Когда плаваешь в кругосветном путешествии, которого так долго ждал, то станешь ли расстраиваться, если узнаешь, что кто-то из других пассажиров страдает страшной морской болезнью? Тем более, если пассажиров этих на палубе ты не видишь, а о том, каково им, можешь лишь догадываться. Максимум, что ты отмечаешь – это некий прилив нейтрально-равнодушного сочувствия, потому что сочувствие это не чуждо тебе в принципе и ты, возможно, читал, в каких случаях надлежит его испытывать. Нет, он не думает уходить от Нины. Оттого ли, что я не звала его вернуться ко мне? Или может, для познания наших с ним новоявленных радостей это попросту ненужно. Они «гражданские» или как их там еще, а мы любовники. Я врастаю в это сразу, стремительно и незаметно, поэтому самой мне поначалу кажется, что мне плевать. — Не ожидала от тебя. Ты ж поощряешь многоженство, — талдычит мне Каро. — Я поощряю исполнение собственных желаний, — возражаю я. Которые совпадают с его желаниями. Оттого нам с ним так хорошо, как это ни парадоксально. ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ Не быть козой — Ну, что думаешь? – спрашиваю. — Нормально, — говорит Рик. – Должно получиться. — Поможешь?.. Он только смотрит, осклабившись. Рик приехал вместе со мной на новый объект. Отсюда я могла бы помахать рукой маме на работу. Мало того – новый объект напрямую связан с маминой работой. Маминой школе не хватает помещений. Вернее, будет не хватать, когда корона устаканится, и все ученики вернутся. В городском сенате им дают опустевшее соседнее здание, в котором до короны размещался развлекательный центр. Школе даже выделяют средства на ремонт здания, который нужно будет провести до возвращения учеников. Вернее, это ремонт с элементами крупномасштабного перестраивания. Проектирует официально наш Аквариус. Не все у нас в восторге от этого проекта, мол, браться за заказы городской администрации – дело бесперспективное. Я перед своими не афиширую, что речь тут идет о школе моей мамы – просто берусь за дело. Понимаю, что на поддержку со «школой», как я называю проект, рассчитывать не придется, зато придется перерабатывать. Что ж, мне не привыкать. Маме решила о своем участии помалкивать, пока не обозначится продвижение. Она замечает, что я стала еще больше работать. Я лишь терпеливо выслушиваю ее пророчества, что, мол, мой трудоголизм до хорошего не доведет. Мне никто не помогает, зато и не контролирует никто. Мне обещал свою поддержку Рик, на деле же я раздаю заказы на разные подряды его знакомым фирмам, в том числе, Аднану и его бригаде. Говорит с ними, в основном, он. Делать, вроде, что-то делают. Главное, ремонт на месте не стоит. Что меня дернуло подключить его? Своего рода энтузиазм. Будто запал какой, зажженный от искры наших встреч. Пока у меня нет причин сожалеть о том, что дала ему загореться, этому энтузиазму. Он рассказывает мне и о своих делах. Смеюсь, что на данный момент они у него сплошь «черные», то бишь, «левые». Светиться-легализоваться, мол, ему нельзя. «Нельзя» — подначиваю я, — «как же. Да ты просто бабло экономишь – смотри, доэкономишься. И когда таким жадным заделался?..» Может, Нина деньги тянет?.. Тачку-то, поди, на твои купили... Нет, Нину не вспоминаю, будто умерла она. Просто ковыряю его, мол, как это он не боится проверок, ревизий, да налоговой, в конце концов. Он неизменно отшучивается, что дела его сейчас сплошь маленькие, не дела даже – делишки. «Все бабки в них пихаю». «А ну как – заложат?» — сомневаюсь я. «Подсмотрит кто-нибудь в округе». «Не заложат, там все в округе мои знакомые или подмазанные мной». Принимаю и это за шутку. На самом деле он лазит где-то по краю, ему прет до поры-до времени. Но раз он сам не парится, я тоже отношусь к его «делишкам» с неким насмешливо-огрубелым пофигизмом. Своей огрубелостью этот пофигизм напоминает мне некоторые его повадки и предпочтения в постели, на которые не жалуюсь, потому что меня и саму штырит от них. Довольно бодро продвигается перестраивание «школы». Меня осторожно похваливает Мартин. Похваливает и ни о чем не спрашивает. Он не может не догадываться, что этот мой проект «школа» — левак, только другой расфасовки. Но на «школе» висит табличка Аквариуса, все, кому не лень, табличку эту видят и значит, хорошо, если идет хорошо. Вон, оплату услуг по координации проекта нам же начислят, не кому-нибудь же. Ну, и реклама нашей фирмы, конечно. *** Невероятно, но факт: нам дают Йеноптик. Вернее, Йеноптик дает нам себя. Может, помогли аудиенции тет-на-тет с энергетиком. Кстати, об энергетиках: поговаривают, что Йонасу скоро «разрешат» Карре-Ост. Мы же с Мартином вот-вот примем «Фриду», а Бланкенбург... приняли уже. Не вру. Лишь ставлю Мартина в известность, что это был первый и последний вокзал в моей карьере. Мартин кивает и соглашается для виду, но без промедления ставит меня на новый вокзал – супервайзером. Главное меня туда впихнуть, дальше – вопрос техники. Глядишь – осяду в проекте, и сама уходить раздумаю. Гад, конечно. Скучать и в целом не приходится. Я и раньше не прятала на работе наших с Риком «дел», правда, тогда никто этими делами и не интересовался. А теперь я просто во всеуслышание созваниваюсь с ним по проекту «школа». Мне почти смешно: Рик, паразит, конечно, постепенно меня подготавливал, рассказывая про свои «делишки». Да и я тоже хороша: не только по «школе» с ним завязываюсь – обсуждаю с ним идеи для новых проектов. Будто не знаю, чем такое может кончиться. Будто мне мало дел с ним. — Конфет, я до сих пор охреневаю. В себя не могу прийти от того, что вы с ним снова вместе, — то и дело признается Рози. – И так. Вообще-то, когда она так говорит, у меня не хватает духу пояснить, что никакие мы не «вместе». Не хочется травмировать ее, а то она в последнее время что-то все расстраивается на мой счет. В один прекрасный момент мне надоедают ее аханья, и я так и заявляю: — Мы не вместе, а сами по себе. — Да? Так это называется? — Да. От этого так хорошо. Мы даже, когда встречаемся, не договариваемся насчет следующей встречи... — И до следующей встречи ты... ждешь его звонка? – упавшим голосом спрашивает Рози. — Не все так трагично. Да и когда мне ждать-то? Вон у меня сколько всего. У него, по-моему, тоже. — Ужас. Все гораздо хуже, чем я думала. — А что ты думала? — Что вы по пьяне решили тряхнуть стариной. На том и поставить точку. — Точку мы уже поставили, — усмехаюсь. – Это было в старом году. А теперь год у нас новый. И вообще, это как послесловие, а заканчивать послесловие можно и не торопиться – пусть себе будет, сколько будет. Рози только головой покачивает. Весьма странным образом ведет себя мама. Вернее, не того я от нее ожидала. Вернее, не ждала ничего – а от нее ничего и не слышно. Мама ни единым словечком не дает понять, если догадывается, что в моей жизни вновь появился Рик, поэтому я не знаю, что она обо всем этом думает. А Рик... у него-то вообще проблем нет. Только, гад такой, нет-нет да и вздыхает теперь, что я, мол, такая «охуительно сладкая» и ему, мол, охота «без противогаза» со мной, а я, мол, «каз-за», все «себе на уме пожизненно» да «залететь боюсь». Когда я не спешу его разуверять, что, мол, не боюсь, он не унимается: что ж я, мол, туплю, не перехожу на таблетки, выдумала, что мне от них и раньше было «не очень». Я подкалываю его, что на самом деле ему просто не хочется тратиться на презервативы, а про себя думаю, что презервативы может найти у него Нина, и ему неохота отбрехиваться потом. *** В общем, чтобы не быть «козой», записываюсь на консультацию насчет спирали. В больнице случайно встречаю выходящую из кардиологии маму. После ее тяжелой ангины с год тому назад у нее резко подскочила вероятность подхватить миокардит, и теперь ей приходится регулярно проходить ЭКГ и УЗИ сердца. — А ты мне не рассказывала, что тебе – сегодня, — начинаю было. — У тебя и своих дел хватает, — пожимает плечами мама. – Ты-то что тут делаешь? — В гинекологическое ходила на полугодовое обследование. — А почему здесь? – недоверчиво спрашивает мама. — Мой гинеколог такого не делает. У меня ж теперь гормоны... ну, перебои с месячными... с тех самых пор... – вру я. – Надо проверяться. — А ты мне не рассказывала про «гормоны» твои «месячные», – замечает мама, пристально меня разглядывая. Мягко объясняю ей, что это рутинная проверка и рассказывать там нечего, но мама все как-то подозрительно косится на меня. Пока идем на выход, до меня доходит, что в больничном крыле, из которого я только что к ней вышла, также расположен центр планирования семьи и репродуктивной медицины, и мама не только на меня смотрела, а еще и на таблички на стенах. Готовлюсь уже начать оправдываться, мол, я ж не туда ходила, но с удивлением замечаю, что мама не точит и не настаивает. На выходе звонит Рик. Вскоре он уже сажает нас к себе в машину. Мама и тут не задает вопросов, очевидно, боясь «спугнуть». Мама не знает, как у нас с ним все теперь. Наверно, думает, что «снова нормально», как если бы было нормально когда-то до этого. От этого в его машине, в их машине между нами тремя тоже становится нормально, обыденно и по-семейному даже. Да-да, а тут еще и мои «походы в детородный центр», думаю. И – мне только кажется или Рик поглядывает на меня с довольным видом и порывается спросить, как прошло?.. Абсурд и глюк, конечно. Но мне не хочется ни просвещать маму насчет ее заблуждений, ни грустить от того, как оно все на самом деле. Наоборот, мне даже абсурдно-весело становится. Не истерически весело, а спокойно весело. — Слушайте, а давайте на стройку заедем? – предлагаю им обоим в порыве своего этого веселья. Рик сразу догадывается, о какой стройке речь, мама ни о чем не подозревает, но сохраняет невозмутимый вид и дает понять, что можем и заехать, мол, она никуда не торопится. Есть у моей мамы такая отличительная черта: не удивляться «при посторонних» и не показывать собственной неосведомленности, как будто чтобы не ударить в грязь лицом.