Все взгляды обратились на Эдмона, который в сильном волнении, но сохраняя достоинство, выступил вперед и сказал: – Я. Что вам угодно? – Эдмон Дантес, – сказал комиссар, – именем закона я вас арестую! – Арестуете? – переспросил Эдмон, слегка побледнев. – За что вы меня арестуете? – Не знаю, но на первом допросе вы все узнаете. Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, – не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная. Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может. Он просил, умолял. Слезы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание. – Успокойтесь, сударь! – сказал он. – Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят. – Что это значит? – спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивленным. – Я почем знаю! – отвечал Данглар. – Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь. Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез. Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдернула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память. – Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? – сказал он хрипло. – В таком случае горе тому, кто ее затеял, – в ней веселого мало. – Да нет же! – воскликнул Данглар. – Ведь ты знаешь, что я разорвал записку. – Ты не разорвал ее, – сказал Кадрусс, – а бросил в угол, только и всего. – Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян. – Где Фернан? – спросил Кадрусс. – Почем я знаю? – отвечал Данглар. – Верно, ушел по своим делам. Но чем заниматься пустяками, пойдем лучше поможем несчастному старику. Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат. – Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, – сказал он. – О, разумеется, я готов поручиться! – подхватил подошедший Данглар. Дантес спустился с лестницы. Впереди него шел комиссар, по бокам – солдаты. Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель. – Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! – закричала Мерседес, выбегая на галерею. Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул: «До свидания, Мерседес!» – и исчез за углом форта Св. Николая. – Подождите меня здесь, – сказал арматор, – я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями. – Поезжайте, – закричали все в один голос, – поезжайте и возвращайтесь поскорее! После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние. Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погруженные каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, пораженные одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия. В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул. Случайно на соседний стул опустилась Мерседес. Фернан невольно отодвинул свой стул. – Это он! – сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца. – Не думаю, – отвечал Данглар, – он слишком глуп; во всяком случае, грех на том, кто это сделал. – Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, – сказал Кадрусс. – Ну, знаешь! – ответил Данглар. – Если бы пришлось отвечать за все то, что говоришь на ветер! – Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову! Между тем гости на все лады истолковывали арест Дантеса. – А вы, Данглар, – спросил чей-то голос, – что думаете об этом? – Я думаю, – отвечал Данглар, – не провез ли он каких-нибудь запрещенных товаров. – Но вы, Данглар, как бухгалтер, должны были бы знать об этом. – Да, конечно, но бухгалтер знает только то, что ему предъявляют. Я знаю, что мы привезли хлопчатую бумагу, вот и все; что мы взяли груз в Александрии у Пастре и в Смирне у Паскаля; больше у меня ничего не спрашивайте. – О! Теперь я вспоминаю, – прошептал несчастный отец, цепляясь за последнюю надежду. – Он говорил мне вчера, что привез для меня ящик кофе и ящик табаку. – Вот видите, – сказал Данглар, – так и есть! В наше отсутствие таможенники обыскали «Фараон» и нашли контрабанду. Мерседес этому не верила. Долго сдерживаемое горе вдруг вырвалось наружу, и она разразилась рыданиями. – Полно, полно, будем надеяться, – сказал старик, сам не зная, что говорит. – Будем надеяться! – повторил Данглар. «Будем надеяться!» – хотел сказать Фернан, но слова застряли у него в горле, только губы беззвучно шевелились. – Господа! – закричал один из гостей, стороживший на галерее. – Господа, карета! Моррель! Он, наверное, везет нам добрые вести! Мерседес и старик отец бросились навстречу арматору. Они столкнулись в дверях. Моррель был очень бледен. – Ну что? – спросили они в один голос. – Друзья мои! – отвечал арматор, качая головой. – Дело оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали. – О, господин Моррель! – вскричала Мерседес. – Он невиновен! – Я в этом убежден, – отвечал Моррель, – но его обвиняют… – В чем же? – спросил старик Дантес. – В том, что он бонапартистский агент. Те из читателей, которые жили в эпоху, к которой относится мой рассказ, помнят, какое это было страшное обвинение. Мерседес вскрикнула; старик упал на стул. – Все-таки, – прошептал Кадрусс, – вы меня обманули, Данглар, и шутка сыграна; но я не хочу, чтобы бедный старик и невеста умерли с горя, я сейчас же расскажу им все. – Молчи, несчастный! – крикнул Данглар, хватая его за руку. – Молчи, если тебе дорога жизнь. Кто тебе сказал, что Дантес не виновен? Корабль заходил на остров Эльба, Дантес сходил на берег, пробыл целый день в Порто-Феррайо. Что, если при нем найдут какое-нибудь уличающее письмо? Тогда всех, кто за него заступится, обвинят в сообщничестве. Кадрусс, с присущим эгоизму чутьем, сразу понял всю вескость этих доводов; он посмотрел на Данглара растерянным взглядом и, вместо того чтобы сделать шаг вперед, отскочил на два шага назад. – Если так, подождем, – прошептал он. – Да, подождем, – сказал Данглар. – Если он невиновен, его освободят; если виновен, то не стоит подвергать себя опасности ради заговорщика. – Тогда уйдем, я больше не в силах оставаться здесь. – Пожалуй, пойдем, – сказал Данглар, обрадовавшись, что ему есть с кем уйти. – Пойдем, и пусть они делают как знают… Все разошлись. Фернан, оставшись опять единственной опорой Мерседес, взял ее за руку и отвел в Каталаны. Друзья Дантеса, со своей стороны, отвели домой, на Мельянские аллеи, обессилевшего старика. Вскоре слух об аресте Дантеса как бонапартистского агента разнесся по всему городу. – Кто бы мог подумать, Данглар? – сказал Моррель, нагнав своего бухгалтера и Кадрусса. Он спешил в город за новостями о Дантесе, надеясь на свое знакомство с помощником королевского прокурора, г-ном де Вильфором. – Кто бы мог подумать? – Что вы хотите, сударь, – отвечал Данглар. – Я же говорил вам, что Дантес без всякой причины останавливался у острова Эльба; эта остановка показалась мне подозрительной. – А вы рассказывали о ваших подозрениях кому-нибудь, кроме меня? – Как можно, – прибавил Данглар вполголоса. – Вы сами знаете, что из-за вашего дядюшки, господина Поликара Морреля, который служил при том и не скрывает своих мыслей, и вас подозревают, что вы жалеете о Наполеоне… Я побоялся бы повредить Эдмону, а также и вам. Есть вещи, которые подчиненный обязан сообщать своему хозяину и строго хранить в тайне от всех других. – Правильно, Данглар, правильно, вы честный малый! Зато я уже позаботился о вас на случай, если бы этот бедный Дантес занял место капитана на «Фараоне».