габдулка его не прирезал! – Не уверен, что у бохмичи получилось бы, – возразил Духарев. – Друнгарий Ираклий умеет за себя постоять. Когда-то он с самим Цимисхием мечи скрещивал. Развлечения ради. – Вот! – воскликнул Артём. – Я сразу почуял, что он – боец! Наша стать, хоть и ромей! – Коли так, то ты с ним и потолкуй, – предложил Сергей Иванович. – Против него сейчас магистр да стратиг на пару играют. А друнгариевым морякам жрать нечего. Вот-вот с голодухи в драку полезут. А оно нам надо? Что великий князь сказал? Миром! Значит – миром. То есть – голодных надо накормить. Не бесплатно, разумеется, но по разумной цене. А договариваться, Артёмище, будешь ты. Как воин с воином. Друнгарий флота, который должен нам жизнь, никогда не бывает лишним. – Сделаю, бать, – кивнул Артём. – Ты лучше скажи: как Илюха? – Худо Илюхе, – враз помрачнел Сергей Иванович. – Похоже, быть ему калекой. Что могли – всё сделали. Бесполезно. – Вот же беда, – вздохнул Артём. – Каким славным воином мог стать. Что за злая судьба у отрока! – Была бы злая, он бы тебя не встретил, – возразил Богуслав. – Ты ему новую жизнь подарил. И неплохую жизнь. – Не хорони его! – рассердился Артём. – Он жив. А жить можно и без ног. И неплохо жить! Богуслав пристально посмотрел на брата, и тот смутился. Он тоже понимал, что это – не жизнь. Для Ильи – уж точно. – В здешней церкви мощи есть, – после паузы проговорил Богуслав. – Святого Климента останки. Говорят, чудотворные. Может, привезти сюда Илью? – А может, мощи – в Киев? – сумрачно произнес Артём. Он верил в Бога, но в чудеса – нет. Просто так сказал. Но Богуслав загорелся: – Я поговорю с великим князем! – Поговори, – равнодушно отозвался Артём. Эх, Илья, Илья! Вот же беда какая… – А сам он как? – спросил Богуслав. – Держится? – Старается, – ответил Духарев. – Попросил в Морове его оставить. Я ему в опекуны у Устаха Кулибу выпросил. Помнишь Кулибу, Славка? – А то! – ухмыльнулся Богуслав. – Такой кулак разве забудешь? – Кулиба не Кулиба, а сидеть сиднем в избе такому, как Илюха, – ой тяжко! – мрачно произнес Артём. – Захиреет он. – А кто сказал – сиднем? – даже обиделся Сергей Иванович. – Еще скажи – в лёжку лежать! Ужель я о сыне своем названом не позабочусь? Зачем тогда было его в род брать?