Гущин сказал, что на каком-то там километре Калужского шоссе — она не запомнила, на каком, — в перелеске обнаружен труп. Он, мол, туда собирается выехать. А затем он добавил ту самую фразу: «Это дело мы никогда не раскроем». Катя хотела сказать — ну и ладно, бог с ним. Мало ли трупов и нераскрытых дел! Но Гущин ее удивил: «Вот когда я тебя с собой беру, мы все раскрываем. Такие дела распутываем!» Катя подумала: что это — комплимент ее уму, сообразительности или просто констатация факта, что она для полковника Гущина что-то вроде счастливого талисмана, кроличьей лапки? — Я хочу, чтобы ты тоже поехала, — проговорил Гущин. — Это дело глухарь. Там писать уж точно особо не о чем. Тебе как репортеру это будет малоинтересно. Но я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ну где логика, скажите? Где во всем этом логика? Катя подумала, сколько раз прежде она сама чуть ли не с боем добивалась, чтобы полковник Гущин брал ее — криминального обозревателя Пресс-центра — на места убийств. Сколько сил она положила на то, чтобы между ними возникло доверие. Случилось почти невозможное, такое редко бывает в реальной полицейской жизни между представителями разных служб: они не только стали доверять друг другу, они подружились! И правда, были такие дела, такие случаи. И вот шеф криминального отдела — вещь небывалая, неслыханная в полиции — стал порой сам (!) звонить ей — криминальному репортеру Пресс-центра — и приглашать на места преступлений. Катя надувалась от гордости, считая, что помогает ему в расследовании. А то! Но вот оказывается, что дело-то вовсе не в этом, не в ее способностях. А в том, что шеф криминального отдела, в общем-то, суеверен, как и большинство людей, часто имеющих дело с опасностью и смертью. Он внушил себе, будто Катя — нечто вроде счастливого талисмана. Катя сказала, что она бегает в Нескучном и ей потребуется час на то, чтобы вернуться домой и собраться. А что еще она могла ответить? Послать шефа криминального отдела куда подальше? Так он в следующий раз, когда стрясется суперсенсационное убийство, погонит ее палками прочь! Ну, съездит она, глянет на тот труп, на этот глухарь. Гущин сказал, что через час подъедет и заберет ее из дома. В эту субботу полковник вел служебный джип сам — его шофер приболел. И Катя видела, что давненько Гущин не брал в руки шашек… то бишь не садился за руль сам, привыкнув к переднему пассажирскому сиденью. Катя переоделась в сухое — спортивный костюм даже после столь недолгих физических упражнений промок от пота. Она успела принять горячий душ. Но совсем не стала пользоваться косметикой — никакой. Кто там ее станет разглядывать, в этом лесу у Калужского шоссе? Эксперты? Они сами небось с пятничного похмелья. На полковника Гущина Катя вообще внимания не обращала. Нет… Вот тут она сама с собой лукавила. После Истринского дела, когда полковник Гущин своей решительностью и быстротой действий фактически спас от смерти маленького ребенка, Катя смотрела на толстяка-полковника словно другими глазами. Будто какая-то завеса приоткрылась в их отношениях. Гущин надел старую куртку, под этой старой курткой у него был старый костюм — чтобы не трепать новый по грязи в лесу. Он был чисто выбрит, и его глянцевая лысина блестела как зеркало. Пока они ехали ни шатко ни валко по Москве, по Профсоюзной улице, он помалкивал. Но где-то в районе метро «Калужская» вдруг многозначительно изрек: — Перхушкин тут на днях спрашивал меня о тебе. Интересовался. Катя не сразу поняла, о ком речь. А, новый начальник штаба — маленький прыщавый человечек с усами, переведенный в областной Главк откуда-то с глубокой периферии. В последние годы это просто стало какой-то напастью — нашествие «понаехавших» из самых глухих углов. Видно, где-то наверху укрепились во мнении, что периферийники на руководящих постах в полиции, не связанные со столичными элитами и делами, не станут брать взятки или будут их брать с меньшей алчностью. «Понаехавшие» в большинстве своем были люди малообразованные и серые как мыши, но с невероятными чисто провинциальными амбициями. Все они как огня боялись дальнейшей ротации кадров и возвращения со столичных хлебов назад в свою тьмутаракань и потому всеми правдами и неправдами пытались зацепиться за московскую жизнь. Кто как — кто учебой в академии МВД, а кто женитьбой на москвичке. — Проявлял настойчивый интерес, — продолжил полковник Гущин. — Спрашивал, между прочим, как ты… с кем… замужем ли. — Федор Матвеевич, я замужем. — Я так и сказал Перхушкину. Упоминать не стал, что вы с мужем живете раздельно. Катя покосилась на Гущина. Кто бы говорил! Не далее как несколько лет назад Главк потрясли сенсационные подробности личной жизни самого шефа криминального отдела. Выяснилось, что примерный муж и семьянин много лет имел и вторую семью, и побочного сына. Сынок был верзила и богатырь — Катя имела честь с ним познакомиться в ходе расследования одного из дел. Супруга Гущина метала громы и молнии, грозила разводом. Они официально не развелись, однако тоже находились в стадии многолетнего раздельного проживания. — Я сказал Перхушкину, чтобы он о тебе и думать забыл. — Да, это вы ему хорошо сказали, Федор Матвеевич, — Катя улыбнулась толстяку. Неизвестно, что подумал при этом прыщавый выскочка с периферии. Наверное, решил, что Гущин сам положил на нее глаз… — В одиночестве нет никакой пользы, — назидательно заметил Гущин. — Но каждый сам выбирает свой путь. Вы с мужем — люди молодые, вполне еще можете… — Вряд ли мы будем когда-то опять вместе, — сказала Катя. — Что-то не верится. — В общем, это ваше дело. Это не мое дело, — Гущин снова глянул на Катю. — А Перхушкин уж точно здесь третий… может, даже четвертый лишний. Катя покивала — скучно вам, Федор Матвеевич, неохота ехать в свой выходной по вызову на место обнаружения какого-то там трупа, вот вы и чешете языком, проявляете заботу и любопытство, и снова заботу о своем «маленьком друге» — бедном одиноком криминальном репортере, что когда-то помог вам распутать пару-тройку сложных дел. Беседуя таким образом, они оказались там… Там, где все это и началось. Там, где не было уже места ни скуке, ни праздному любопытству. Там, где царил лишь страх. Хотя поначалу весь этот таинственный и жуткий кошмар и правда выглядел как полный «глухарь». Выйдя из машины, Катя в первую минуту увидела лишь хаос этого места. Калужское шоссе, некогда такое узкое, подверглось масштабной реконструкции. Его расширяли, строили эстакады, закладывали новые полосы движения, нещадно и варварски уничтожая весь прилегающий к дороге ландшафт. Горы грязи, рвы жидкой глины — ничего, кроме грязи и глины, в которой увязала строительная техника. Все это было там, возле Калужского шоссе, и все это волной накатывало на то, что ютилось рядом. Гущину пришлось объехать огромный массив Хованского кладбища, примыкавший к нему строительный рынок, больше похожий на трущобы, вырулить на узкое шоссе, проложенное к поселку, который состоял из домов-кондоминиумов, отгороженных от хаоса стройки бетонным забором. Окна домов смотрели на все это утонувшее в грязи безобразие хмуро и сонно. Им пришлось обогнуть по кругу еще один поселок, расположенный чуть дальше от шоссе, — здесь, среди старых обветшалых дачных домов, высились новые особняки из красного кирпича. Проселочная дорога нырнула в перелесок, что располагался между поселком и шоссе. Катя увидела полицейские машины. Гущин остановился — дальше пешком, недалеко. Стоя на опушке этого клочка подмосковного леса, Катя огляделась по сторонам. От поселка их отделяло не более полукилометра. Еще ближе располагалось Калужское шоссе с перепаханными строительной техникой обочинами. В грязи навалены бетонные сваи, трубы, тут же горы мокрого песка. А вдали среди всего этого грязного строительного хаоса маячат два здания прекрасной архитектуры — словно два корабля, все сплошь из стекла — такие, что и в центре Москвы особо не встретишь, потому что подобная продвинутая «стеклянная архитектура» — редкость. Здания под офис-центры суперсовременной конструкции построили в «жирные» годы, когда цены на столичную недвижимость нещадно росли и фирмы и компании перебирались за МКАД. И вот эти чудесные стеклянные корабли сейчас выглядели так, словно сели на мель среди океана глины, израненной земли, ям и колдобин. Немытые витражи окон и стен покрывала толстой коркой серая пыль и коричневая взвесь глины. Все подъездные пути были разрушены и разбиты. Суперсовременные стекляшки выглядели мертвыми и заброшенными. Позже Катя все вспоминала это место, полное почти физической боли изнасилованной стройкой земли. Это были идеальные декорации для Смерти. Для той неглубокой могилы, в которой они обнаружили первого мертвеца. Труп в лесу, как сообщил подошедший к полковнику Гущину оперативник, обнаружила собака. Ее хозяин отправился прогуляться со своим четвероногим питомцем из поселка в местный лес. Спустил пса с поводка, пес нырнул в заросли и начал хрипло лаять. Когда хозяин подошел, то увидел, что тот остервенело роет палые листья и землю и рычит, словно учуял под землей что-то опасное. Затем пес вцепился зубами в какую-то синюю ткань или пластик и начал тянуть, продолжая рыть землю. Когда его хозяин подошел и начал оттаскивать пса за ошейник, то увидел в разрытой дыре нечто. Ногу в ботинке. — Он сразу позвонил в полицию. Мы приехали, — сообщил Гущину оперативник. — Самого очевидца попросили задержаться. Он возле машин, собака там же. Не псина, а монстр. Гущин глянул на очевидца издалека, подходить не стал. Катя подозревала — потому что рядом маячила эта псина. Не какой-то там домашний любимец — ретривер или мопс, даже не овчарка — огромный черный мастино-наполитано. Зверюга устрашающего вида с морщинистой мордой, заляпанной слюной и приставшей к ней хвоей и грязью, и налитыми кровью глазами навыкате. Неудивительно, что с таким чудовищем его хозяин уходил гулять в лес, подальше от поселка. Пес скалил зубы и глухо рычал на полицейских. Полковник Гущин попросил, чтобы с очевидца сняли показания по форме и отпустили восвояси — вид пса его нервировал. Оперативник повел их в заросли. То, что им предстояло увидеть, находилось в небольшой промоине рядом с пнем поваленной ели. Катя снова оглянулась назад — отсюда Калужское шоссе не видно. Кругом кусты. Здесь очень компактное, замкнутое, закрытое пространство. — Неглубокая могила, — сказал оперативник. — Воспользовались промоиной, немного подкопали и забросали сверху тело землей и листьями. Собака легко учуяла запах. Сейчас, когда лесная могила была вскрыта полицией, Катя тоже ощутила этот запах. Его ни с чем не спутаешь. Запах разложения. Что-то синее… Типа клеенки или пластиковой шторы для душа — там, в этой рытвине. Эксперт-криминалист кивнул им и осторожно откинул измазанный глиной саван. И сразу что-то там побежало, поползло, извиваясь, корчась, пытаясь скрыться от света. Катя быстро отвернулась. Насекомые. Падальщики. Жуки, черви, личинки-трупоеды. Пусть они снова зароются в землю. Потому что наблюдать за их пиршеством нет сил. Через несколько секунд она все же заставила себя посмотреть. Но широкая спина полковника Гущина заслонила от нее то, что было внизу. Потом он чуть переместился влево, и Кате словно по фрагментам стало являться место захоронения. Осыпавшиеся стенки ямы. Желтая, измазанная чем-то бурым кость — позвоночный столб, торчащий из туловища. Дикое, нелепое зрелище — часть позвоночника, торчащая прямо из воротника грязной куртки серого цвета. Катя закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Зачем Гущин привез меня сюда? Это был труп мужчины без головы и кистей рук. Из воротника куртки торчал острый фрагмент позвоночника. Из задравшихся, пропитанных бурым — наверняка кровью — рукавов торчали разбитые кости. Серая куртка не застегнута. Под ней — залитый кровью серый шерстяной свитер. Грязные джинсы спущены вместе с трусами до колен, и там, в области половых органов… Катя снова отвернулась. — Ни головы, ни рук. Мелкие осколки, фрагменты костей. Не пилой отчленяли, — полковник Гущин склонился над ямой. — Убийца сделал все, чтобы тело не опознали. Катя отошла чуть подальше — запах гниения выворачивал наизнанку. Да, отсутствие головы и кистей рук говорит о том, что были приложены усилия, чтобы убитый остался неопознанным. То, что отчленили кисти, говорит еще и о том, что убийца знал, что личность жертвы можно установить по отпечаткам пальцев. А это возможно лишь в случае, если жертва была ранее судима.