* * * Медики «Скорой помощи» и полицейские Фред Ульссон и Карзан Тигрис добрались до дома Томми Рантакюрё в семнадцать тридцать две в пятницу. Метель не стихла. Ветер достигал двадцати метров в секунду. Карзан Тигрис шел первым и прокладывал путь. Томми Рантакюрё лежал на полу с пистолетом в руке. Тряпичный коврик под ним пропитался кровью. Врач осмотрел Томми и сказал, что тот мертв. – Это невозможно. – Фред Ульссон покачал головой. – Он не мог этого сделать… Это невозможно… – Она жива, – раздался голос медсестры, которая прощупывала пульс Анны-Марии. Анна-Мария лежала без сознания с пулевым отверстием в голове, но была жива. Медсестра измерила давление. Меллу положили на брезент и общими усилиями дотащили до машины «Скорой помощи» у дороги. Ее следовало бы транспортировать в Умео, но до Умео шестьдесят миль, и ни вертолет, ни самолет не поднимутся в воздух в такую погоду. Поэтому было решено доставить Анну-Марию в больницу в Елливаре, в тридцати милях. Врач интубировал[78] ее в машине, еще до того как тронулись с места, и подключил к респиратору. Медсестра оказалась опытным водителем. Она хорошо чувствовала дорогу и держалась на скорости больше девяноста километров в час, несмотря на заносы и практически нулевую видимость. В восьми километрах к югу от Скауло они остановились. Образовалась очередь из пяти машин. Медсестра выскочила под снегопад и постучала в стекло первой. Оказалось, дорогу впереди перегородил поскользнувшийся лесовоз. Машина перевернулась, бревна рассыпались. Пять минут спустя к месту происшествия выехала «Скорая» из Елливаре. Тем временем пульс у Анны-Марии упал, а давление подскочило. Когда проверили зрачки, обнаружилось, что один увеличен. – Отек мозга, – констатировал доктор. – Нужно ввести маннитол. В двадцать тридцать четыре каталку с Анной-Марией вкатили в здание больницы в Елливаре. Сделали компьютерную томограмму и, ориентируясь по снимкам, при помощи хирургической алмазной дрели попробовали сбить стремительно растущее мозговое давление. Спустя еще час метель переместилась к востоку, и стало тихо. * * * Бёрье вернулся в квартиру Рагнхильд. Рассказал о визите к Брусничному Королю и о том, как тот сознался в давнем убийстве. О собаке без ушей. Вилла лежала перед балконной дверью в гостиной. Дверь была приоткрыта, и через щель наметало снег, который таял на паркете. – Ей жарко в квартире, – заметила Рагнхильд. – Она привыкла бегать на свежем воздухе. Как ты? Бёрье закрыл руками лицо. – Сам не знаю. Чувствую себя как… Он подыскивал нужные слова для этой разверзшейся внутри пустоты. Рагнхильд подвинулась ближе и обняла его. Руки Бёрье сомкнулись вокруг ее плеч. Рагнхильд поцеловала его в висок. Бёрье тоже поцеловал ее. Поднялся, увлекая за собой. – Сейчас? – Рагнхильд как будто удивилась. – Ты уверен? Бёрье кивнул с серьезным видом. Тогда она поднялась и первой пошла в спальню. Каждый раздевал себя сам. Бёрье управился первым. На нем не оказалось трусов. Рагнхильд рассмеялась. – Многие боксеры и мастера боевых искусств обходятся без нижнего белья, – пояснил Бёрье. – Настоящие парни. – Рагнхильд кивнула. Бёрье так и не понял, что она имела в виду. Он встал за ее спиной помочь снять оставшееся из одежды. Опустился на колени, стянул трусы, поцеловал «звезду» между ног. Поднялся. Оглядел ее плечи, грудь, когда расстегивал крючки на бюстгальтере. Рагнхильд дрожала. Они не спешили. Рагнхильд все еще стояла на полу, когда Бёрье вытаскивал красные резинки из ее волос и расплетал косы. Он поднял ее волосы, поцеловал за ухом. Потом в затылок, лопатку. Ощупал мышцы – круглые спины, большую и малую, переднюю зубчатую. У Рагнхильд была широкая спина и мощные плечи. Сзади ее можно было принять за мужчину. – Как можно быть такой красивой, – восхищенно прошептал Бёрье. – И такой сильной… – Я много ходила на лыжах с тяжелой поклажей, – объяснила Рагнхильд. По голосу Бёрье понял, что она улыбается. У него потеплело внутри. Длительные лыжные прогулки хорошо развили и большую ягодичную мышцу. – Хороший зад, – громко сказал Бёрье и погладил ягодицы Рагнхильд шершавой ладонью. От боксерских перчаток кожа на руках стала как наждачная бумага. Бёрье чередовал грубые поглаживания с мягкими прикосновениями кончиками пальцев. Вниз от копчика к кустистой «звезде» спереди. Потом оба легли на бок, друг против друга. Бёрье нравилось, что Рагнхильд не спешит лезть под одеяло. – Дай же налюбоваться тобой, – прошептал он. Рагнхильд тоже любовалась им, таким большим и сильным. Бёрье гордился своим телом и не нуждался в химических стимуляторах, чтобы хорошо выглядеть. Рассмотрев Рагнхильд как следует спереди, он удивился ее женственности – округлому животу и мягким грудям, тяжесть которых так хотел ощутить в своей ладони. Ручейку волос в нижней части живота, – скорее серых, чем темно-каштановых, как лесной лишайник. И сама Рагнхильд как будто только что отделилась от крепкой, древней сосны, только ради него принявшей человеческий облик. Бёрье нравилась ее свобода. Никакой застенчивости, никаких проблем с разными частями тела, которые могли бы быть больше или меньше, жестче или мягче. Рагнхильд привыкла к телесному благодаря своей профессии. Как и Бёрье благодаря своей. Ее промежность увлажнилась. – Мне далеко за пятьдесят, – предупредила Рагнхильд. Она тяжело дышала. Бёрье внимательно вслушивался. Иногда дыхание становилось учащенным и поверхностным, и это означало, что Рагнхильд испытывает особенно сильное удовольствие. Слава богу, им обоим далеко за пятьдесят. Им повезло, что они не встретились раньше. Оба были похожи на покрытых шрамами старых лесных рысей, все еще сильных и гибких, которым хотелось наиграться вволю. Бёрье не торопился. Обстоятельно изучал ее соски, подмышечные впадины. Перевернул Рагнхильд на живот, лег на нее всем своим весом. Бёрье уже понял, что Рагнхильд нравится чувствовать себя маленькой и беззащитной рядом с ним. Член упирался в ее копчик, как маленький слепой зверек, вынюхивающий щель, через которую можно проникнуть вовнутрь. Рагнхильд оперлась на локти и с усилием перевернулась на спину. Бёрье над ней встал на четвереньки. – Осторожней, – предупредила она. – Я могу укусить. – Кусайся, пожалуйста, – разрешил Бёрье. – Думаешь, я боюсь такого котенка, как ты? Они заглянули друг другу в глаза. Ноги Рагнхильд, как две крепкие северные березки, обвились вокруг его талии. Одной рукой она обхватила его мошонку, пальцами другой ощупывала между ягодиц. Бёрье изнутри пробивала дрожь. Он был впечатлен ее сексуальностью, хотя давно потерял счет женщинам, которые у него были. В горле стоял комок. Рагнхильд была рекой наслаждения. Омытый этим потоком, Бёрье будто от чего-то освободился. Нет, ему рано себя хоронить. Спасение все еще возможно. Но философские размышления быстро влились в более земное русло. Рагнхильд не страдала застенчивостью сверх меры, Бёрье тем более. …Когда все было кончено, оба залезли под одеяло и так лежали и смотрели в глаза. Ласкали друг друга, все более рассеянно. Бёрье смотрел на ее обветренное лицо с множеством морщинок и пятнышек. Рагнхильд изучала шрамы на лице Бёрье, сходящиеся над переносицей брови, сломанный нос. – Почему ты больше не боксируешь? – спросила она. – Можешь не отвечать, если не хочешь. – У меня нет тайн от тебя, – ответил Бёрье. И рассказал о «смертельном поединке» с Джимом Джонсом. – А потом был Кэтскилл-Маунтинс, после которого у меня не осталось выбора. Ноябрь 1974 – март 1975 года После «смертельного поединка» Бёрье изменился. Биг Бен объяснил, что он – владелец Бёрье, но Бёрье – не раб. Не на ринге, во всяком случае. Мухаммед Али только что потопил Формана в Заире. Газетчикам он говорил, что будет танцевать и дальше, а сам тем временем отрабатывал гардеринг в статике. Али сам выбирал себе не только имя, но и способ ведения боя. – Никакой я не «Шведский викинг», – говорил Бёрье тренеру Парису. – Что за прозвища придумывают нам газетчики – «Бомбардировщик», «Маленький убийца», «Старый пес»… «Убийца», «Бестия», «Торпеда» – такие им особенно нравятся. Парис согласно хмыкнул. Было раннее утро. Бёрье пропустил и пробежку, и завтрак. В спортзале никого, кроме них с Парисом и двух молодых боксеров, спаррингующих на ринге. – Я прижал Джонса к канатам, – вспомнил Бёрье. – Ему некуда было деваться. – Мы все прижаты к канатам, так или иначе, – заметил Парис, почесывая кисти рук и подмышки. – Я люблю боксеров, но… – Он махнул рукой в сторону спаррингующих парней. – Но за пределами ринга заправляют дьяволы. Деньги, контракты, жулики-промоутеры, на корню пресекающие любую попытку боксеров самоорганизоваться. Бёрье понимающе покачал головой. – А что делать? – продолжал Парис. – Я три года разгружал баржи в гавани, после того как у меня лопнул глаз. Потом меня пустили сюда. И я благодарю судьбу за каждый день, проведенный в этом зале. За каждого боксера, которого мне довелось тренировать. Один из парней в ринге был заметно выше соперника, что, понятно, давало преимущества в первую очередь невысокому. Он позволял бить, но ловко уходил от ударов и держал гард. При этом наносил удары, выбивающие противника из равновесия. – Бокс круглые сутки, – продолжал Бёрье. – Бокс утром, в обед и вечером. – Именно.