– Я так ничего ему и не сказал, – прошептал он. – Ничего… * * * Бёрье сбежал по лестнице, как будто спасался от пожара, и снова направился к магазину на заправке. Корзина с покупками стояла там, где он ее оставил. «У тебя ведь все хорошо, верно? Посмотри на себя и на меня…» Так ли у него все хорошо, как об этом думает Тагген? У Бёрье ничего не было в жизни, кроме бокса. Март 1977 года Колокольчик на входе звонит, и Нэнси выпрямляет спину. Бёрье за столиком завтракает перед тем, как отправиться на стройку, где развозит цемент на тачке. Погода для такой работы выдалась самая подходящая – тепло, но не жарко, как бывает летом. В дверях появляется Парис, старый тренер Бёрье, и Нэнси приветствует его, как обычно: – Hello, handsome, take a seat. I’ll bring you a menu[83]. Нэнси двадцать один год, и она так красива, что посетители часто спрашивают, не снимается ли она в кино. В таких случаях она обычно смеется, как будто услышала какую-нибудь глупость. Нэнси копит деньги на учебу, но не рассказывает об этом посторонним. «Сегодня я богата», – подмигивает она Бёрье, а потом кладет чаевые на сберегательный счет. Бёрье поднимается. Парис видит его и расплывается в улыбке. – А вот и мой парень, – говорит он. Парис всех называет «парнями», только Биг Бена «босс». И он, похоже, действительно рад встрече с Бёрье. Парис заказывает кофе, апельсиновый сок и тост с жареным яйцом. Как бы между прочим сообщает, что больше не работает тренером в спортзале. – С меня довольно. Парис рассказывает, как последние четыре года тренировал одного многообещающего черного боксера. Бешеный темперамент – только не на ринге, где его приходилось подбадривать, иначе все время старался уйти от соперника. И удар… как будто у него не получалось развернуться как следует. – Черт, как я с ним бился! Пока не увидел, что у парня что-то не то с ногой… Да ты его помнишь, он тренировался с тобой в одно время. Но Бёрье не помнил. Парис разочарованно поджал губы. – Мне так повезло тогда, что я заполучил тебя, белого парня… Так я смог помочь своим парням, если ты меня понимаешь. Бёрье кивнул. – Так вот, он ведь был еще совсем молод, – продолжал Парис. – И я сказал Биг Бену, что парень не готов к серьезным схваткам. Но ты ведь знаешь Биг Бена… он легко уговаривает таких неопытных. «Парис скажет, что ты готов не раньше, чем у тебя пойдут внуки». В общем, чернокожему боксеру на ринге приходилось тяжко… – Больше он не боксирует, – закончил его историю Парис. – Рухнул на ринге головой вперед и отправился на боксерскую пенсию, прежде чем с него успели снять перчатки. Двадцать пять лет… Нэнси принесла заказ Париса, и он расстелил салфетку на коленях, чтобы не запачкать брюки. – А ведь парень умел читать соперника, – продолжал он. – Смышленый, только вот техника подкачала… А теперь – как набитая песком груша. Я ведь просил Биг Бена пожалеть его… Парис заморгал и перевел взгляд на потолок. – В общем, я тоже покончил с этим. Не могу больше. Не работа, а сплошные похороны. А то, что Биг Бен сделал с тобой… Хотя именно за этим я сюда и явился. Срок твоего контракта с ним уже истек? Бёрье подтвердил, что это так. И что теперь ни один администратор не берется с ним работать, чтобы не ссориться с Биг Беном. Бёрье в черном списке. Он показал Парису свои рабочие руки и улыбнулся. – Но ты ведь можешь боксировать в Европе. – Парис перегнулся через стол. Нэнси принесла им кофе. Спросила Париса, понравился ли ему завтрак. – Да, у вас очень уютно, – ответил тот. – Мне тоже здесь нравится, – подтвердил Бёрье. – Я вижу, парень, – Парис намекающе подмигнул в сторону Нэнси. – Но я здесь не за этим. Хосе Луис Перес… Бёрье почувствовал, как его лицо сделалось каменным. Он вспомнил поединок в Катскилл-Маунтинс. На следующий день после того, как для Бёрье все кончилось, Перес перешел к Биг Бену, а в ноябре завоевал чемпионский пояс. – …Перес сейчас гастролирует в Европе, – продолжал Парис. – Такой довольный, что ему удалось сохранить пояс… Ему и здесь не будет достойного соперника. Это ведь вопрос денег. Чем дольше Перес остается «непобедимым», тем больше… – Парис с ухмылкой потер большим пальцем об указательный. – Тем больше ему поступает от спонсоров. Перес – хороший боксер. А хороший боксер достоин на ринге хорошего боксера. Сейчас он выходит на матчи, где иного исхода быть в принципе не может. Скоро и сам поверит в собственное бессмертие. Парис замолчал, как будто давал Бёрье время усвоить услышанное. Бёрье посмотрел на часы, теперь уже не золотые. Пора отправляться на работу. – И еще… – Парис хитро прищурился. – У Переса матч в Гамбурге. У меня там остались кое-какие связи. Ты как будто в хорошей форме. Тренируешься? – Ну… меня ведь больше не пускают в спортзал… Но я бегаю по утрам. Иначе сошел бы с ума. – Скорость – это важно. Как у тебя сейчас с реакцией? Боксируешь все так же красиво, как раньше? Бёрье рассмеялся. – Чего не знаю, того не знаю. Играю в пинг-понг с ирландцами три вечера в неделю, у них стол в пабе. Но до сих пор никому не пришло в голову меня бить. Парис издал тихий возглас удивления, будто пытаясь решить, достаточно ли для него на сегодня хороших новостей. Он что-то хотел сказать, и Бёрье сгорал от любопытства наконец это услышать. Парис помешал ложечкой кофе. – Если у меня получится устроить так, что ты сможешь участвовать в матче в Гамбурге, поедешь туда? Будешь тренироваться так, чтобы кровь сочилась из каждой поры? Ты победишь Переса? Парис смотрел на Бёрье поверх кофейной чашки. Что-то было в его взгляде такое, что всегда нравилось Бёрье. Усталая мудрость старого лиса. Бёрье понятия не имел, как Парис думает осуществить свой план, но болтуном его тренер точно не был. И Бёрье накрыла волна почти забытого чувства – смеси восторженности, счастливого предвкушения и здоровой спортивной злости. Матч-реванш… * * * Похьянен мертв. Наверное, нужно было заплакать, но то, что чувствовала Ребекка Мартинссон, было далеко от скорби. Она сидела за столом на кухне и смотрела в окно на солнце и снег. Снуррис лежал у ее ног. «В детстве я не была такой, – думала Ребекка. – Вечно переполненная эмоциями и впечатлениями. В носу так и бурлили запахи – старого хлева, мокрой собачьей шерсти и нагретых солнцем сосновых стволов. Я знала, как пахнут березовые «мышиные ушки», если растереть их между пальцами. Когда я в последний раз это делала? В то время я часто возвращалась к этому запаху, а теперь даже не вспоминаю о нем… За лето мои пятки становились твердыми как камень. Я могла бегать по сосновым шишкам, не чувствуя боли. Ныряла в реку и не замечала, что вода холодная. Находила на дне старую леску от удочки и радовалась, словно это был клад. Я бегала, как кошка, в высокой траве. Собирала лютики и кошачьи лапки и удивлялась, сама не понимая чему. Взбиралась на деревья, и мои колени вечно были в ссадинах, ногти обгрызены, тело покрыто комариными укусами, а в волосах колтуны. Зимой на ловикковых варежках образовывались комочки, и мой рот был полон шерсти. Из носа текло. А однажды мой язык примерз к железу, которое я лизала на морозе, слезы выступают при одном только упоминании о той боли; и еще я очень быстро бегала. Откуда же теперь эта ноющая пустота внутри?» Кристер сказал, что они с Марит ее пожалели. Ребекке вдруг пришло в голову, что она не была в горах с тех пор, как рассталась с Кристером. Она встала, открыла окно. Где-то на том берегу залива работала лесопилка. Пахло снегом. Все вокруг было пусто и чисто. Ноздри Ребекки расширились, губы дернулись, как у животного. Ее вдруг потянуло в горы. Это было как зов – «Приходи!» Ребекка понимала, что надо куда-нибудь выбраться. Встать на лыжи и погрузиться в вечную тишину. * * * Времени девять утра. Ребекка припарковала машину возле кафе в Локтатйокка. Поправила рюкзак, проверила крепления. Над горами что-то сверкнуло. Ребекка прищурилась на слепящее солнце и надела очки. Давно пора купить настоящие, со сплошными стеклами. Ребекка проехала сотню метров и остановилась. Попробовала палкой наст. Палка легко прошла сквозь хрустящую корку и рыхлый, только что нападавший снег под ней. Уперлась в зернистый слой старого снега на глубине. Красивый снег, но опасный. И никаких следов впереди – ни лыжных, ни снегохода. Она одна. Ребекка пошла дальше. Подбитые шкуркой лыжи скользили с приятным свистящим звуком. Впереди страна гор. Когда-то они устремлялись к небу острыми вершинами, но по прошествии четырех миллионов лет их очертания обмякли и округлились. Теперь они возлежали вокруг Ребекки, словно гигантские животные, ленивые, полусонные волчицы с белым пушистым мехом, огромными лапами и чутким слухом. И глядели на нее сквозь острые щелочки глаз. На полпути к Локте Ребекка остановилась глотнуть воды. Голубая бутылка «Нальген» – подарок Кристера. Давно пора купить другую.