– Дорогой мой, – сказал Альбер, – вы удостоили меня таким взглядом, что мне хочется потребовать у вас удовлетворения. – Я готов вам его дать, если ваша идея действительно так хороша, как вы утверждаете. – Слушайте. – Слушаю. – Коляску достать нельзя? – Нельзя. – И лошадей тоже? – Тоже. – Но можно достать телегу? – Может быть. – И пару волов? – Вероятно. – Ну так вот, дорогой мой! Это нам и нужно. Я велю разукрасить телегу, мы оденемся неаполитанскими жнецами и изобразим в натуре знаменитую картину Леопольда Робера. Если, для большего сходства, графиня согласится надеть костюм крестьянки из Поццуоли или Сорренто, маскарад будет еще удачнее; она так хороша собой, что ее непременно примут за оригинал «Женщины с младенцем». – Ей-богу, – воскликнул Франц, – на этот раз вы правы, и это действительно счастливая мысль. – И самая патриотическая, она воскрешает времена наших королей-лодырей! А, господа римляне, вы думали, что мы будем рыскать по вашим улицам пешком, как лаццарони, только потому, что у вас не хватает колясок и лошадей! Ну, так мы их изобретем! – И вы уже поделились с кем-нибудь этим гениальным изобретением? – С нашим хозяином. Вернувшись из театра, я позвал его сюда и изложил ему свои желания. Он уверяет, что нет ничего легче; я хотел, чтобы волам позолотили рога, но он говорит, что на это нужно три дня: нам придется отказаться от этой роскоши. – А где он? – Кто? – Хозяин. – Отправился за телегой. Завтра, может быть, уже будет поздно. – Так он даст нам ответ еще сегодня? – Я его жду. В эту минуту дверь приоткрылась, и показалась голова маэстро Пастрини. – Permesso?[30] – спросил он. – Разумеется, можно! – воскликнул Франц. – Ну что? – спросил Альбер. – Нашли вы нам телегу и волов? – Я нашел кое-что получше, – отвечал хозяин, по всей видимости, весьма довольный собой. – Остерегитесь, дорогой хозяин, – сказал Альбер, – от добра добра не ищут. – Ваша милость может положиться на меня, – самоуверенно отвечал маэстро Пастрини. – Но в чем же все-таки дело? – спросил Франц. – Вы знаете, что граф Монте-Кристо живет на одной площадке с вами? – Еще бы нам этого не знать, – сказал Альбер, – по его милости мы теснимся здесь, как два студента из Латинского квартала. – Он узнал о вашей неудаче и предлагает вам два места в своей коляске и два места в окнах, снятых им в палаццо Росполи. Альбер и Франц переглянулись. – Но можем ли мы принять предложение человека, которого мы совсем не знаем? – сказал Альбер. – Кто он такой, этот граф Монте-Кристо? – спросил Франц. – Сицилийский или мальтийский вельможа, точно не знаю, но знатен, как Боргезе, и богат, как золотая жила. – Мне кажется, – сказал Франц Альберу, – что, если верить маэстро Пастрини, такой человек, как этот граф, мог бы пригласить нас иначе, чем… В эту минуту в дверь постучали. – Войдите, – сказал Франц. Лакей в щегольской ливрее остановился на пороге. – От графа Монте-Кристо барону Францу д’Эпине и виконту Альберу де Морсеру, – сказал он. И он протянул хозяину две визитные карточки, а тот передал их молодым людям. – Граф Монте-Кристо, – продолжал лакей, – просит вас позволить ему как соседу посетить вас завтра утром; он хотел бы осведомиться у молодых господ, в котором часу им будет угодно принять его. – Ничего не скажешь, – шепнул Альбер Францу, – все сделано как подобает. – Передайте графу, – отвечал Франц, – что мы сами будем иметь честь нанести ему первый визит. Лакей вышел. – Состязание на учтивость, – сказал Альбер, – вы правы, маэстро Пастрини, ваш граф Монте-Кристо очень воспитанный человек. – Так вы принимаете его предложение? – спросил Пастрини. – Разумеется, – отвечал Альбер, – но, признаюсь, мне жаль нашей телеги; и если бы окно в палаццо Росполи не вознаградило нас за эту потерю, то я, пожалуй, остался бы при своей первоначальной мысли. Как вы думаете, Франц? – Признаюсь, и меня соблазнило только окно в палаццо Росполи, – ответил Франц. Предложение двух мест у окна в палаццо Росполи напомнило Францу подслушанный им в Колизее разговор между незнакомцем и транстеверинцем. Если человек в плаще, как предполагал Франц, был тем же самым лицом, чье появление в театре Арджентина так заинтриговало его, то он, несомненно, его увидит, и тогда ничто не помешает ему удовлетворить свое любопытство. Франц заснул поздно. Мысли о незнакомце и ожидание утра волновали его. В самом деле, утром все должно было разъясниться; на этот раз таинственный хозяин с острова Монте-Кристо уже не мог ускользнуть от него, если только он не обладал перстнем Гигеса и благодаря этому перстню способностью становиться невидимым. Когда Франц проснулся, еще не было восьми часов. Альбер, не имевший причин с нетерпением ждать утра, крепко спал. Франц послал за хозяином. Тот явился к нему и раскланялся с обычным подобострастием. – Маэстро Пастрини, – сказал Франц, – если не ошибаюсь, на сегодня назначена чья-то казнь? – Да, ваша милость, но если хотите, чтобы я достал вам окно, то теперь уже поздно. – Нет, – возразил Франц, – впрочем, если бы я очень хотел увидеть это зрелище, я, вероятно, нашел бы место на Монте-Пинчо. – О, я думаю, что ваша милость не пожелали бы смешиваться с чернью, которая всегда переполняет Монте-Пинчо. – Всего вернее, что я не пойду, – сказал Франц, – но мне хотелось бы иметь некоторые сведения. – Какие? – О числе осужденных, об их именах и о роде казни. – Ничего нет легче, ваша милость. Мне как раз принесли tavolette. – Что такое tavolette? – Это деревянные дощечки, которые развешиваются на углах улиц накануне казни: на них наклеены имена преступников, их преступления и способ казни. Это своего рода просьба к верующим помолиться богу о ниспослании виновным искреннего раскаяния. – И вам приносят эти tavolette, чтобы вы присоединили ваши молитвы к молитвам верующих? – спросил Франц с оттенком недоверия. – Нет, ваша милость; я условился с наклейщиком афиш, и он приносит их мне так же, как приносит театральные афиши, чтобы мои гости были осведомлены на случай, если бы кто-нибудь из них пожелал присутствовать при казни. – Вы очень предупредительны! – сказал Франц.