Этьен терялся, не зная, что теперь с ней делать. Видит же, что боится, чувствует, как дрожит, но и видит, что даже не пытается ни сбежать, ни освободиться от него… Он, голый, не скрывая своих отнюдь не скромных желаний, вплотную к ней стоит, а она в ответ жмется к нему и будто бы не замечает, как сильно хочет он ее и как нелегко ему себя сдерживать. На сколько же еще хватит его терпения и благородства? Лбом своим к ее лбу прикоснулся, в глаза ее испуганные смотрел долго, внимательно… Капельки воды с его тела насквозь пропитали тонкое кружево, но ей, похоже, до этого нет дела — притаилась и ждет чего-то. Этьен ладонью осторожно волос ее коснулся — дрожит его рука; рваным, дерганым движением к затылку провел… — Ну что с тобой происходит, молчунья? Обреченность и боль в тихом его голосе. И оттого, что так близко она, дышать становится все тяжелее; и оттого, как далека она сейчас, несмотря на видимую близость, волком выть хочется… «Что ж ты делаешь со мной, девочка? Зачем мучаешь меня?» А волосы ее мягкие как шелк, и пальцы путаются в тяжелых прядках. «Неужели не видишь, как скучаю по тебе…» Она глаза чуть опустила, не выдержав потемневшего, потяжелевшего его взгляда, а он ладонью щеки ее коснулся — провел осторожно, с трудом сдерживая порыв чуть больше силы применить и украсть ее у страхов на грядущую ночь. Но не знает он, как подступиться к ней: боится обидеть неосторожным взглядом, движением и боится, что нерешительность его она за равнодушие примет. «Как же мне вести себя с тобой, Кристина? Ну зачем ты пришла сюда? Зачем меня дразнишь?» Кристина вдруг зашевелилась. Только вместо того, чтобы избавить его от искушения, вдруг к плечу своему потянулась и дрожащей ручонкой робко кружево с него приспустила. — Кристина, нет, — глухо проговорил Этьен, но тут же осекся под полным немой мольбы взглядом. — Ну что ты задумала? Ты же не готова еще… А она ладонь его перехватила и к губам своим поднесла. Глаза прикрыла… Губы ее теплые, сухие… Коснулась осторожно и опять в глаза его заглянула, ища в них ответа. Этьен нахмурился, не решаясь поверить, что действия ее верно трактует. Глаза ее блестят — вот-вот расплачется, ладошка влажная дрожит, удерживая его руку… Не понимает он ее. Бояться же должна! Как огня должна бояться! И все правильно, боится ж — невооруженным глазом видно. За невинное прикосновение ночью вообще чуть не зарезала его! А теперь вот жмется, целует, чуть ли не соблазнить пытается. — Неужели ты совсем меня не боишься? А она головой в ответ покачала и даже улыбнулась робко: не боится. Совсем не боится. И даже в глубине души надеется, что он сумеет опять воскресить ее, как это было уже однажды. Когда, осмелев, Кристина по плечу его заскользила, когда обняла его за мокрую шею и потянулась к губам, он понял, что сдерживать себя больше не в силах. Обнял ее, привлек к себе и, перехватив инициативу, к губам ее приоткрытым припал… Не испугалась. Целовала как в последний раз — яростно, жадно; дрожащим тельцем будто вросла в него, и ни руки его осмелевшие, ни другие части его тела, упирающиеся ей в живот, ее не пугают. — Останови меня, — прохрипел он, вдавливая всем телом девушку в стену. И не подумала остановить. Напротив, почувствовала облегчение, понимая, что не жалость к ней держит его рядом и не брезгливость держит на расстоянии. Что он желает ее, как и прежде, что женщину любимую, желанную в ней видит. И плевать сейчас на то, что он наследник, и плевать на то, что вместе им не суждено быть — эта минута нужна им обоим. Ей нужно его тепло, ей нужно отогреться и успокоиться в его объятиях, возродиться; и ему нужна ее ласка, ему жизненно необходимо утолить ту жажду, что не дает спокойно спать, когда она рядом… Ему нужно знать, что по-прежнему эта девочка принадлежит ему. Что, как и прежде, она нуждается в нем и ему одному доверяет. А она ведь доверяет. И даже когда поцелуи его становятся смелее, откровенней, когда тонкое кружево предательски сползает, обнажая для мужских прикосновений нежную кожу, она не пытается его остановить. Ей становится страшно, но совсем чуть-чуть, когда горячее дыхание невидимым зверьком спускается ниже — щекочет шею, плечи, грудь… Чуть задерживается возле проклятого шрама. И Кристина замирает, когда Этьен, будто осознав, что делает что-то неподобающее, неправильное, вдруг отстраняется и заглядывает в ее глаза, не то засомневавшись, не то разрешения спрашивая. Ей кивнуть хочется, но дрожь от мысли, что он остановится и уйдет сейчас, ее парализует. Все ответы ее сейчас во взгляде: не отпускай, не лишай меня тепла своего! И он считывает. И языком горячим, влажным, скользит осторожно по шраму, зализывая не на теле ее раны, а на сердце — истерзанном, выпотрошенном и брошенном умирать. Этьен следит за каждым ее движением, но понимает, чувствует, что действует верно. Кристина не отдаляется, не спешит его остановить, и он прощупывает, как далеко ему разрешено зайти. Он чувствует, что ходит по грани, по лезвию ножа, подобного тому, что оставил ей на память этот шрам — одно неверное движение, и в нем она тоже увидит угрозу. И, что еще страшнее, увидит в нем Филиппа и всех тех, кто против воли подчинял ее своим низменным желаниям. Но он не знает, не видит ту грань, переступив которую, будет отвергнут. Переступив которую, навсегда утратит хрупкое доверие и право вот так прикасаться к ней… Но пока Кристина позволяет. Опустившись на колено, он коснулся губами живота ее — осторожно, нежно, чуть царапая кожу колючей щетиной. На бедрах ее повисла кружевная ткань — все так же осторожно стянул ее, и вот стоит она перед ним беззащитная, красивая и абсолютно нагая, смотрит на него сверху-вниз, и нет ей дела до ладоней его, что по бедрам ее бесстыже гуляют, до боли сжимают, оставляя за собой красноватые пятна, и нет ей дела до дрожи собственной, что все тело сводит — как завороженная смотрит в карие глаза, опьяневшие, одурманенные… В них жажда плещется, голод по ней и тихая мольба: не прогоняй. Приняв отсутствие возражений за согласие, Этьен поднялся, Кристину на руки подхватил и, прежде чем покинуть ванную, лишь тихо попросил: — Останови меня, если что-то пойдет не так. А что может пойти не так, когда две соскучившиеся души рвутся навстречу друг другу? Да, Кристина боялась, но не Этьена, а себя: боялась, что не выдержит мужской близости, что воспоминания тех страшных дней вернутся, что какое-нибудь неосторожное его движение всколыхнет притихший ужас, и она вновь выкинет какую-нибудь глупость. Тогда уж точно разочарует его. Но Этьен осторожничал, понимая, как нелегко ей было пойти на этот шаг. И движения его аккуратны, бережливы; то и дело он возвращался к губам ее, заглядывал в глаза, проверяя — боялся увидеть в них что-нибудь не то, но к радости своей, ничего, кроме нежной преданности, в них не находил. Она успокаивалась от ласки его и заботы; она даже расслабилась, затисканная до новых синяков в крепких объятиях уже желанного мужчины, и почти забылась, когда, укрыв ее своим телом как пледом, он негромко заурчал от нетерпения, прильнул к губам ее и вдруг резко, не давая опомниться, толкнулся в податливое расслабленное тело. Засыпали они умиротворенные, почти счастливые. Он больше не осторожничал и не боялся напугать Кристину; по-хозяйски, на правах почти законного мужа заграбастал ее со спины своими огромными ручищами — тепленькую, покорную; прижал к горячему своему телу и довольно отметил про себя, что не смущает ее эта близость, что избавиться от его прикосновений не спешит. В волосы ее носом зарылся, за ушко легонько укусил и тихо, довольно протянул, уже засыпая: — Моя… Он не видел, как улыбнулась Кристина ему в ответ, но почувствовал, как она руки его ладошками накрыла; поерзала немножко, ища в его объятиях местечко поудобней, и вскоре замерла, отдавшись безмятежному сну. Впервые за последнее тяжелое время ей не снились кошмары. Предположения доктора не оправдались — несмотря на случившуюся близость с мужчиной, Кристина не заговорила. Ни в ответственный момент, когда ее истерзанное тело поддавалось напору мужского голода, ни на утро, когда, успокоившись, проснулась она умиротворенная в крепких объятиях Этьена. Конечно, это немного расстраивало — вот чем теперь прикажете пугать эту пташку, чтоб она распелась звонким соловьем?! Но остальное радовало. Этьен больше не спешил покидать ее утром — до пресловутых бабочек в животе нравилось ему наблюдать, как просыпается она, тихая, умиротворенная, в его руках и улыбается. На утренние его ласки отзывается, совсем его не боится. Три дня на счастье, на любовь, на возрождение. Три дня, чтобы воскреснуть и вновь поверить: в этой жизни есть еще приятные моменты. Три дня пролетели, оставив за собой надежду и легкий привкус счастья. Глава 70 На этот день у них большие планы. Этьен давно мечтал повторить их первую прогулку в Абервике, и сегодня, специально отложив все дела, он встал пораньше и разбудил Кристину. Пока Милош не сунул свой любопытный нос в личные дела подопечного, они тихонечко позавтракали и выскользнули из белокаменного убежища наслаждаться ранним солнечным утром. Конечно, никому ничего не сказали. И без предупреждений все прекрасно знают: Кристина для наследника такой же важный, обязательный пункт, как и многочасовые ежедневные тренировки, и бесконечные совещания по поводу Филиппа; каждый день Этьен в обязательном порядке находит пару-тройку часов, чтоб провести их со своей безмолвной сердечной занозой. Нетрудно, в общем, догадаться, что если их обоих дома нет, значит, наследник опять утащил девушку либо чтобы похвастаться своими достижениями на тренировках, либо чтобы ознакомить с окрестностями Абервика. Сегодня они спешили в самое сердце города. Рассвет. Горожане еще спят, повозки почти не гремят по неровному камню площадей… Солнце протягивает первые лучики к заспанному городу, спеша обласкать покатые крыши, нежную шелестящую зелень и редких прохожих. Кристина с улыбкой посмотрела на своего спутника: несмотря на такую рань, он бодр как никогда и, кажется, очень доволен своей затеей! Самой Кристине без разницы, куда они идут — он рядом, и для счастья ей большего не надо. А ему не все равно. По тихим извилистым улочкам он вывел ее на площадь — уже через час здесь будет людно, шумно, а сейчас лишь первые торговцы лениво раскладывают свой товар: дорогие заморские ткани, благовония, специи и, конечно же, сладости. Этьен еще отметил про себя, что надо будет на обратном пути наведаться к ним и порадовать молчунью чем-нибудь вкусненьким, но сейчас, придерживая Кристину за талию, он четко следовал своим планам — и вот уже позади осталась площадь, вот уже распахнуты перед ними высокие кованые решетки небольшого парка… Кристина узнала это место. Он уже приводил ее сюда однажды, и сердечко затрепетало от воспоминания того дня, когда он только привез ее, незнакомую, чужую, в эти райские края. Она невольно вспомнила, как Морис, укрывая ее от Милоша, по приказанию своего друга в первое же утро отвел ее на тренировку графа де Леронда. Немыслимые кульбиты ее спасителя, завтрак на свежем воздухе… Она умудрилась тогда заподозрить его в связи с наследником Ренарда и даже сказать ему об этом, но она и предположить не могла, что сидящий перед ней человек и есть тот самый, мифический бастард! Впрочем, он и сейчас совсем не похож на королевского сына — все тот же простой парень, неискушенный, смущающийся, нерешительный… Но стоит отметить, довольно упрямый и даже упертый в своих задумках — а говорят, Ренард тоже был не из покладистых. Кристина невольно улыбнулась, вспоминая тот чудесный день, и от наследника ее улыбка не скрылась. — Помнишь? — улыбнулся Этьен ей в ответ. Конечно, помнит. И то, как знакомил ее с городом отца, и то, как потом в этом парке к шершавому теплому камню ладонью прикоснулась, загадывая желание, которое непременно должно было сбыться — ведь так ей обещал Анри де Леронд! По тенистым аллейкам брели они, согретые теплым ласковым объятием. Вот так вот выглядит их личный рай: он, она, покой и тишина… И ветерок, играющий в легких юбках нежно-кремового платья. * * * — Эй, есть кто живой? — утренний покой белокаменной обители разрушил зов маркиза. — Этьен! Милош! — Ну что шумишь, змей? Недовольный криком Милош неторопливо спускался по лестнице. Адриан дерганый, нервный… Ну вот чего не спится, а? Этьен еще вчера объявил всем выходной, а этому ж змею все чего-то надо, все неймется! — Зови наследника. — Во-первых, не кричи. Во-вторых, не позову, — фыркнул Милош. — Нет его дома. — То есть?! Куда его черти понесли? — Не доложил-с. — Милош, ты специально меня злишь, что ли? Не вовремя. — А ты чего такой дерганый, а? Понятия не имею, где он — ушли они с Кристиной куда-то. Сам видишь, никак не угомонится со своей ненаглядной. Адриан чертыхнулся. Вокруг до раздражения спокойного Милоша круг почета сделал и продолжил допрос: — Где они гуляют, знаешь? — Нет, не знаю. Не отчитывается он мне, понимаешь? — И гуляют они, конечно, одни, без охраны… Милош только руками развел в ответ — попробуй уговори его ходить под конвоем! — Твою ж…! Но оружие-то у него хотя бы есть с собой? — Да обычно револьвер при нем, — пожал плечами Милош, не понимая паники. — Ты нормально объяснишь-то, что за муха тебя укусила? — Муха? — усмехнулся Адриан и посмотрел как-то совсем недобро, нехорошо. — Так, ясно все с вами. Зови сюда стражу, всех, кто есть. Быстро! Тон маркиза Милошу не понравился. Пусть доверия бывший прихвостень Филиппа по-прежнему у него не вызывает, но сейчас, глядя, как решительно тот раскомандовался, Милош примолк и насторожился.