Парис сложил ладони в жесте, который со стороны выглядел как молитвенный, но на самом деле преследовал более практическую цель – не чесаться хотя бы пару минут. – Но в перерывах есть время вспомнить и о женщинах тоже. * * * Бёрье думает только о боксе. Он ходит в спортзал и тренируется как обычно. С той только разницей, что теперь он думает о боксе по-другому. Одного поединка оказалось достаточно, чтобы и пресса, и болельщики поняли, что Бёрье изменился. Он боксирует мягче, чем раньше. Как будто противник – его брат и Бёрье боится навредить его здоровью. Это более опасный способ – не добивать противника, а словно давать ему возможность одуматься, осознать, чему он только что научился. Толпа недовольно гудит, особенно в заключительных раундах. Люди заплатили деньги за зрелище. Последующие недели пресса обсуждает его психическое здоровье. Журналисты пишут, что случай с Джимом Джонсом сломил Бёрье Стрёма и теперь он силен только с виду. Не ударился ли Бёрье, чего доброго, в религию? Или просто перестал уважать публику? Они задаются вопросом, соответствует ли сегодняшний Бёрье требованиям профессионального бокса, и сами отвечают – нет. Биг Бен O’Шонесси впал в ярость. Он ясно дал понять Бёрье, что не допустит бабу к борьбе за чемпионский пояс. Бёрье молчит, и в результате ничего не меняется. Как будто теперь он может решать за себя сам. На ринге есть только Бёрье и его соперник. Место Биг Бена за письменным столом. Еще два матча Бёрье проводит в своем новом стиле. – Ты настроил босса против себя, – говорит Парис. – Он привык, что его приказы исполняются. – Что-то не так? – удивляется Бёрье. – Я выигрываю. – Ох, парень, – вздыхает Парис. – Последние три матча ты провел так красиво, что хочется плакать. Но публика этого не понимает. Ей нужна кровь. В марте в Катскилл-Маунтинс все решилось окончательно. Бёрье ни о чем не подозревал до последнего момента, когда стало поздно. * * * Задним числом он приходил к выводу, что кое-какие вещи должны были насторожить его сразу. Биг Бен вдруг перестал ругаться и как будто даже задумался над его новым стилем. А Парис вдруг за две недели до матча срочно куда-то отбыл «по семейным обстоятельствам». Его сменил другой тренер. Название «Катскилл-Маунтинс» говорило само за себя. Горы и разреженный воздух – не тот случай, когда на матч можно прибыть накануне вечером. Организму нужно время, чтобы приспособиться к горному климату. Противник Бёрье – левша из Мексики Хосе Луис Перес. Спортсмен с рейтингом пониже, чем у Бёрье, и всего на пару лет старше. Перес высок, и у него хороший диапазон ударов. Он из тех, кто еще набирает мышечную массу и имеет шанс повысить весовую категорию. Бёрье не видит в нем особой проблемы. Откуда ему знать, что Биг Бен и администратор Переса уже обо всем договорились за его спиной? – Вымотай его, – советует новый тренер. – Он теряет гард, когда устает. Но Бёрье не нуждается в советах этого мужчины, который его совсем не знает. Все вокруг Бёрье новое, включая катмена. Незнакомые люди трусливо прячут глаза и пророчат Бёрье скорую победу. Он же пытается делать свою работу, несмотря ни на что. Уже в первом раунде Бёрье понимает: что-то не так. Он никак не может сосредоточиться. С ударом гонга все еще сидит в углу и пытается нащупать точку равновесия. Делает вдох и расслабляется. Отпускает тело на выдохе. В самом начале поединка он задыхается. Удерживать Переса перед собой тоже не получается. В итоге Бёрье вынужден ходить вокруг мексиканца кругами. Это быстро выматывает. Голова становится тяжелой, и Бёрье делает шаг вправо, когда нужно влево. Следующий удар Переса левой рассекает Бёрье бровь, ту самую, которая так легко кровоточит. Бёрье не чувствует соперника, и удары ужесточаются. Катмен обрабатывает бровь Бёрье, но адреналин желтый и жидкий, как моча, и кровь не останавливается. Пузырек вскрыли слишком давно, содержимое просрочено. Позже Бёрье понял, что все было подстроено сознательно, но как это доказать? В шестом раунде Бёрье с трудом держит гард. Мексиканец идет в атаку. Бёрье пытается парировать, но задыхается. Мышцы не работают. Кровь из рассеченной брови заливает глаз, и Бёрье поворачивает голову не в ту сторону. Удара, который его повалил, Бёрье не заметил. И потом так ничего и не смог вспомнить. Ноги вдруг подкосились, и Бёрье поднялся только на счет «девять». Перес выиграл по очкам. * * * – Это бывает, – утешал новый тренер. – Главное – не отчаиваться. – Какая неудача! – вторил кто-то другой. – У мексиканца, похоже, счастливый день. Бёрье не отвечал. Пальцы массажиста глубоко проникали в ноющие мышцы. Журналистам, которые поджидали снаружи, Бёрье сказал, что сегодня был хуже соперника. Он почти не солгал. Вечером они пошли по ресторанам. В памяти мелькали дамы в декольтированных платьях. Кто-то уговорил Бёрье на пиво, и он взял сразу два. На следующий день не мог вспомнить, как уходил из ресторана и куда направился потом. Разве отдельные фрагменты клубного интерьера. Табачный дым под потолком. Танцующие женщины на сцене, легко одетые девушки с пивом и другими напитками. Он проснулся на следующий день после обеда и не сразу узнал свою квартиру в Хеллс-Китчен. Тело болело. Бёрье чувствовал себя израненным зверем в берлоге. Он еще не отошел от вчерашнего поединка. Ему хотелось вывернуться наизнанку, чтобы выплеснуть наружу оставшийся в душе гадкий осадок. Только вечером на глаза попались фотографии в газетах. Бёрье с девушками на коленях и бутылкой шампанского в руке. «Матч-реванш!» «Вот так Бёрье Стрём отмечает проигрыш». «Мошенник Бёрье Стрём отлично проводит время после скандала на ринге». * * * – Это был конец. – Бёрье погладил губы Рагнхильд кончиками пальцев. – По контракту я должен был работать еще два года, но Биг Бен подставлял меня и дальше. Просыпаясь утром, я не чувствовал собственное тело. Я превратился в привидение. У меня больше не было ни спортзала, ни матчей. Меня вышвырнули из квартиры без гроша в кармане. От меня отвернулись как от мошенника. У Биг Бена везде были связи. – Я помню, что писали о тебе в Швеции, – сказала Рагнхильд. – Хотя совсем не интересуюсь спортом. Как ты выкрутился? – Меня спасла женщина. Официантка из ресторана, где я обычно завтракал, разрешила переехать к ней. Я работал грузчиком в гавани, клал асфальт, нанимался на стройки. Рагнхильд моргнула несколько раз. – Спи, – мягко сказал ей Бёрье. – У нас достаточно времени, чтобы рассказать друг другу свои истории. Рагнхильд уснула первой. Бёрье бодрствовал еще несколько минут. Смотрел на ее светлые ресницы, широкие брови. Рагнхильд была очень красива. Когда час спустя она проснулась, Бёрье спал рядом. Рагнхильд отметила про себя, что он не храпит. На полу в изголовье кровати улеглась Вилла. – Привет, – прошептала Рагнхильд. Вилла навострила уши и прислушалась, без настороженности или страха. Потом спрятала нос между лапами и уснула. Снаружи, наконец, перестало мести. Город отдыхал, как Рагнхильд и Бёрье под одеялом. Рагнхильд снова закрыла глаза и удивилась собственному спокойствию. Это все окситоцин и эндорфин. Такие действенные средства, и без рецепта… Рагнхильд снова повернулась к Бёрье, взяла его за палец, как младенец, и снова уснула. * * * История двух полицейских, застреленных в доме в миле севернее Кируны, просочилась в новостные СМИ раньше, чем Анну-Марию доставили в больницу в Елливаре. Фон Пост объявил в розыск двух русских, и к дому Брусничного Короля был направлен патруль. Но там никого не оказалось, кроме самого Франса Меки и его жены, которую, согласно паспорту и муниципальным регистрационным спискам, звали Мария Меки. Разве что еще одна молодая женщина по имени Тоня Литвинович. Марию Меки и Тоню тут же доставили на допрос по предварительному следствию. Жена Брусничного Короля сообщила, что двое русских арендовали у них флигель. Она открыла контракт в телефоне. Егор Бабицкий и Юрий Юшенков проживали в пристройке к главному зданию. Теперь их там не было – только каркасы от кроватей без матрасов, маленький столик с микроволновкой и два стула. Больше ничего. Окон тоже не было. Карзан Тигрис и его коллега из Каликса задались вопросом, за кого держали здесь этих двоих, если обрекли жить в таких условиях. Следы ног вели от дома к чему-то похожему на пепелище. Вызвали криминалистов, которые еще не управились в доме Томми Рантакюрё. Предварительный осмотр выявил остатки двух матрасов, разного текстиля и обгоревшую собачью тушу. Животное было застрелено. В отделении полиции Мария Меки заявила, что на дальнейшие вопросы будет отвечать только в присутствии своего адвоката. Она рвалась домой, к больному мужу, за которым нужен постоянный уход. Поскольку оснований для ее задержания не было, Мария Меки покинула отделение полиции вместе с Тоней, так же ничего не знавшей ни о Егоре Бабицком, ни о Юрии Юшенкове. На вопрос, не был ли один из них ее парнем, не занималась ли она с ним сексом или, может, каким-то образом работала на них, Тоня отвечала, что старики – не ее стиль. При этом так посмотрела на присутствующих в комнате мужчин, будто сказанное относилось и к ним тоже. Двум коллегам из Елливаре было поручено наблюдать за домом. Нельзя было упускать из виду двух женщин. Отделение полиции осаждали журналисты. В половине десятого вечера Карл фон Пост провел очень короткую пресс-конференцию. Он подтвердил, что один из обнаруженных в доме полицейских мертв, состояние другого критическое. Остальные вопросы оставил без ответа.