Бёрье быстро отпустил ее ладонь, словно ожегся. Рагнхильд почувствовала, как вспыхнули ее щеки. «Что он себе возомнил, в самом деле? – мысленно возмутилась она. – Что мы убили его отца и запихнули в морозилку?» Она быстро справилась с этой неприязнью. Бёрье Стрём был красавец. Из тех, вокруг кого женщины увиваются всю жизнь. И морщины, как у Клинта Иствуда. «Наверное, я должна была упасть на месте от одного его взгляда, – подумала Рагнхильд. – Он ведь даже не назвался – зачем? Но и я не из тех, кто падает; пусть знает это». – Лучше бы вы взяли с собой лыжи. – Рагнхильд мрачно кивнула на лодку на крыше машины. – Лед держит. Можно пройти и без лыж по следу снегохода. Утром – точно, пока держится минусовая температура. – Мне еще есть для кого жить. – Свен-Эрик улыбнулся. – Но вы можете идти на лыжах, если хотите. Ребекка Мартинссон поздоровалась с Рагнхильд так, будто впервые услышала ее имя. Рагнхильд помогла спустить с крыши лодку, все боясь, что Ребекка Мартинссон скажет что-нибудь вроде: «Вы ведь росли вместе с моей мамой». Но та ничего такого не говорила. Выглядела спокойной и доброжелательной. Все понятно, если учесть, что она прокурор. Научилась не давать воли чувствам. Или нет у нее никаких чувств к Вирпи? Так сразу не разглядишь… Рагнхильд достала из машины термос с кофе. Отмахнулась от эмоций шершавой рукой. Как-то раз она видела Ребекку в магазине «Иса». Та была похожа на привидение. Тогда еще тот полицейский застрелил мальчика-инвалида, а потом покончил с собой. Ребекка, конечно, не узнала Рагнхильд. А та мучилась – подойти или не подойти? Может, представиться, спросить, как дела, не нужна ли помощь? Но ничего этого Рагнхильд так и не сделала. Они ведь никогда не общались. Зато Рагнхильд помнила, как однажды навестила Вирпи в родильном отделении. В тот день у Рагнхильд было дежурство, и она могла бы прийти к Вирпи в халате. Та дала ей подержать ребенка. Женщины говорили о новорожденных, необходимости в других темах просто не возникло. – Почему бы тебе не зайти к Исааку и Хельми? – сухо спросила Вирпи. Она называла приемных родителей по именам. Рагнхильд вдруг пришла в голову странная мысль, что младенец, которого она держала тогда на руках, и есть эта самая женщина перед ней. «Жизнь не ждет нас, – подумала она. – Идет своим чередом, и ей нет никакого дела до того, успели ли мы завязать с кем-то контакт». Она предложила им кофе и рассказала о собаке, которую видела на острове. – Я сварила мяса и положила на крыльце, перед тем как прилетел вертолет. Надеюсь, вороны и сороки растащили не всё. Ребекка повернула лицо к бледному солнцу, которое стояло теперь над верхушками деревьев и будто нюхало по-собачьи воздух. – Ну тогда, может, пойдем? – спросила она. – Нужно успеть обратно, пока лед держит. В этот момент Ребекка была особенно похожа на мать. Прищурила глаза – совсем как Вирпи, когда прикидывала, получится ли у нее покорить дерево, взобравшись на самую его верхушку. Или когда дралась с мальчишками в Кируне. Tuiskusapara – вертихвостка, так называл ее отец Вирпи. Это пока они жили на острове. А когда уехали, в ход пошло другое прозвище. В тех редких случаях, когда о Вирпи вспоминали вообще. Это слово не приходило в голову Рагнхильд больше пятидесяти лет. «Ты тоже не такая спокойная, какой хочешь казаться», – подумала она, глядя на Ребекку Мартинссон. После чего, закрепив крюк от своих саамских саней на поясном ремне, оттолкнулась палками и понеслась по льду. Рагнхильд прогоняла мысли о Ребекке Мартинссон и боксере, пытаясь сосредоточиться на собаке. Не уплыла ли та с острова и дал ли ей Хенри какую-нибудь кличку? Остальным предоставлялось поспевать за ней, по мере сил и возможностей, и тащить по льду чертову лодку. Рагнхильд не было до них никакого дела. Она отталкивалась палками. С санями, конечно, тяжело, но Рагнхильд ничего не имела против физической усталости, приятной слабости в мышцах груди, живота и спины. Она спросила себя, смотрит ли Бёрье Стрём ей в спину. Рагнхильд показалось, что она чувствует на себе его взгляд. Но оглянуться и проверить, насколько верны эти ощущения, так и не решилась. Рагнхильд надеялась, что на таком расстоянии Бёрье не слышит, как она пыхтит. Остров все приближался. Развалившиеся амбары смотрели на Рагнхильд черными проемами, в которых не было дверей. «Опять ты…» – говорили они. На душе снова сделалось тоскливо. * * * – Я остаюсь здесь, – сказала Ребекка Мартинссон, провожая глазами стремительно удаляющуюся фигуру Рагнхильд. – Кто-то должен вызвать службу спасения, когда вы пойдете ко дну. Она слабо улыбнулась Свену-Эрику. – Ммм… – промычал тот, мысли которого взяли какое-то совсем другое направление. «Зачем вообще кому-то могло понадобиться запихивать тело в холодильник?» – думал он, ступив с Бёрье Стрёмом на лед в старый след снегохода. Свен-Эрик хотел было поставить этот вопрос вслух, как привык обсуждать текущие дела с Анной-Марией Меллой. Но в морозильнике лежал отец Бёрье Стрёма, что могло помешать обсуждению в чисто профессиональном ключе. Между тем день обещал быть хорошим. Тонкий солнечный диск поднимался все выше, небо голубело. Стрём шел первым по следу снегохода и тащил лодку, которую Свен-Эрик толкал сзади. Свен-Эрик быстро вспотел под шапкой, хотя как будто не особенно напрягался. Почти весь вес приходился на долю Бёрье Стрёма. «Что ж, – подумал Стольнаке, – он, похоже, из тех, кто способен пробежать по лесу много миль, волоча за собой на тросе тракторную покрышку». На полпути Бёрье остановился и вгляделся в берег. – Дом, который арендовали мы с отцом, стоял чуть выше по течению, – сказал он. – Его отсюда не видно. Свен-Эрик продолжал рассуждать: «Итак, зачем помещать тело в морозильник? С учетом того, что отец Стрёма пропал в середине лета шестьдесят второго года. То есть было светло – круглые сутки. Преступник – поскольку я не могу утверждать наверняка, что это был Хенри Пеккари – не стал бросать труп в реку из опасения попасться кому-нибудь на глаза. Почему же в таком случае он его не зарыл? Что, если такая работа была ему – или ей, если уж быть совсем корректным, – просто не под силу? Копать ведь тяжело, а для тела нужна большая яма. И тогда он (или она) сунул труп в морозильник, с тем чтобы достать ближе к осени, когда ночи станут темнее, упаковать во что-нибудь, утяжелить и утопить в реке. Но не случилось. С большой долей вероятности жертву застрелили здесь же, на хуторе. Возможно, в доме». И, как ни петляли мысли Стольнаке, они все время возвращались к одному непреложному факту. Все эти годы Хенри Пеккари хранил тело в морозильнике. Зачем ему это, если убийцей был не он? В противном случае что связывало его с Раймо Коскелой и за что он его убил? * * * Рагнхильд сидела на крыльце, когда двое мужчин, тяжело дыша, входили во двор. «Ребекка не пошла с ними, – подумала она. – Что ж, тем лучше. Yhta hyva[23]». Свен-Эрик стянул с себя куртку и шапку, бросил на причальный мостик. От напряжения его лицо раскраснелось, как помидор. – Да, мне уже не восемнадцать… – Он улыбался, задыхаясь. – Так что с собакой? Рагнхильд кивнула на пустые миски. – Может, вороны. Или лисы. Я не вижу следы на снегу, так что сказать трудно. Бёрье Стрём оглядел дом. Уголки его рта разочарованно опустились. «Наверное, он считает меня бессердечной, потому что я говорила о собаке, когда в морозильнике в доме столько лет пролежал труп его отца», – подумала она. Свен-Эрик спросил разрешения войти. – Входите, – ответила Рагнхильд. – Я хорошо проветрила помещение, поэтому вы не задохнетесь. Но я так и не решилась там убраться, когда была здесь последний раз. Я ведь не знала, что у убийства истек срок давности. Думала, сюда приедут полицейские и будут искать отпечатки. Поэтому старалась ничего особенно не трогать. Рагнхильд прикусила губу. «Прекрати болтать!» – сказала она себе. – Это вы правильно решили, – одобрил Свен-Эрик. – Но я хотел задать вам несколько вопросов о Хенри Пеккари. Вы как? – Задавайте. Вы, конечно, считаете его убийцей. Простите, – Рагнхильд повернулась к Бёрье Стрёму, – как звали вашего отца? – Раймо, – ответил тот. – Раймо Коскела. – Мне трудно в это поверить, – продолжала развивать мысль Рагнхильд Пеккари. – Хенри был пьяница и бездельник и вообще довольно злобный тип. Но чтобы он убил кого-нибудь… Хотя, так, наверное, говорят все родственники. – Они были знакомы? – спросил Свен-Эрик. – Не могу сказать точно. Но такое возможно, притом что ваш отец был старше. В шестьдесят втором году у Хенри еще были приятели. Любители выпить на природе. По большей части, ryökälhet – алкоголики, лоботрясы, если мне будет позволено выразиться словами моей матери. Для этого он и стал здесь хозяином. Мать с отцом думали, Хенри образумится, как только почувствует ответственность. Но вы видите, как все повернулось. После лета шестьдесят седьмого отец был вынужден забить всех коров в срочном порядке. – Мой отец не был ни пьяницей, ни лоботрясом, – мрачно заметил Бёрье Стрём. «Тебе-то откуда знать? – мысленно возразила Рагнхильд. – Ты был ребенком, когда он пропал. Люди либо идеализируют, либо демонизируют друг друга. Они не выносят внутренние противоречия». На какую-то долю секунды она задумалась о своем собственном образе Хенри. И мужчин в целом. – А ваш старший брат, Улле? – спросил Свен-Эрик. – В то время уже работал на шахте. В двадцать лет стал бригадиром. А потом открыл свою фирму, которая быстро пошла в гору. Сейчас там больше заправляет его сын. Свен-Эрик вошел в дом. Бёрье Стрём и Рагнхильд остались на крыльце. * * * Рагнхильд вытащила из саней рулон черных пакетов для мусора и несколько мисок для собачьего корма. Наблюдая за ней, Бёрье Стрём думал, что совершенно не представляет себе, что ему делать наедине с этой женщиной. Внезапно в голову пришло, что тело сможет позаботиться о себе само, без его сознательного участия. Бёрье мог бы подскочить к ней и схватить – как пьяница в кабаке, когда объявили последний танец. Ему и раньше не раз приходилось иметь дело со спортивными женщинами. В тренажерном зале в Эльвбю некоторые дамы начинали боксировать только потому, что это хорошая тренировка для мышц. Особенно недавно разведенные. Иногда они изъявляли желание жить с ним. И тут Бёрье давал задний ход. Потому что это могло продолжаться лишь до тех пор, пока некий третий – более надежный или подходящий на роль отца для детей – не переходил ему дорогу. Или же сама дама уставала от «отношений, которые никуда не ведут». Но что может быть нужно этой медведице? Ее, похоже, вполне устраивает одинокая жизнь в лесу. Бёрье задался вопросом, есть ли у нее кто-нибудь и кто это может быть. Когда Рагнхильд пошла к дому, он отступил на шаг, чтобы не стоять у нее на пути. * * * Он сторонился ее, как заразную больную. Рагнхильд сама не понимала, почему это причиняет ей боль. Она все еще не могла привыкнуть, что мужчины ее избегают – особенно невысокие и с высшим образованием. За время работы в клинике Рагнхильд время от времени замечала такое за врачами.