— Я знаю. Это ты меня прости. Но не мог я по-другому поступить, не мог Кристину не попытаться вернуть. Она мне жизнь спасла… — Адриан говорил. В нем-то ты уверен? Не боишься, что змею на груди пригрел? Он ведь Филиппу верой и правдой служил… — Если б он хотел меня убить, уже давно бы убил. А он помог мне. Это его жена мне тогда бежать помогла — Филипп ее за это убил. — Так Кристина или жена его? — нахмурился Милош. Пришлось поведать ему все с самого начала: как Кристина за ним к Филиппу пошла, как палача-маркиза подкупить пыталась и как увела обоих из зала, дав возможность Полине вытащить его, полуживого, с места казни. Милош внимательно слушал и хмурился, сознавая все отчетливее, все яснее, как несправедлив он был к Кристине. — Ей нужен врач хороший, — проговорил Милош, выслушав Этьена. — Не только хороший, но и надежный. Филипп наверняка не угомонится, искать будет… Немая девушка — слишком яркая примета. Нужно сохранить секретность. — Сохраним, не учи. Что дальше-то с ней делать собираешься? Ты же понимаешь, что рано или поздно… — Милош, закрыли тему. Давай не будем ругаться. «Давай не будем ругаться…» Милош только головой покачал — ничуть не изменился, паршивец. Как будто не понимает, что рано или поздно встанет вопрос ребром, и придется ему оставить свою Кристину! Но ладно, «не будем ругаться…» Время есть пока еще, авось Этьен и сам придет к верному решению. И все же Милош хмурился. А Этьен смотрел на него украдкой и опять чувствовал себя виноватым. — Милош, ну скажи, неужели ты никогда не любил? — вдруг негромко вздохнул наследник. На какую-то долю секунды лицо Милоша дрогнуло от неожиданного вопроса. — Не любил? — после недолгой паузы слабая улыбка коснулась губ Милоша. — Ну почему же? Любил. Неожиданно. Взгляд Этьена устремился на морщинистое лицо друга. — Расскажешь? — Да что тут рассказывать, — пожал плечами Милош. — Ей не до любви моей было, она… Она над Филиппом как птица над птенцом тряслась. — Над Филиппом? Девушка-служанка, заменившая Филиппу мать? — Да. Герда. Хорошая была девушка, а я сгубил ее… «Любовью» своей. — Как это? — А так. Филиппу лет десять тогда было… Ренарду жеребца подарили — белоснежного красавца, а ему же кроме Алмаза и не нужен был никто — ну вот и отдал он жеребца Филиппу. В тот день Герда с Филиппом поехали кататься в лес… Для Снежка это была первая выездная прогулка. Мне бы, дураку, ему больше внимания уделить — молодой все-таки, необъезженный как следует… А я для Герды коня готовил, перед ней покрасоваться хотел. В общем, напугало Снежка что-то — понесся как бешеный… Куда там десятилетнему ребенку справиться! А там даже не лес — так, рощица… Зато овраги будь здоров. Герда за Филиппом помчалась, за рощицей только догнала, наперерез им бросилась… Снежка остановила, а сама… Конь под ней оступился. Когда Герду со дна оврага подняли, она уже мертвая была. Я до сих пор корю себя в ее смерти — она жива была бы, если б я Снежка как следует подготовил, а не дурью маялся б. Нельзя разум терять, Этьен! Цена ошибки может оказаться слишком высокой. А ты теряешь… И собой рискуешь, и Кристиной своей… — А если б она жива была… Если б на месте Кристины оказалась — ты бы тоже так трезво мыслил бы? — Наверно, нет. Наверно, тоже б рвался в бой… Только посуди сам, чем ваша любовь обернулась? Ты едва не погиб, а что с Кристиной твоей стало? Если б не ваша «любовь», и ты бы цел был, и Кристина твоя жила б себе спокойненько и бед не знала бы. — Ты серьезно? — горько рассмеялся Этьен. — Спокойненько? Рядом с Филиппом?! — Да, спокойно! Она бы не попала к Филиппу, если б ты не потащил ее с собой! Спас девушку — молодец! Но надо было сразу определить ее куда-нибудь, пусть даже здесь, в Абервике, а не тащить в свой дом и, тем более, в свою постель! А у вас любовь, видите ли! Только тебя из-за нее едва не убили, а Кристина твоя хоть и жива, да только неизвестно, что она сама предпочла бы: жизнь такую или все-таки смерть. — Меня не из-за нее убивали! И если б не Кристина, я с тобой сейчас здесь не разговаривал бы! А Кристину из этого ада я вытащу. Я все сделаю для нее, Милош! — Сделаешь. Конечно, сделаешь! А потом что? Потом куда ты ее денешь? — Да никуда я ее девать не собираюсь — она со мной останется. Я женюсь на ней, Милош, и это не обсуждается. Смирись. — Да ты совсем рехнулся, что ли? — Да, я рехнулся! — оборвал Этьен. — И перестань мне указывать, что я должен делать, а что нет. Отец перед смертью мне тоже кое-что «шепнул», и сейчас я предпочту воспользоваться его советом, а не твоими нравоучениями. Кристина будет моей женой. И мне плевать, кто и что об этом подумает! Милош, я прошу тебя, давай не будем ссориться. Я люблю ее, понимаешь? Не нужны мне другие женщины — она одна нужна мне! И кому, как не ренардистке, быть моей женой? Смирись, Милош. Ты же сам видел, к чему привела женитьба отца на нелюбимой женщине! Ты же не хочешь, чтобы все повторилось? Вот и я не хочу. Все, закрыли эту тему. Раз и навсегда. Глава 65 Потянулись дни спокойные, мирные… Окутанная заботой, днем Кристина успокаивалась. А по ночам к ней вновь приходили кошмары, и она просыпалась в холодном поту, жалась к просыпающемуся вместе с ней Этьену и тихо плакала на его плече — все казалось ей, что ничего еще не закончилось, что бродит по свету, ищет их Зверь; Кристина просыпалась и долго всматривалась в безмятежную темноту, боясь, что лунный свет обнажит очертания ненавистного венценосца — здесь, на краю Риантии, в далеком Абервике. Дошло до того, что однажды она не выдержала, спустилась на кухню и, выгадав момент, когда ее никто не видит, утащила нож — он хранится теперь под ее подушкой на случай, если кошмар воплотится в реальность и белобрысая тварь вдруг объявится на пороге этого дома. Кристина не верит заверениям, что здесь безопасно, она не верит страже, что стоит на каждом углу, оберегая жизнь бастарда, она не верит никому — надеяться можно только на себя, и лучший помощник ей, как оказалось, холодная смертоносная сталь, уже не раз спасавшая ее в темнице. Сегодня к Кристине приходил врач. Он долго разговаривал с ней за закрытыми дверями, все выспрашивал, все записывал что-то, противно скрипя пером по плотной бумаге; задумчиво разглядывал молчаливую пациентку и теребил седую бородку, гадая, чем помочь несчастной девушке. Наконец, ушел. За дверью все это время в нетерпеливом ожидании маялся Этьен: Кристина напрочь отказалась идти на контакт с врачом в его присутствии — он и так уже знает о ней больше, чем хотелось бы, и вновь при нем обнажать постыдные раны она не готова. Этьен сдался ее пожеланию, но стоило седому врачевателю выйти, как наследник тут же, не отходя от дверей спальни, устроил ему допрос. Кристина тихонечко юркнула к двери, пытаясь подслушать разговор — уж больно любопытно, признают ее сумасшедшей или же нет, и что на все это безобразие скажет наследник. — Что мне-то делать? — угадался негромкий встревоженный голос Этьена. — Я хочу ей помочь, но не могу даже представить, что с ней сейчас творится… — Ничего хорошего с ней не творится, молодой человек. Она наедине со своими кошмарами. Ей бы выплакаться, выговориться, расслабиться, но пока она молчит, держит все в себе, это невозможно. — И что мне делать? — Ну варианта два. Либо мы ждем, пока она сама заговорит — на это могут уйти недели, а могут и годы. Если, конечно, она не сойдет с ума прежде — но этого постараемся не допустить. Я выпишу вам рецепт — позаботьтесь, чтобы все лекарства девушка принимала исправно. — За это не беспокойтесь, лично прослежу. Но вы сказали, варианта два? — Второй весьма рискованный. — И все же? — У нее сильнейший стресс, она напугана — это блокирует ее способность говорить. На моей памяти были случаи, когда такая же сильная эмоция помогала человеку заговорить. — То есть, ее нужно напугать? Вы это хотите сказать? — Возможно, новый стресс «вытолкнет» предыдущий. Но я обязан Вас предупредить — это рискованно. Девушка нестабильна, возможно что угодно, начиная от новых попыток суицида и заканчивая помешательством — Вам или кому-то еще придется постоянно быть с ней рядом. — Это не проблема как раз, одна она не останется. Но пугать ее… Это… — Вы думайте, господин де Леронд. Как надумаете — дайте знать. За дверью замолчали, Кристина напряглась в ожидании ответа. А Этьен не знал, какое решение будет верным — мучить ее и подвергать новым стрессам совсем не хотелось, но разве сейчас она не мучается? Остается только догадываться, что творится сейчас в ее голове, какие кошмары приходят к ней во сне, когда она так отчаянно, в слезах прижимается к нему, моля о защите и помощи. — Но я даже не представляю, чем ее можно напугать после всего того, что она пережила, — через несколько минут тишины раздался голос Этьена. — Только тем, чего она боится больше всего. — Похоже, кроме мужчин она уже ничего не боится… Так, стоп! Вы же не предлагаете мне… — Господин Леронд, я ничего не предлагаю. Вы спросили, что можно сделать — я Вам ответил. — Нет, я не стану ее насиловать! Это исключено! — Ну зачем же насиловать? Не нужно впадать в крайности. Достаточно чуть-чуть напугать девушку, намекнуть на возможную близость — думаю, все остальные картины в своем воображении она вполне нарисует сама. — Нет, это жестоко. Она же засыпает у меня на руках, она верит мне — я не могу с ней так поступить! — Я же Вас не уговариваю. Не можете — не поступайте. Значит, будем ждать, пока она заговорит сама. Но сейчас она мучается, и было бы гуманнее попытаться эту пытку прекратить. Ее молчание может затянуться на годы. Вы готовы столько ждать? А она? Думайте, молодой человек, а пока вот, держите рецепт… И он ушел, шумно топая по лестнице. Увлеченная подслушанным разговором, Кристина не успела отойти — едва мужчины распрощались, как дверь резко открылась, и в комнату вошел Этьен. — Ну что, подслушиваем? Он нахмурился, хотел казаться строгим, грозным, а глаза выдали улыбку. Этьен подхватил девушку на руки, а она вдруг напряглась, совсем чуть-чуть, почти неуловимо, но тревога, мелькнувшая в настороженном ее взгляде, без внимания не осталась. — Так, ну что еще? — недовольно спросил Этьен. — Сказал же, не буду этого делать. А подслушивать, между прочим, нехорошо! А в ответ лишь слабая улыбка: глупенький, неужели не понял до сих пор, что ему ее не напугать? Не боится она его, да и он при всем желании не сумеет ей ту боль причинить, что замолчать ее заставила. Так что, если уж захочется ему большего — что ж, даст. К Филиппу научилась в постель ложиться — что ж, защитника своего не потерпит? Неуютно ей, конечно, будет, постыдится своего истерзанного, опороченного тела, но уверена: не напугать ему ее так, чтоб от ужаса она заговорила. Кристина протянула руку и осторожно коснулась лица напротив. Колючий, небритый… И глаза уставшие. Совсем она его измучила: ни сна нормального, ни отдыха ему рядом с ней. Виновато глядя в теплые шоколадные омуты, Кристина провела ладонью по его щеке, а он приластился вдруг, глаза прикрыл, подставляя лицо робким ее прикосновениям. Скучает. По голосу ее, по тем далеким дням, когда смеялась рядом с ним, скучает. По временам, когда в объятия его шла, ничего не боясь, и ласку неумелую дарила, скучает… И она скучает, вспоминая, как осторожно, трепетно ласкал ее, боясь обидеть; как обнимал, как целовал, как слова искренние, наивные шептал ей по ночам на ушко, заставляя улыбаться… И ей хотелось прижаться к нему чуть сильнее, рискнуть и прикоснуться губами к смуглой теплой коже — вот только нельзя. И не потому, что страшно ей, а потому что судьбой им не начертана прекрасная любовь навеки; разлука впереди, и будет лучше, если оба не станут терять разум, поддаваясь обреченному на казнь чувству. Кристина осторожно отстранилась, с тоской посмотрела на мужчину и головой покачала: не надо, отпусти.